Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] Страница 28

— Нужно еще прежде хозяйку найти. Где она, хозяйка-то гостиницы? Где сама гостиница-то?

— Ищи решетку с шишечками, и найдешь!

— Далась ему эта решетка с шишечками!

— Ого, веер из павлиньего пера в окошке! Хочешь, этот веер тебе куплю?

— Ничего мне сегодня не надо. Иди только. Нет, я окончательно сбилась, — произнесла, наконец, Глафира Семеновна. — Решительно не знаю, куда идти.

— А я знаю. Прямо. Сейчас и будет решетка с шишечкой. Городовой! Же рюсс славянин де норд. Глаша, как по-французски решетка с шишечкой? Вот городовой на углу стоит.

Но тут Глафира Семеновна, дабы избежать скандала, потянула Николая Ивановича в переулок и со слезами проговорила:

— Николай Иваныч! Уймешься ли ты? Эдакое несчастье случилось, люди потеряли свою квартиру, не знают, где переночевать, а ты клоуна из себя строишь!

— Я клоуна? Я? Потомственный почетный гражданин и кавалер?..

— Постой… Кажется, напали на след. Вон в переулке яма вырыта… Мы мимо этой ямы шли… — несколько оживилась Глафира Семеновна. — В ней еще тогда два блузника землю вынимали.

— Шли, шли… Да… Теперь еще решеточку с шишечкой…

— Прикуси язык насчет решетки с шишечкой. Что это, в самом деле, заладил одно и то же! Да, здесь, здесь… Здесь мы шли! Вот теперь нужно свернуть, кажется, налево, а потом направо. Прибавь шагу. Чего ты ноги-то волочишь!

— Прежде налево, Глаша, а потом направо. А то знаешь что? Пойдем ночевать в другую гостиницу? Паспорт ведь у меня в кармане. А завтра свою гостиницу разыщем.

— Иди, иди…

И Глафира Семеновна потянула мужа в другой переулок.

— Кажется, так идем. Теперь только бы посудный магазин на углу найти, где старуха в красном шерстяном чепце чулок вязала, — продолжала она.

— И решеточку с шишечкой.

— Опять? Ежели посудного магазина не найдем на углу, — то не здесь.

— Собачка еще такая с хвостиком закорючкой бегала, — вот что я помню, — сказал Николай Иванович.

— Так тебе собачка с хвостиком закорючкой и будет с утра и до ночи на одном месте бегать! Ведь скажет тоже. О, пьянство, пьянство! До чего оно человека доводит.

— Пить — умереть, и не пить — умереть, — отвечал Николай Иванович, — так уж лучше пить!

— Магазин! Посудный магазин! — радостно воскликнула Глафира Семеновна, когда они вышли на угол переулка. — Теперь налево, налево.

— А там решеточка с шишечкой. Постой, Глаша. Хочешь, я тебе вот этот большой бокал куплю? Сейчас мы скомандуем старухе, чтоб она нам пива…

— Иди, иди… Вон и красная железная перчатка висит. Слава тебе господи! Нашли. Сейчас будет и наша гостиница напротив…

Глафира Семеновна от радости даже перекрестилась.

— Нет, постой… — бормотал Николай Иванович. — Надо решеточку с шишечкой…

Но Глафира Семеновна уже не слушала и тащила мужа по направлению к красной железной перчатке, освещенной фонарем. Вот они около перчатки. Но, дивное дело, напротив перчатки подъезда с надписью «Hotel» нет. Глафира Семеновна протащила мужа два-три дома вправо от перчатки и два-три дома влево — подъезды имеются, но вывески гостиницы нет.

— Господи боже мой! Да куда же наша гостиница-то делась? Явственно помню, что против перчатки, а вывески нет, — говорила Глафира Семеновна.

— Решеточки с ши…

— Молчи! Надо в перчаточный магазин зайти и спросить, где тут гостиница. Ведь, уж наверное, перчаточник знает.

— Вот и отлично, Глаша. Зайдем. А я тебе пару перчаток куплю. Перчаточник этот давеча днем удивительно как мне понравился. У него лицо такое, знаешь, пьющее…

Супруги перешли улицу и вошли в перчаточный магазин. Перчаточник, как и утром, встретил их опять в одном жилете.

— Vous voulez des gants, madame? — спросил он.

— Вуй, вуй! Ну аштон де ган. Но дит же ву при — у э отель иси? Ну завон арете дан отель е ну завон ублие ле нумеро. А вывески нет. Нон екри сюр ля порт. Ну рюсс… Ну де Рюсси… — пояснила Глафира Семеновна. — Vous désirez les chambres garnies, madame?

— Вуй, вуй… Должно быть, ле шамбр гарни. Там эн вье мосье хозяин и ен вель мадам.

— Voila, madame. C’est la porte des chambres garnies, — указал перчаточник.

— А пуркуа не па зекри сюр ля порт?

— Ces chambres sont sans écritaux, madame. Voilà la porte.

— Здесь, здесь… Только без вывески. Подъезд напротив, — радостно проговорила Глафира Семеновна.

