Вероника Киреева - Чуточка Страница 8

А потом вдруг задумаемся, будто вспоминать начнем… Кто детство свое, кто юность. Кто любовь. С неё вроде и жизнь началась. А кто не любил, тот и не жил еще. И такое тепло внутри, будто снова возвращаешься туда, откуда пришел. А там снова звезды, снова луна.

Да жизнь казалась вечной! Руки на батарее грели. По снегу бежали, чуть ли не падали. Хотелось быть другим. Лучше себя самого, выше, сильнее. Шире в плечах. Всё знать, всё уметь, ничего не бояться. Смеяться в лицо. Говорить напрямик, видеть издалека, делать наперекор. Жить вопреки.

Воздуха было больше. Больше звуков, запахов, красок. У ветра был вкус, оставался на языке, на коже. Все, что было вокруг, оказывалось внутри. Пело, цвело, пахло. Скручивалось в тонкую ниточку. Натягивалось, звенело, дрожало капельками на кончиках пальцев.

Небо казалось так близко, рядом с лицом. Можно было вдыхать его, пить, трогать руками. Приподняться на цыпочки и стоять, слушать, как кто-то стучит золотыми молотками.

Это сейчас мы такие, какие есть. Маленькие, слабые, узкие в плечах. Ничего не знаем, мало что умеем, всего боимся. Смеемся за спиной. Видим, когда покажут. Скажут строить, строим. Скажут сломать, сломаем.

Молотки стучат, только не золотые.

Как же стать человеком?

Не знаю, что уже сделать, чтобы изменить самого себя. А я ругаюсь и спорю и злюсь, того гляди в морду заеду. И вру на каждом шагу, сам себе удивляюсь! Вроде и не собирался, и не хотел, а оно само собой как-то вышло. Не надо никаких усилий!

Как же стать человеком? Добрым, отзывчивым, смелым. Делиться со всеми. На, сказать, возьми мой кусок колбасы. Нет! Не могу! А как я отдам, если мне самому мало, если я жрать хочу? Я уже и на балкон вышел в одних трусах, и воду на себя холодную вылил, проверить хотел, смогу или струшу.

И ведь смог! На улице ветер дует, чуть ли не снег с дождем, а я даже не заболел. А потому что выпил и тут же с соседями разругался. К ним оказывается, вода на балкон пролилась, и они пришли разбираться. А я говорю, быть этого не может, у меня даже балкона нет!

Так они проверить захотели, чуть ко мне в комнату не ворвались. Это что за недоверие за такое? Как можно жить и соседям своим не верить? Так они к управдому пошли, а я дальше продолжил размышлять, как превратиться в человека, который бы смог признаваться в своих ошибках. Да даже просто сказать, да. Это я. Простите!

Да не хочу я извиняться, а за что? Да с вашего балкона эта вода дальше прольется, землю польет хоть, березы, тополя. У нас такие балконы прекрасные, не успел воду налить, её уже нет. Моментальное испарение. Выпил я еще, расчесался, тут и управдом подоспел. А ему не терпится узнать, почему у меня балкона нету. А откуда ему быть?

Так он тоже не поверил, стал оглядываться по сторонам, заметил мой опрятный внешний вид, а я говорю, какой пример вы подаете жильцам? Как можно не верить? Пройдемте лучше на кухню, говорю, и посмотрим в окно. Быть может сантехники подъехали из ЖЭКа?

– А что случилось? – спрашивает управдом.

– Так, а трубы же в подвале текут, – небрежно отвечаю я. – Хотите чаю с вареньем?

– Да вы что? – удивляется управдом и смотрит в окно изо всех сил.

– Так, наверное, эта та самая вода, – говорю я, – и попала на балкон к товарищу Запетраеву.

– Вы серьезно так думаете? – говорит управдом и смотрит на меня с недоверием.

– Конечно, – отвечаю я, – ну а откуда тогда?

– Надо разобраться, – задумчиво говорит управдом, – всё может быть, всё может быть…

Он еще раз посмотрел в окно, потеребил каланхоэ, и быстро удалился. А что разминать? А откуда может оказаться вода на балконе? Ну, конечно же, из труб, по которым она и бежит. Не надо институты заканчивать, чтобы понять эту истину.

Сел я за стол, и снова стал размышлять. Почему? Почему я не могу взять и рассказать, что это я взял ведро воды и вышел с ним на балкон. А потом вылил эту воду на себя. А что здесь такого? Миллионы людей во всем мире льют воду на себя, и никто этого не стыдиться. Я же один раз всего вылил и не могу признаться!

Как будто я унизил кого-то, оскорбил, не пустил в трамвай. Да даже если эта вода из моего ведра попала на балкон к Запетраевым, что может быть и не очень приятно, но ведь это не так уж и страшно. Ко всем что-нибудь да попадает, то сапог прилетит, то трусы. И не надо бояться!

Ко мне от Дибирдеевых рейтузы Зинины прилетают и наволочки вместе с подушками, и ничего страшного. Я же прихожу к ним и отдаю. Мы же люди, в конце-то концов, и живем на земле, на которой дуют ветра, это тоже надо учитывать.

