Зло той же меры - Теверовский Михаил Григорьевич Страница 30

– Ура! Калуселька, калуселька! – кружась и подтанцовывая, буквально пела Наташка.

– Ты там смотри, чтобы сосиски не убежали, – заметил я. – И да, до фильма зайдём в книжный, выберем тебе новую книгу на вечерние чтения, а то легенды о короле Артуре заканчиваются. Будешь помогать мне с выбором, хорошо? Чтобы тебе точно интересно было.

– Хорошо! – Наташка подбежала ко мне, чмокнула меня в щёку, а затем бросилась обратно к плите, где уже начинали скворчать сосиски.

– А говорил мне когда-то, что не умеешь ладить с детьми, – шепнула Лиза.

– Учусь понемногу, – парировал я.

– Что-то ты сегодня уж слишком какой-то довольный. Очень ночью всё понравилось?

– Тут даже шутить не буду, это было просто обалденно. Надо будет и завтра повторить, как уложим Наташку спать, как считаешь?

– Только лишь за!

– Сосиски готовы. А что вы ещё решили? – подоспела к нам Наташа, выключив плиту. Сковороду самостоятельно она принести ещё не могла, так как та была очень и очень для неё тяжёлая.

– Да это так, неважно… – смутилась Лиза.

– Налетаем на сосиски, да? – излюбленным методом переводить тему разговора решил уйти от ответа я.

– Ага! А мне можно кофе, как у вас?

– Ладно, но совсем чуть-чуть, – согласился я, насыпав буквально четверть чайной ложки кофе и добавив немалую порцию молока.

Выдвигаясь на работу, я был в приподнятом настроении. Всё же впереди меня ожидал на самом деле разгрузочный спортивный день, который я просто обожал в череде серых рабочих будней, суть которых сводилась к патрулированию, а затем набиванию в своём тесном кабинетике чаще бесполезных и наверняка никем не читаемых бесконечных отчётов. Да и после сумасшедших двух прошедших дней хотелось отдохнуть. Потому в таком виде я поддерживал и даже обожал культуру спорта, столь продвигаемую в нашей стране.

А завтра меня ждал выходной, который целиком и полностью я намеревался провести с самыми для меня родными и дорогими мне людьми: женой и дочуркой. Отчего же мне было быть хмурым?

Если бы я только знал в то утро, что, закрывая дверь, видел их такими счастливыми и живыми последний раз в жизни…

– Подъём, сволочи!

Резкий визгливый голос главного воспитателя ни с кем другим не спутаешь. Как и стиль речи, и используемые им обороты – неизменно с ругательствами в наш адрес. Зато работает в роли отличнейшего будильника, вскакиваешь на раз-два и стремглав несёшься в общий строй, как выдрессированная собака Павлова.

– Я дважды повторять не буду, уроды!

В перерыве между словами раздался глухой стук. Значит, кому-то не повезло попасться под руку и Сержант, как мы его называли меж собой, зарядил невезучему подзатыльник.

– Смотреть на вас противно. Задохлики, неучи, лентяи. Иноагентные выродки, мать вашу! Что непонятного и сложного в том, чтобы по команде встать со своих грёбаных кроватей и построиться? Что за беготня, хаос, суета? Вы, ублюдки, тратите моё время! Мне, по-вашему, нечем заняться, да?

Не знаю, на кого и почему ему там было противно смотреть, но вот сам наш воспитатель выглядел преотвратно: низенький, с вываливающимся объёмным брюшком, всегда выбритый как будто лишь наполовину, словно бритва ломалась в середине процесса. Толстые губы с носом-картошкой, обсыпанным то ли бородавками, то ли родинками. Маленькие поросячьи глазки смотрят исподлобья, ненавидя вся и всех вокруг. А по поводу траты столь ценного времени – никогда не понимал, чем он занимался, когда не дрессировал нас. Судя по его интеллекту и кругозору, скорее всего, он так спешил, чтобы вернуться к просмотру телевизора. Вполне возможно, что даже выключенного.

Теперь нас ждало отличное времяпрепровождение – сверка списков. Медленно, с чувством, тактом и расстановкой наш полоумный Сержант, водя по строчкам пальцем, чтобы не сбиться, зачитывал наши фамилии, а мы должны откликаться, крича во весь голос: «Здесь!» И ни в коем случае не иначе. Новенькие часто отвечали: «Я!» – за что получали древнюю армейскую шутку, суть которой, как и многих других шуток Сержанта, неизменно сводилась к головке полового органа. А вдобавок, как особый вид наказания, вынуждены были услышать скрипучий мерзкий гогот воспитателя. Ну а дальше обязательно следовал стандартный штраф минимум в десять отжиманий или приседаний.