Выбрав себе перчатки, она повела мужа из магазина. Николай Иванович было обернулся к перчаточнику и воскликнул:

— Рюсс е Франсе… Бювон ле вен руж. Вив ля Франс! — Но Глафира Семеновна просто-напросто выпихала его за дверь. Через минуту они звонили у своего, запертого уже подъезда. Им отворил сам старик хозяин. В глубине подъезда стояла старушка хозяйка.

Без ужина

Забравшись к себе в пятый этаж, а по-парижски — только в troisième, супруги задумали напиться чаю с бутербродами. То есть задумала, собственно, одна Глафира Семеновна, ибо Николай Иванович был совсем пьян и, сняв с себя пиджак и жилет, пробовал подражать танцовщице из египетского театра, изображая знаменитый danse de ventre, но ничего, разумеется, не выходило, кроме того, что его качало из стороны в сторону. Ноги окончательно отказались ему служить, и он проговорил:

— Мудреная это штука — танцы животом, особливо при моей телесности.

— Кончишь ты ломаться сегодня или не кончишь! — крикнула Глафира Семеновна.

— Да за неволю кончу, коли ничего не выходит. Нет, должно быть, только те египетские мумии и могут этот танец танцевать.

— Клоун, совсем клоун! И что это у тебя за манера — дурака из себя ломать, как только выпьешь! — воскликнула Глафира Семеновна и стала звонить слугу в электрический колокольчик.

Позвонила она раз, позвонила два, три раза, но всетаки никто не показывался в дверях.

— Спят там все, что ли? — проговорила она. — Но ведь всего еще только одиннадцать часов.

Она позвонила в четвертый раз. В коридоре послышались шаги и ворчанье, потом стук в дверь, и в комнату заглянул старик хозяин. Он был в белом спальном колпаке, в войлочных туфлях, в ночной сорочке и без жилета.

— Qu’est-ce qu’il у a? Qu’est-ce qu’il у a? Qu’avez vous donc? — удивленно спрашивал он.

— Ну вулон буар дю тэ… Апорте ля машин дю тэ, ле тас е ля тэйер. Э анкор ле бутерброд, — отнеслась к нему Глафира Семеновна.

— Comment, madame? Vous voulez prendre du thé? Mais la cuisine est fermée dеja. Tout le monde est couché… Il est onze heures et quart.

— Здравствуйте… В одиннадцать часов вечера уж и чаю напиться нельзя. Кухня заперта, все спят… вот какие парижские порядки, — взглянула Глафира Семеновна на мужа. — А я пить до страсти хочу.

— Что ж, Глаша, тогда мы бутылочку красненького с водицей выпьем, — отвечал тот.

— Чтоб я тебе еще дома позволила пьянствовать? Ни за что на свете! Лучше уж вон холодной воды из графина напьюсь.

— Да какое же тут пьянство, ежели красненькое вино с водицей!..

— Молчи.

Старик хозяин, видя такие переговоры насчет чаю и замечая неудовольствие на лице постояльцев, вообразил, что Глафира Семеновна, может быть, больна и хочет лечиться чаем, как вообще им только лечатся французы, — и спросил:

— Etes-vous malade, madame? Alors…

— Как малад? Коман малад? Здорова, даже очень здорова. Я есть хочу. Же ве буер е манже. Нельзя дю тэ, так апорте муа дю пян, дю бер е де вьянд фруа. Же деманд фруа. Ля кюизинь е ферме, так апорте муа фруа. Ля вьянд фруа…

— C’est impossible, madame. À présent nous n’avons point de viande…

— Как? И де вьянде фруа нет? Какой же после этого у вас отель пур вояжер, ежели даже холодного мяса нет! Ну, ля вьянд нельзя, так фромаж. Фромаж и пян блан.

— Seulement jusqu’a neuf heures, madame, mais а présent il est plus de onze heures, madame, — развел руками старик хозяин.

— Только до девяти часов, видите ли, можно чтонибудь съестное получить, — опять взглянула Глафира Семеновна на мужа. — Ну, гостиница!

— Просто шамбр-гарни здесь, — отвечал Николай Иванович и прибавил: — Спроси бутылочку красного-то вина. Красное вино, наверное, уж есть. Ежели и кухня заперта, так ведь его ни варить, ни жарить.

— Понимаешь ты, я уже спрашивала холодного мяса и сыру, — и то нет.

— А красное вино, наверное, есть. Французы его походя трескают. Вен руж, мосье… Апорте вен руж, можно? — обратился Николай Иванович к хозяину.

Тот пожал плечами и отвечал:

— Qui, monsieur. Je vous procurerai…

— Видишь, видишь! Красное вино есть же!

— Но ведь это только пойло. А я есть хочу. Понимаешь ты — есть! — раздраженно воскликнула Глафира Семеновна.

— Ну, так булки спроси, ежели ничего нет. Красное вино с булочкой отлично.

— Же ве манже, мосье, — опять обратилась к хозяину Глафира Семеновна. — Ну, ле вен руж. Бьен. И апорте муа хоть дю пян блан. Же ве супе.

— Oh, que c’est dommage, que nous n’avons rien pour vous donner a manger, madame, — отвечал хозяин, покачав головой. — Mais du vin et du pain je vous apporterai tout de suite. Une bouteille?[19] — осведомился он.

— Де… де… де! — закричал Николай Иванович, поняв, что спрашивает хозяин, и показал ему два пальца, прибавив: — Де бутель!