Табия тридцать два - Алексей Андреевич Конаков Страница 15

латинского языка. Как вы будете читать De Ludo Schacorum[20] Луки Пачоли? В кошмарных переводах на английский? Жду вас через три дня, и разберитесь с согласованием времен!» В итоге к Дубинину Кирилл ходил четыре раза, пока тот не поставил «удовлетворительно» – а ведь еще предстояло отчитаться перед учебным советом о ходе диссертационной работы, а для этого сначала переговорить с Абзаловым и т. д. Вдобавок ко всему Кирилла изловила-таки кастелянша общежития (в самый неудачный момент, когда он возвращался под утро пьяным с дня рождения Ноны) – пришлось принимать участие в добровольном мытье окон.

Словом, дел хватало.

О статьях Крамника Кирилл не вспоминал – тем более что вероятность отыскать их представлялась практически нулевой. Рассказанная Брянцевым история про Александра Сергеевича Броткина, «гениального ученика Уляшова», была, судя по всему, банальной мистификацией. Следовало сразу догадаться – уж слишком складно все комбинировалось. В самом деле: Брянцев случайно узнаёт, что Кириллу нужны работы Крамника, и сию же секунду бросается помогать (хотя зачем бы ему это?), и ловко выводит на сцену какого-то мифического ученого, о котором никто никогда не слышал, но который – надо же, какое совпадение! – именно Крамником всю жизнь и занимался, и имеет какие-то редкие материалы, и работает при этом не где-нибудь в Хабаровске, а – вот так везение – в Петербурге, в одном из корпусов Университета на Петроградской стороне. (Конечно, жизнь способна разыгрывать и не такие партии, и Кирилл лишний раз все перепроверил. Увы, фамилия «Броткин» в самом деле никому ничего не говорила. О Броткине (якобы своем «лучшем ученике») ни словом не обмолвился Уляшов, о Броткине никогда не упоминал Иван Галиевич, о Броткине ничего не слышала и Майя (в целом, как выяснилось, отлично знавшая всю подноготную академической жизни Петербурга); Броткин не числился в телефонной книге Университета, Броткин отсутствовал в списке штатных сотрудников кафедры анализа закрытых начал. Броткин просто-напросто не существовал.)

Что ж, это было вполне в духе Брянцева: сочинить спьяну дурацкий розыгрыш, состряпать историю, в которой ни на клетку правдоподобия (и еще подпустить туда мерзкого непристойного душка: «Будь осторожен, ведь Броткин – извращенец!»; сам ты, Андрей, наверное, сексуальный извращенец, с такими разговорами и поведением).

Впрочем, черт с ним, с Брянцевым, есть вопросы и поважней. Ведь Кирилл провел в аспирантуре целый год, а исследование так и не продвинулось. Вероятно, все же следовало, скрепя сердце, отказаться от Берлинской стены и сосредоточиться на изучении Итальянской партии – план действий, казавшийся теперь чуть ли не единственно возможным, к тому же многообещающим; Иван Галиевич тоже его одобрил.

В один из таких дней, полных забот, пришло СМС-сообщение от Майи («Skuchayu! Priezjay v gosti seichas»), и Кирилл внезапно понял, что не видел ее уже больше недели. (К тому инциденту на вечеринке у Ноны эта длительная пауза отношения не имела – просто Майя тоже была занята, сдавала зачеты, готовилась к сессии.) Купив в магазинчике возле Садовой бутылку кубанского сухого рислинга, Кирилл помчался на Петроградку. Метро «Сенная», следующая станция «Невский проспект», следующая станция «Рагозинская», как медленно ползет эскалатор, как сильно стучит сердце, как жадно глаза ищут знакомый дом. Майя, наверное, сидит у окна, на ней тонкое, почти невесомое платье, в пальцах папироска, на шее смешной кулончик; сейчас она услышит стук, и побежит к двери, и радостно распахнет ее, и улыбнется Кириллу: «Как ты быстро!» А Кирилл действительно быстро, еще быстрее, ноги сами несут его по ступенькам – и, разогнавшись, он чуть не врезается в импозантного гражданина, зачем-то остановившегося на лестничной площадке.

– Оу, извините, пожалуйста!

Гражданин (хорошо одетый, лет примерно пятидесяти – и кого-то неуловимо напоминающий чертами лица), развернувшись, внимательно смотрит на Кирилла:

– А вы, собственно, к кому так спешите, молодой человек?

– Э-э, я в квартиру Саслиных…

– Надо же, и я в квартиру Саслиных, – спокойно говорит гражданин. – Позвольте представиться: Фридрих Иванович Саслин, отец Майи Саслиной. И я так полагаю, именно Майя является, как сказал бы Аристотель, «целевой причиной» столь резвого бега?

