Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал первый

Куншт-камера

зал первый

Алексей Розенберг

© Алексей Розенберг, 2016

© Татьяна Николаевна Чередеева, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Айседор Дромидондович

Айседор Дромидондович, родной брат-близнец Михаилы Ромуальдовны, приходившейся кровной сестрой-близнецом Перепёрту Страховичу, задумал как-то сходить в гости к родному папаше Аристарху Заиковичу, да пока собирался, то начисто позабыл куда, собственно, намеревался идти.

Посему выпив графинчик водочки под маринованный грибок, Айседор Дромидондович, поскольку уже был в калошах и пальто, вознамерился сходить в гости к сестре-близнецу Михаиле Ромуальдовне. Однако пока искал свою шляпу и ласты, начисто позабыл о том, куда, собственно, он собрался.

Тяжело вздохнув, Айседор Дромидондович спрятал ласты в карманы пальто, и, выкушав еще один графинчик водочки под соленый огурчик, вознамерился посетить Перепёрта Страховича, кровного брата-близнеца Михаилы Ромуальдовны. Да пока раздумывал о том, что выбрать – зонтик или трость, снова позабыл о своих намереньях.

Тут он, конечно, окончательно расстроился и, проклиная свою забывчивость, выкушал еще один графинчик водочки, закусив селедочным плавником, разделся и вознамерился лечь спать. Однако, пока искал пижаму, то начисто позабыл, зачем она, собственно, ему нужна. Посему, выкушавши графинчик водочки под корочку хлеба, погрозил кулаком кружащей под потолком мухе, хлопнул себя по лбу тапком и… задумал сходить в гости к родному папаше Аристарху Заиковичу. Да пока собирался, то…

В общем, Айседор Дромидондович и по сей день все никак не может выйти из квартиры или, хотя бы, просто лечь поспать.

Такие дела.

«А я что – а я ничего»

– Вам, уважаемая Анна Ефремовна, не при дамах будет сказано, к брадобрею бы надобно.

– Ах, подите к черту, Иван Никанорович! Как у вас только язык поворачивается такое дамам произносить?

– А я что? Я – ничего! Однако ж, опять-таки не при дамах – люди еще не пугаются ваших роскошных прыщей? Я б, ей богу, налог бы ввел на такую роскошь.

– Нет, ну что вы за паразит такой, Иван Никонорович? Как вам не совестно? Мне от ваших замечаний просто дурно делается!

– А я что? Я – ничего! Но только, надеюсь тут одни мужчины – у вас в юбках еще пока ничего не сыплется? А то, знаете ли, я слышу некоторое амбре от вашего исподнего.

– Ах, Иван Никонорович! Ну до чего же вы свинья! С вашей стороны довольно подло делать мне такие похабные реплики! Стыдитесь!

– А я что? Я – ничего! Просто, уважаемая Анна Ефремовна, я, знаете ли, в последнее время часто спотыкаюсь.

– От чего же, Иван Никонорович?

– Не от чего, а обо что – об борозды на полу, которые вы оставляете своими немыслимыми ногтями на ногах! Я, право, удивляюсь как на вас еще туфли налазят.

– Ах вы мерзавец!..

– А еще, уважаемая Анна Ефремовна, вы разве не замечаете, что у нас вся усадьба птицами загажена?

– Только посмейте, подлец!

– А я что? Я – ничего! Только птиц этих – это вы со всей округи своими вшами да блохами притягиваете. Совсем спасу нет!

– Убирайтесь вон! Немедля! Видеть вас больше не желаю! Чтобы духу вашего тут не было! Вы только посмотрите, какая скотина! А если в вас осталось что-нибудь, хоть чуть-чуть от настоящего мужчины, то вы должны немедля застрелиться! Мерзавец! Солдафон! Уй! Убирайтесь!

– А я что? Я – ничего! Я вас, уважаемая Анна Ефремовна, на себе не женил. Это вы своей маменьке спасибо скажите, карге старой. А еще лучше сами к ней убирайтесь. Так ведь не уберетесь – вас эта вздорная старуха и на порог не пустит!

– Не смейте так говорить о моей маменьке! Когда она узнает, что вы тут вытворяете со мной, она непременно вас проклянет! Федор! Запрягай лошадей! Я уезжаю к маменьке! А вы, негодяй, оставайтесь тут. Надеюсь, что к моему возвращению вы уже умрете от разрыва сердца, бессердечная скотина!

– А я что? Я – ничего! Скатертью дорожка! И маменьке своей передайте, что за такую доченьку в аду ей мучаться после смерти!

…

– А я что? Я – ничего! Федор! Принеси-ка мне, брат, водки да закуски, а опосля сходи до Иннокентия Палыча и Алексея Емельяныча. Скажи, что барин на преферанс ждет. Да поторапливайся! Мда… А я что? Я – ничего!..

Хамовитый покойник

Алена Сергеевна вошла в гостиную, и немедленно упала, споткнувшись об труп Федора Николаевича.