– Вам, щенки, кажется, улыбнулась удача. Наш президент подписал указ, по которому все детдомовские крысы после выпуска становятся не нищими и бомжами, как было всегда раньше, ведь у вас в головах не просто пустота, а только грёбаная грязь, которую я пытаюсь выбить, сделать из вас людей. Но ни фига не получается! О чём я… А, да. В общем, вы все станете после выпуска полицейскими. Престижная некогда профессия сейчас летит в тартарары, конечно, но хоть какой-то шанс вам, ублюдкам, готовы предоставить наши светлейшие умы. Воспитание, опять же, падает, разумеется, на мои плечи – а я, сами знаете, сделаю всё, чтобы мне за вас было не стыдно.

По строю прошёл недовольный ропот, на который Сержант, на удивление, никак не отреагировал, а продолжил бубнить своими жирными губами остальную традиционную чушь. Я стоял молча, в нерешительности, радоваться или расстраиваться. Мой отец был полицейским – и одним из самых честных, лучших людей, кого я знал. Да, сейчас, как показывают по телику, профессия стала совсем опасной, так как люди в бешенстве из-за происшествий последних лет. Как будто общество вмиг нашло виноватых во всех бедах именно в лице полиции и теперь нещадно лупило, иногда даже убивало представителей правоохранительной системы. Помню, во вчерашнем выпуске новостей – которые нас заставляли смотреть каждый вечер всей казармой с экрана маленького квадратного телевизора – рассказывали, что прорабатывается закон, по которому полицейские для сохранения их личной жизни будут иметь право не носить идентифицирующие их опознавательные знаки, такие как значки и тем более удостоверения. И всё же в детстве я мечтал стать полицейским, как мой отец…

– А пока что на свободный час всем р-р-ра-а-зойтись! Только пусть кто посмеет лечь обратно в кровать, пусть пеняет на себя. Приводите себя хотя бы в человекоподобный порядок, застилайте постели и готовьтесь к первому уроку, на котором будем теперь изучать законодательство нашей родины.

Сказав это, Сержант развернулся и, оступившись, успел ухватиться за стоявшую ближе всего к нему двухъярусную кровать, чтобы не повалиться своей тяжёлой жирной тушей на пол прямо перед строем. После чего, делая вид, что ничего не произошло, даже не обернувшись, вышел из помещения нашей казармы.

– Ё-моё, за что это нам… – дождавшись, когда Сержант наверняка отошёл подальше, запричитал Стёпа – невысокий, коренастый, он спал на первом этаже нашей с ним двухъярусной кровати. Конечно, верх было перестилать сложнее, зато там было как-то уютнее, потому такой расстановкой я был доволен.

– Да ладно тебе, Стёп. Зато хоть уроки полезные будут, законодательство вон. А не эти сплошные вбивания в голову патриотического воспитания, на которых все уроды и козлы, одни мы бедные и несчастные воины света, – заметил я, пряча под матрас практически прочитанный мною томик рассказов Чехова. Книга была из библиотеки, то есть, по идее, не запрещена. Но в первые дни пребывания здесь я успел получить нагоняй от Сержанта, когда он с мгновенно налившимися кровью глазами застал меня читавшим перед отбоем. Не знаю, с чем была связана столь сильная его ненависть, – быть может, его отец или мать били несчастного по поводу и без по голове книгами, вот он их и невзлюбил… А я с детства читал. У родителей дома почти все полки были буквально забиты книгами, многие из которых я успел прочесть. Казалось, их было много больше, чем в скупой, хоть и постсоветской библиотеке этого треклятого детского дома. Теперь я читал либо ночью под одеялом с фонариком, либо тогда, когда был уверен, что Сержант уходил вздремнуть, – уж что-что, а поспать он всегда любил.

– Ой не к добру это…

Я для себя решил не делать поспешных выводов. Полицейский так полицейский. Быть может, завтра вообще другую реформу придумают, и все детдомовцы станут пожарными там, не знаю, или менеджерами. Да и волновало меня в этот день совершенно другое. Сегодня была суббота, а в эти дни недели раньше всегда вечера отдавались целиком нам. Лучшие часы жизни в этом треклятом аду. Да, за забор нашего детского дома, напоминавшего скорее тюрьму, выходить было запрещено, но зато можно было на самом деле заниматься своими делами: погулять по территории, порубиться в шашки или карты, позаниматься на спортивной площадке, пусть и на погнутых, с облупившейся краской и кривых турниках и брусьях. Моё же времяпрепровождение каждого вечера субботы с восьми до девяти часов состояло в разговоре, пусть и через чёртов забор, с моей Лизой. Ей приходилось добираться на двух автобусах и электричке порядка трёх часов из Москвы в наш «Зажопинск», хорошо ещё, расположенный в Московской области, а не где-нибудь в Сибири. Теперь же я очень и очень сильно переживал… Что, если из-за изменений у нас не получится встретиться? Как я смогу сказать ей новое время для встреч, когда я не буду под присмотром этих чёртовых психопатов?.. Вот эти вопросы мучили меня по-настоящему, выворачивая меня изнутри и заставляя сердце биться громче и чаще.