Как неловко!

– Ваше имя, вероятно, Кирилл Чимахин? – продолжает Фридрих Иванович. – Что ж, вот и познакомились, давно пора. Ну, пойдемте в гости, милости прошу. Пить алкоголь днем я считаю дурной привычкой, – Фридрих Иванович кивает на бутылку, которую Кирилл безуспешно пытается спрятать за спиной, – заварим лучше зеленого чаю.

Майя, увидав в дверях такую компанию, растерялась даже сильней, чем Кирилл, принялась что-то бормотать, но Фридрих Иванович и слушать ее не стал. На самом деле его, Фридриха Ивановича, не особенно интересует, к какому именно экзамену собиралась готовиться Майя вместе с Кириллом и сухим рислингом – у него, у Фридриха Ивановича, перенеслось совещание, и он поэтому решил зайти домой, и тут такая встреча (точнее, столкновение); что ж, приятно познакомиться с Майиным молодым человеком, тем более, как слышал Фридрих Иванович, этот молодой человек занимается исторической наукой, пишет диссертацию, что очень похвально и полезно, и можно только приветствовать.

Очутившись, вопреки плану, не в одной кровати с Майей, а за одним столом с ее родителем, смущенный Кирилл сначала собирался вежливо помалкивать, однако у Фридриха Ивановича был несомненный дар располагать к себе людей. Уже через пять минут после начала чаепития оказалось, что присутствующие запросто беседуют друг с другом о самых разнообразных материях (о сходствах и различиях между Петербургом и Новосибирском, о завершении реконструкции Большеохтинского моста (стоявшего разрушенным более тридцати лет), о связи миастении и католичества в судьбе легендарного Энрике Мекинга, о творчестве Александра Казанцева («Вы помните тот этюд с переменой всех фигур и превращением пешек в коней?»)).

Среди прочего речь зашла о научной работе Кирилла, и, когда юноша стал сетовать, что диссертация движется слишком медленно, Фридрих Иванович заявил:

– Не переживайте так, дорогой Кирилл! В конце концов, на диссертацию отводится целых три года. Сейчас вам куда важнее усвоить ряд ключевых – даже, я бы выразился, краеугольных – фактов; фактов, лежащих в основе всей новейшей российской культуры, а значит, и новейшей российской истории, и новейшего российского общества.

Кирилл вздрогнул и ошалело уставился на собеседника:

– Извините, как вы сказали?

– Я сказал, что не стоит так сильно волноваться, – повторил Фридрих Иванович. – На диссертацию отводится целых три года. Сейчас вам куда важнее усвоить ряд ключевых фактов, лежащих в основе всей новейшей российской культуры, а значит…

Осипшим голосом Кирилла перебил:

– Фридрих Иванович, ровно то же самое говорил мне Иван Галиевич Абзалов, и ровно то же самое говорил мне Дмитрий Александрович Уляшов, и я не понимаю, как…

– Тут нечему удивляться, дорогой Кирилл, – возразил Фридрих Иванович. – В свое время я сам был аспирантом Д. А. У., занимался историей Дебюта четырех коней.

– Но мне казалось… вроде бы Майя рассказывала… вы в Министерстве финансов работаете, экономическое планирование, при чем же тут история, Уляшов?

– Кирилл, в России все люди, так или иначе занятые вопросами государственного управления, имеют высшее шахматное образование. Это базовое требование, ведь a) нужно знать культуру нашей страны, b) нужно уметь принимать решения в сложных ситуациях, c) нужно владеть навыками стратегического мышления. Как же без шахмат? (Знаете, как в Средние века в Европе всякий облеченный властью муж должен был изучить грамматику, логику, риторику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку.) На самом деле среди сотен учеников Уляшова всего десять процентов пошли в чистую науку; остальные работают (и вполне успешно) в совсем других областях – макроэкономические прогнозы, бизнес-консалтинг, подготовка бюджетов, парламентская политика, законотворчество. Динамичное развитие страны прямо связано с шахматным бэкграундом чиновников.

Сказанное Фридрихом Ивановичем звучало очень прозрачно и понятно, логично и разумно, но потрясенный неожиданным открытием Кирилл никак не мог поверить.

– То есть вы писали диссертацию… по шахматам? Под руководством Д. А. У.?

– Имел счастье общаться с ним в течение трех лет дважды в неделю, – улыбнулся Фридрих Иванович. – Кстати, тогда же у Уляшова учился и ваш научный руководитель, Иван Галиевич Абзалов. Ну, для меня он был просто Ваней, мы с ним постоянно играли в блиц – на желание, – и сколько раз ему приходилось кукарекать, прыгая на одной ноге! (Все из-за его пристрастия к полукорректным вариантам Французской защиты.) Волшебное время. Ох,