Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] Страница 29

— Же ве манже, мосье, — опять обратилась к хозяину Глафира Семеновна. — Ну, ле вен руж. Бьен. И апорте муа хоть дю пян блан. Же ве супе.

— Oh, que c’est dommage, que nous n’avons rien pour vous donner a manger, madame, — отвечал хозяин, покачав головой. — Mais du vin et du pain je vous apporterai tout de suite. Une bouteille?[19] — осведомился он.

— Де… де… де! — закричал Николай Иванович, поняв, что спрашивает хозяин, и показал ему два пальца, прибавив: — Де бутель!

— Нон, нон. Эн… Селеман эн, — подхватила Глафира Семеновна и строго сказала мужу: — Не дам я тебе напиваться!

Хозяин недоумевал.

— Une bouteill ou deux? — спрашивал он.

— Эн, эн… — показала один палец Глафира Семеновна.

Хозяин удалился и через минут десять принес на подносе бутылку красного вина, два стакана, большой кусок хлеба, кусочек масла и полдюжины персиков, прибавив:

— Voilà, madame, c’est tout ce que nous avons a présent. Bonne nuit, madame[20], — раскланялся он и исчез.

Глафира Семеновна принялась намазывать маслом почерствелый уже с утра хлеб и с горестью воскликнула: — И это в Париже должна я так ужинать, в городе, который славится всякой едой, откуда к нам в Россию разные знаменитые повара едут. Ну, смотрите: черствый хлеб, какое-то горькое масло, помятые персики.

— Должно быть, здесь, в Париже, не ужинают, что ли, — ответил Николай Иванович. — Ведь и у нас есть такие города. Про калужан вон говорят, что калужане тоже не ужинают, а поедят, да так и спят.

— Глупые и пьяные остроты. Молчи!

— Да что ты сердишься-то, Глаша! Красненькое винцо есть, хлеб есть — ну и слава богу.

— Это тебе, пьянице, лестно красное вино, а я чаю хочу. Нет, при таких парижских порядках завтра надо непременно спиртовую лампу себе купить, спирту и жестяной чайник. Скипятил на лампе воду, заварил чай — и чудесно. Да не забыть бы завтра булок и закусок на ночь купить.

— Как же ты будешь завтра покупать закуски, ежели ты даже не знаешь, как закуски по-французски называются? Ведь уж давеча в ресторане встала в тупик.

— В словаре справлюсь.

Поужинав хлебом с маслом и персиками, Глафира Семеновна запила все это красным вином с водой и легла спать. Николай Иванович допил остатки красного вина и тоже начал укладываться.

Комбьян стоит манже до отвалу

Ночь в гостинице была проведена Николаем Ивановичем и Глафирой Семеновной без приключений. Утром вышел маленький инцидент с чаем. Самовара в гости нице не оказалось, хотя о существовании «машин де тэ рюсс», как называла его Глафира Семеновна по-французски, и знали. Напиться чаю супругам, однако, хотелось. Они потребовали чайник. Коридорный слуга, явившийся и сегодня на зов, как и вчера, в рваном замасленном пиджаке, стоптанных туфлях и в четырехугольном колпаке, сделанном из толстой писчей бумаги, принес вместо чайника жестяной кофейник. Обругав его по-русски дураком, Глафира Семеновна положила в жестяной кофейник своего чаю и просила налить кипятком, называя кипяток «ло шод». Слуга налил кофейник теплой водой. Явился чай совсем ненастоявшийся, который совсем и пить было нельзя. Даже чайные листочки не распустились. Слуга на этот раз был обозван по-русски, кроме дурака, и дубиной. Глафира Семеновна вылила при его глазах чай из кофейника в умывальник и, засыпав вновь сухого чаю, заглянула в лексикон и сказала слуге:

— А презан иль фо бульир, кюир… Заварить. Ло бульи… Неужто ву не компрене па?

— Bouillir? Ah, oui, madame, — отвечал слуга, глупо улыбаясь, удалился в кухню, долго пропадал и явился наконец с кипяченым чаем. Чай пахнул вениками, был горек, черен, как вакса, и его пить было невозможно.

— Ах, эфиопы, эфиопы! А еще высшей цивилизацией называются. У нас в самой глухой олонецкой деревушке знают, как чай заваривается, а здесь в столичном городе не знают! — воскликнул Николай Иванович и прибавил, обращаясь к жене: — Делать нечего. Придется их глупого кофеищу с молоком похлебать столовыми ложками из суповых чашек. Заказывай, Глаша, кофею.

— Кафе о ле… Апорте пур де кафе о ле… — отдала приказ Глафира Семеновна, выливая при слуге в умывальник и вторую порцию чая и возвращая кофейник.

Слуга улыбнулся, покачал головой, что-то пробормотал по-французски и ушел.

Явился кофе, молоко, белый хлеб, масло и суповые чашки со столовыми ложками вместо чайных.

