Охотник за головами - Тим Каррэн Страница 7

Господи.

Все те впустую потраченные дни за просмотром фильмов с Джоном Уэйном — «Пески Иводзимы» и «Возвращение в Батаан» — не подготовили меня к этому. Я чувствовал на себе кровь, смешанную с этой тошнотворной, выворачивающей внутренности вонью вспоротых животов, отстрелянных боеприпасов и опорожнённых кишечников.

К этому моменту не оставалось сомнений — мы оказались в самом центре расположения северовьетнамской армии. Я слышал, как командиры отделений говорили тем, кто остался от их подразделений, что нас окружили сотни, если не тысячи закалённых северовьетнамцев. Повсюду были раненые — люди, которые не выживут, если их очень скоро не эвакуируют с этого холма. Мы потеряли десятки бойцов. Ещё десятки были тяжело ранены. Они лежали на небольшой прогалине — у кого-то оторваны конечности, у других зияющие, кровоточащие раны, прижатые повязками. Полная неразбериха.

Но вертолёты к нам не пробьются.

Северовьетнамцы их собьют.

Что-то должно было случиться.

И оно случилось.

Когда северовьетнамцы с боевым кличем готовились к следующей атаке, Свит по рации вызывал огонь на себя:

— ...вступили в контакт с крупными силами Новембер-Виктор-Альфа! Повторяю: вступили в контакт с крупными силами Новембер-Виктор-Альфа! Запрашиваю огневую поддержку! Приём!

Он метался по вершине холма, таща за собой радиста за провод, пока снайперы противника пытались поймать его в прицел. Другие ротные на левом и правом флангах тоже вызывали огневую поддержку.

Через несколько минут артиллерийские снаряды с базы морской пехоты уже летели над нашими головами, перепахивая местность. Гремели мощные, оглушительные взрывы, один за другим, когда фугасные и белофосфорные снаряды обрушивались на северовьетнамцев. Джунгли вокруг них разлетались на куски, деревья падали, подлесок вспыхивал огненными шарами, а фугасные снаряды рвали в земле неровные воронки. Внизу противник кричал, стрелял, бежал и погибал. Снаряды падали залпами, один за другим — некоторые совсем близко, в низине, остальные накрывали джунгли.

Так продолжалось минут десять.

Всё это время командиры северовьетнамской армии пытались сплотить свои силы, заставить их броситься общей массой на наши позиции. Расчёт был прост — если они подойдут достаточно близко, нам придётся прекратить артобстрел. Воздух был наполнен дымом и фонтанами взлетающей к небу земли. Я видел, как десяток северовьетнамцев выскочил из горящих джунглей, и тут прямо на них упал фугасный снаряд. Когда дым рассеялся... они просто испарились.

Когда всё закончилось, густой лес превратился в месиво из поваленных и расщеплённых деревьев и тлеющей листвы. Внизу виднелись северовьетнамцы — десятки и десятки — пытающиеся выбраться. А потом над кромкой леса пронеслись два боевых вертолёта «Кобра», поливая отступающих ракетами и огнём из минигана.

— Вот они, змеюки! — закричал кто-то.

«Кобры» сделали ещё два-три захода, пока внизу всё не замерло, и улетели.

И всё. Мы сломали им хребет.

Свит поднял нас в движение — переносить раненых к месту эвакуации. Вертолёты прилетали и улетали, забирая убитых и раненых. Остальные — вместе с ротами «Чарли» и «Эхо» — держали оборонительное кольцо, ожидая своей очереди. Мы понимали, что ждать придётся часами. Так мы и сидели в темноте, вслушиваясь в джунгли и обливаясь потом, ждали, просто ждали.

Взвод, с которым я был, забрали одним из последних.

Больше столкновений не было. То, что осталось от северовьетнамских сил, отступило зализывать раны и подбирать своих мёртвых. Около одиннадцати вечера кто-то начал стрелять, и, конечно, скоро все подхватили, пока Свит не приказал прекратить огонь.

Через некоторое время он вернулся, качая головой:

— Чёртовы дети, — проворчал он. — Херня им мерещится.

Я уже слышал шум винтов — наши вертолёты заходили на посадку.

— Думали, видели Чарли? — спросил я.

Свит только хрипло усмехнулся:

— Нет. Головной дозорный сказал, что видел кого-то на границе периметра. Говорит, ростом метра два с половиной...

5

Всё это крутилось в барабане моего мозга — смерть и умирание, кровь и истории о призраках — бурлило там мерзкой, тошнотворной похлёбкой с тяжёлым духом разложения. Я думал о рассказе Куинна, видел лица тех вьетнамцев в Бай Локе — смеющегося безглазого старика и ту безумную женщину, которая показывала на меня и твердила про дьявола-охотника-за-головами. Прошло всего несколько дней с той вылазки с 4-м полком, а я всё думал о словах Свита — про головного дозорного, который стрелял в кого-то двухметрового с лишним.

Это была, конечно, полная херня.

Но я не мог выбросить это из головы. Я был измотан морально и физически. Недосып. Слишком много стимуляторов, успокоительных, выпивки, боёв и девочек из сайгонских баров. Всё это брало своё. Стоило закрыть глаза — я видел лица мёртвых девятнадцатилетних парней, таких как Тунс. Они все начинали казаться похожими. А в том недолгом сне, что удавалось поймать, за мной гонялись громадные твари, охотящиеся за головами в Центральном нагорье.

Надо было просто уехать, убраться из этой проклятой страны, но я не уехал.

Что-то внутри меня не давало уйти.

Пехотинцы всегда поражались, когда я рассказывал им, что мог в любой момент свалить из Вьетнама — просто сесть на самолёт и улететь домой. Узнав об этом, они либо проникались ко мне ещё большей симпатией, либо начинали ненавидеть ещё сильнее, называя тупым ебанутым мудаком.

Впрочем, большинство пехотинцев, похоже, меня приняли, если не сказать что я им нравился. Я не раз бывал с ними в самом пекле, и они ценили то, что я сражался плечом к плечу, помогал раненым, да и связи у меня были хорошие на чёрном рынке. Каждый раз, наведываясь в часть, я притаскивал пару бутылок Джека Дэниелса, порнуху и блоки сигарет. Иногда травку. В общем, всё, что мог достать. Порой я задумывался — заслужил ли я их дружбу и уважение или попросту купил. Переживал, что играю с ними в психологические игры. Но, в конце концов, понимал, что единственный, с кем я играл в эти игры, был я сам.

Хотя иногда закрадывались сомнения.

Некоторые пехотинцы были настолько взвинчены, озлоблены и полны ненависти. Они смотрели на меня как на паразита, падальщика, живущего за счёт мёртвых и умирающих, упивающегося трагедией. И, может, они были правы. Я не знаю. Скажу только, что никогда не фотографировал мёртвых — ни наших, ни гуков. Я видел, как некоторые корреспонденты прямо возбуждались, когда узнавали, что подразделение возвращается из