– Что это вы, Федор Николаевич, разлеглись тут прямо на проходе? Так и зашибиться не долго.

Однако вследствие трупного окоченения Федор Николаевич не мог шевелить губами, поэтому отвечать ничего не стал, отчего Алена Сергеевна стала обижаться.

– Не хотите разговаривать – и не надо! Только валяться на проходе у меня в гостиной я вам не позволю! Соблаговолите валяться где-нибудь в другом месте!

Однако по независящим от Федора Николаевича причинам, он самостоятельно перемещаться не мог, и поэтому остался лежать там, где и лежал, чем вызвал полное негодование Алены Сергеевны.

– Федор Николаевич! Да вы просто хам какой-то! С вами дама разговаривает, а вы неприлично разлеглись тут и молчите самым наглым образом! Немедля встаньте!

Федор Николаевич даже не пошевелился, и совершенно бесцеремонно продолжил игнорировать Алену Сергеевну.

– Ну знаете! Это переходит всяческие границы! Встаньте сейчас же или я окачу вас холодной водой!

Федор Николаевич и сам был холоден, поэтому отнесся к угрозе с полным безразличием. Терпение Алены Сергеевны лопнуло. Она в гневе пнула Федора Николаевича и, сходивши в свою комнату, вернулась с маленьким дамским револьвером.

– Так вот, Федор Николаевич, если вы немедля не встанете, то я в вас выстрелю! Поверьте, мне ни чего не стоит это сделать! Итак?

Поскольку Федор Николаевич остался глух к угрозам, Алена Сергеевна, без всякого сожаления, не целясь, выстрелила и попала прямехонько в сердце. Причем в то же самое отверстие от пули, которое она сделала давеча вечером, будучи в гневе после очередной мелкой ссоры с покойником…

Аджика

– Елизавета Михайловна, а вы когда булочки лопаете, вы их аджикой мажете?

– Зачем же, Виталий Евгеньевич? Они же сладкие! Говорите глупостей…

– Ну, от чего же глупостей? Вы, Елизавета Михайловна, сначала попробуйте, а уж потом говорите.

– Ах, отвяжитесь Виталий Евгеньевич. Ни чего я пробовать не буду.

– А зря. А вы, Елизавета Михайловна, прежде чем булочку слопать, надрез на ней делаете или так?

– Какой надрез? Это еще зачем?

– Ну как же! Булочка ведь круглая, и ежели на нее ложку аджики положить, то аджика непременно свалиться, заляпав вам платье. А ежели аджику в надрез напихать, то она уже ни куда не денется.

– Виталий Евгеньевич! Ну что вы несете! Я же сказала вам, что не ем аджики! То есть, конечно, я против нее ни чего не имею, но с булочками не ем!

– А зря. А вот вы, Елизавета Михайловна, за сколько, так сказать, укусов обычную булочку съедаете?

– Ну, как придется, Виталий Евгеньевич. Обычную – так за два. А что?

– Ну, так нельзя, Елизавета Михайловна! Надо маленькими, так сказать, укусами булочку есть. А за два – вы себе, извиняюсь, всю пасть сожжете аджикой-то.

– Да идите вы к черту, Виталий Евгеньевич! Что вы прицепились ко мне с вашей аджикой? Не собираюсь я есть ее! Тем более с булочками!

– А зря. А вот, скажем, откушав булочку – вы ее чем запиваете?

– Ну, уж не аджикой, если вы об этом!

– Да что вы, Елизавета Михайловна! Кто ж ее пьет? Ее кушать надо. Так и все-таки? Чем запиваете-то?

– Сладким чаем с малиной. А что?

– И вам не противно во рту?

– Так! Что вы имеете в виду?

– Ну как же, Елизавета Михайловна! Это же невыразимо противно, когда после острой аджики сладкий чай, да еще и с малиной, в рот попадает! Что-то у вас с вкусовыми рецепторами видно не то. Вам бы врачу показаться.

– Это вам, черт побери, врачу показаться надо! Ополоумели тут со своей аджикой! Что вы ко мне пристали? Вы, Виталий Михайлович, меня до белого каления довести удумали? Последний раз вам заявляю – я не ем вашу мерзкую аджику! Не ем, не ела, и есть – не собираюсь! Точка!

– А зря. А вот когда вы…

– Так! С меня хватит! Подите к черту! Я ухожу, а вы сидите тут со своей аджикой, дурак несчастный!

Елизавета Михайловна вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

Виталий Михайлович некоторое время посидел, прислушиваясь к удаляющимся шагам, засим, потерев руки, достал из тайничка бутылку водки и, плеснувши в себя стопку, с удовольствием закусил булочкой, обмакнув ее в острую аджику…

Ценители

– А не махнуть ли нам по стопочке, Дмитрий Петрович? У меня как раз припасена бутылочка превосходного коньяку.

– Не вижу никаких препятствий, Петр Михайлович! Я бы даже сказал, что с превеликим удовольствием задвинул бы по стопочке, и даже, может быть, и не по одной!