А что думаю, если мне пойти сейчас к Запетраевым и рассказать всё? Тут вдруг слышу звонок в дверь. Открываю, а это управдом наш стоит.

– Валерий Иванович, – говорит он, – вы были правы, это вода из труб попала на балкон к Запетраевым.

– Не может быть, – удивляюсь я.

– Да, – продолжает он в большом волнении, – мы вместе с сантехниками только что в этом убедились, а что вы хотели, первый этаж!

– А я подумал, что это я, – говорю я.

– Ой, – замахал руками управдом, – да как же бы вы, если вы даже без балкона?

– А я с балконом! – радостно говорю я.

– Да откуда? – не верит управдом. – Не забудьте про наше собрание в четверг в семь часов вечера, будем говорить о поведении товарища Заболотько. Он опять ставит свои жигули перед всеми. Я не понимаю, есть ведь гараж, – он с грустью посмотрел на меня. – Так что приходите, скажите свое мнение, Валерий Иванович.

– Да я сам на себя эту воду вылил, – говорю я, – хотел проверить смогу или нет. И ведь смог! – я рассмеялся. – Смог! А знаете, как страшно было! Вода холодная, пол холодный, я весь сжался, не могу, глаза зажмурил и все-таки вылил прямо на голову…

– Валерий Иванович, – качает головой управдом, – вы бы не увлекались…

– Да я раз всего, – говорю я, – решил попробовать и мне не стыдно, – я посмотрел ему в глаза. – Мне нисколько не стыдно…

– Как же так? – удивляется управдом, оглядывая меня с ног до головы.– Всем стыдно, а вам значит, нет?

– Мне нет, – говорю я, – а почему я должен стыдиться? Я же ничего такого не сделал, – а у меня чуть ли не слезы! – И пусть вода ушла к Запетраевым, ко мне же тоже рейтузы Зинины прилетают, и трусы. И ничего страшного!

– Надо разобраться, – задумчиво говорит управдом, – все может быть, все может быть… Вы вот что, Валерий, вы приходите в четверг, надо что-то решать с товарищем Заболотько.

Ушел управдом, а мне как-то грустно стало. Я же не в космос хочу лететь, не земли какие-то открывать. Не под водой сидеть, смотреть, как там рыбы плавают, хвосты им измерять… Я всего-то человеком хочу быть. Добрым, терпеливым, веселым. Прощение у всех просить, самому прощать.

Никому не завидовать, со всеми делиться, никого не обманывать.…

Раньше

Мне, как и всякому мужчине нужна женщина. Но где ее взять? Я и по сторонам смотрю и в газеты заглядываю, и в бухгалтерию. Мне непонятно. Разве это то, о чем мечтал поэт? О чем писал прозаик? О чем спорили у трапа моряки?

Я не пойму, куда девалась красота. Где покатые плечи, где родинки? Есть бородавки на носу, и плечи как у грузчиков. Да я как будто в овощной пришел! Ни румянец не заалеет, ничего. Да потому что не стыдно!

Раньше-то женщины стыдились, чуть, что сразу глаза опускали, платок теребили. Косу. А эти смотрят, в сумки заглядывают, думают, у меня там бутылка. Так, а им лишь бы выпить, а потом танцевать! Никакого приличия. Это раньше женщина выпила и на руках уснула, а сейчас с колбасой во рту надо прыгать, волосами трясти.

А на утро смеяться, хохотать, как же весело вчера было. С лестницы все летели, как ноги не сломали. Нет, всё же женщина другою была. И ела гораздо меньше. И медленнее. Могла, конечно, и соус на себя пролить, и высморкаться два раза, и пирогом подавиться, но как-то красиво.

Да облилась бы с ног до головы, бокалы разбила, скатерть порвала, всем бы только хорошо от этого было. Тут же смотрю, женщины едят, да так, что и у меня аппетит появляется. Я вроде и не хочу уже, а все равно сижу, ем! А они рты компотом полощут, из зубов мясо вытаскивают, вытащить не могут.

Салфетками лица вытирают, так, а в жиру всё и пот еще льется. Да я посмотрел на них, думаю, а нужна ли мне женщина? Это раньше они за роялем сидели, гаммы разучивали, да с учителем французского через забор перелазили. А сейчас? Перчатки наденут резиновые и ходят.

То унитаз прочистят, то раковину. И даже мысли не возникнет сесть, натюрморт написать, яблоки в вазе, например, или рыбак на озере. Это раньше они писали, и во всём прекрасное видели, а сейчас разве видят? Волосами завешаются, и бегут все на красный свет.

Так, а быстрей надо, а то все тазы же раскупят, в чем стирать? Да хоть бы на минуту остановились, прислушались, как птицы поют, как ручей журчит. Не хотят! В руках по две сумки, маргарин, масло. Что стоять? И пока муж на работе надо кровать переставить, и босоножки новые в шкаф запрятать и песка принести с цементом, дырку в стене замазать. И в кастрюлю все поскидать, а пусть варится.