— Непременно надо спиртовую лампу и жестяной чайник для варки воды и заваривания чаю завести. Помилуйте, это дикие какие-то! Простого чая заварить не умеют. То чуть тепленькой водицей зальют, то вскипятят словно суп какой! — возмущалась Глафира Семеновна и, напившись с мужем кофе, принялась одеваться, чтобы ехать на выставку.

На этот раз она уже не надела ни шелкового платья, как вчера, ни бархатного пальто, ни бриллиантов.

— Не стоит, не перед кем рядиться. Вчера на выставке, судя по нарядам, словно одни кухарки и горничные были, — говорила Глафира Семеновна. — Да что горничные? Наша Афимья вырядится в праздник да пойдет со двора, так куда наряднее вчерашних тряпичниц на выставке.

Облеклась она в простенькое серое шерстяное платье, в дорожный ватерпруф и в ту самую шляпку, в которой ехала в вагоне, и вышла с мужем на улицу.

На этот раз супруги уже не были плохи и спросили внизу у хозяина печатный адрес тех меблированных комнат, где они остановились.

— Теперь уж не будем блуждать ночью по улицам, отыскивая свою гостиницу, — бормотала Глафира Семеновна, радуясь своей запасливости. — В случае, если где в незнакомых улицах запутаемся, — сейчас извозчику карточку покажем: «Коше… вуаля куда… алле… вези»… — вот и вся недолга. А ты, милый мой, уж, пожалуйста, не напивайся сегодня. А то вчера дорвался до винища и давай лакать.

— Да меня, Глаша, и вчера бы не осатанило, ежели бы я плотно пообедал, — отвечал Николай Иванович. — А это я вчера с голоду. Ну, какой у нас был обед! Суп — ложкой ударь, пузырь не вскочит, порции рыбы — в зажигательное стекло рассматривать, а бифштекс — раз в рот положить. Поесть бы мне щец, да хороший кусок солонины с хреном, да поросенка с кашей, так я бы был ни в одном глазе.

— Ну, не скажи! Ты ведь целый графин коньяку в театре выхлебал. С этого и после какого угодно сытного обеда всякий осатанеет.

— Все-таки мы уж сегодня где-нибудь в другом ресторане пообедаем, а не во вчерашнем. Ну, заплатим восемь четвертаков с носу без вина, десять четвертаков, только чтоб было пищи до отвалу. Узнаем, где самый лучший ресторан, войдем в него и так-таки гарсона и спросим: «Комбьян стоит манже до отвалу?» Как по-французски называется «до отвалу»?

— До отвалу? — задумалась Глафира Семеновна и отвечала: — Не знаю… Ты все про такие слова меня спрашиваешь, про которые нас не учили. Да и что ж тут! — прибавила она. — Мудрость-то невелика объяснить, чтобы поняли. Скажем, чтоб большой обед подали… «Гран дине»… Вот, мол, «жюск иси» — ну и покажу на горло. Чтоб, мол, быть сыту по горло.

— Так уж ты, пожалуйста, объясни гарсону, как только мы сядем обедать. «Гран дине»… Это отлично. А ежели уж придется опять не дине, а порциями брать, то мы будем всего по две порции на каждого требовать и много-много блюд назакажем. Вишь, здесь порции-то какие маленькие.

Через пять минут супруги наняли извозчика и ехали в экипаже на выставку.

— Как приедем на место — сейчас без дальних разговоров на Эйфелеву башню, — говорил Николай Иванович.

— Николя, я, право, боюсь… — отвечала Глафира Семеновна. — Смотри, сегодня какой ветер.

— Боишься, что нас сдунет? Душечка, при нашей телесности-то? Да, наконец, ведь там, на башне, и загородки есть.

— Все-таки, Николя, лучше в другой раз. Ну дай ты мне немножко попривыкнуть к выставке. Вот что: мы сегодня только около башни походим, а завтра…

— Нет, нет… Сегодня: ты ведь дала мне слово.

— Слово я дала, но не на сегодня.

— Сегодня, сегодня. А то я назло тебе, ей-ей, в первом попавшемся ресторане лягушки наемся.

— Ну хорошо, хорошо, но только сегодня до первого этажа поднимемся, а не на вершину. Дай мне попривыкнуть-то.

— Сегодня поднимемся до первого этажа, завтра до второго. Да что ты торгуешься-то! Залезешь на первый этаж, а увидишь, что никакой опасности, так на второй этаж и сама запросишься. Ведь больше миллиона, я думаю, народу на башне перебывало, однако никого не сдувало, и ничего ни с кем не случилось. Как башня-то по-французски? — спросил Николай Иванович.

— Ах, боже мой! Про башню-то я и забыла в словаре посмотреть, как по-французски называется! — воскликнула Глафира Семеновна. — Давеча я много французских слов из словаря на бумажку выписала, а про башню из ума вон!

— Экая ты какая! Ведь башня-то самый первый предмет на выставке и есть.

Разговаривая таким манером, супруги доехали до выставки, купили у мальчишек с рук билеты, рассчитались с извозчиком и вошли в помещение выставки.