Тереза Медейрос - Ваша до рассвета Страница 12

– И вы были столь любезны, что вызвались этим заняться. И ты, Брут? – пробормотал Габриэль.

Мало того, что новая медсестра вторглась в его единственное убежище, так она еще и перетянула на свою сторону его собственных слуг. Он подумал о том, как ей удалось так быстро завоевать их лояльность. Возможно, он недооценил ее очарование. Она могла оказаться еще более опасным противником, чем он думал.

– Оставьте нас, – коротко приказал он.

Внезапная суматошная активность со звуками шуршащих простынь и звоном ведер сказала ему, что слуги даже не пытались притвориться, что не поняли его приказа.

– Милорд, я не думаю, что… – начал Беквит. – Я имею в виду, что едва ли правильно оставлять вас в Вашей спальне наедине с…

– Вы боитесь остаться наедине со мной?

Мисс Викершем также не стала притворяться, что не поняла его. Вероятно, он был единственным, кто заметил ее некоторое колебание.

– Конечно, нет.

– Вы слышали ее, – сказал он Беквиту. – Уходите. Все. – По комнате прошел ветер, когда слуги помчались мимо него к выходу. Когда звуки последних шагов растворились в коридоре, он спросил: – Они ушли?

– Ушли.

Габриэль нащупал за своей спиной ручку двери. Он с грохотом захлопнул ее и прислонился спиной, отрезая Саманте всякую надежду на побег.

– Вам никогда не приходило в голову, мисс Викершем, – язвительно сказал он, – что у меня могут быть причины держать свою дверь закрытой? Что я могу хотеть, чтобы моя спальня оставалась такой, какая она есть? Что я очень ценю свое личное пространство? – Он повысил голос. – Что я хочу иметь свой собственный угол, на который ваше вторжение не распространялось бы?

– Я думала, что вы будете мне благодарны. – Она резко фыркнула. – Сейчас здесь, по крайней мере, не пахнет так, словно вы держали тут коз.

Он с негодованием посмотрел в ее направлении.

– На данный момент я бы предпочел компанию коз.

Он почти увидел, как ее рот открылся, а потом захлопнулся. Она держала паузу ровно столько, чтобы рассчитать до десяти, и снова заговорила.

– Возможно, у нас было неудачное начало, милорд. У вас, кажется, создалось ошибочное впечатление, что я приехала в Ферчайлд–Парк, чтобы сделать вашу жизнь более трудной.

– Слова «живущий в аду» – постоянно приходят мне на ум с тех пор, как вы приехали.

Она прерывисто вздохнула.

– Вопреки тому, что вы думаете, я согласилась на эту должность, чтобы облегчить вашу жизнь.

– И когда же вы планируете начать?

– Как только вы мне позволите, – парировала она. – Переустройство дома для вашего удобства – это только начало. Я ведь даже могу развеять вашу скуку, выходя с вами на прогулку в сад, помогая вам с корреспонденцией или читая вслух.

Книги были еще одним жестоким напоминанием об удовольствии, которым он не мог больше наслаждаться.

– Нет, спасибо. Я не хочу, чтобы мне читали, как будто я глупый мальчишка. – Стоящий со скрещенными на груди руками, Габриэль понимал, что ведет себя именно так – как глупый ребенок.

– Очень хорошо. Но даже в этом случае, есть еще сотня других вещей, которые я могу сделать, чтобы помочь вам приспособиться к вашей слепоте.

– В этом нет необходимости.

– Почему нет?

– Потому что у меня нет намерения так жить всю оставшуюся жизнь! – проревел Габриэль, наконец, потеряв над собой контроль.

Когда эхо его крика стихло, в комнате наступила тишина.

Он прислонился к двери и запустил руку в волосы.

– В этот самый момент, пока мы разговариваем, команда врачей, нанятых моим отцом, прочесывает Европу, собирая всю информацию, которую можно только найти, о моем состоянии. Они должны вернуться в течение двух недель. И они подтвердят то, что я всегда подозревал – что мое несчастье является не постоянным, а только временным.

В тот момент Габриэль был почти благодарен, что он не может видеть ее глаза. Он боялся, что увидит в их глубинах муку, которую до настоящего времени она приберегала для него – ее жалость. Он, возможно, предпочел бы, чтобы она засмеялась.

– Знаете, что будет самым лучшим, когда зрение вернется ко мне? – мягко спросил он.

– Нет, – ответила она, и вся бравада ушла из ее голоса.

Выпрямившись, он сделал шаг к ней, потом другой. Она не двигалась, пока он не оказался так близко, что почти навис над ней. Почувствовав по движению воздуха, что она отступила назад, он не изящно стал обходить ее, пока они полностью не поменялись местами, и она не оказалась отступающей к двери.

– Кто–то мог бы предположить, что это будет радость от возможности наблюдать закат солнца цвета лаванды после прекрасного летнего дня.

Он услышал, как ее спина ударилась об дверь и, вытянув руку, прижал ладонь к деревянной поверхности рядом с ней.

– Другие могли бы решить, что это будут бархатные лепестки рубиново–красной розы … – он наклонялся вперед, пока не почувствовал, что тепло ее дыхания касается его лица, и придал своему голосу еще больше мягкости, – или нежный взгляд красивой женщины. Но я точно могу сказать вам, мисс Викершем, что все эти удовольствия отходят на второй план по сравнению с абсолютной радостью избавления от вас лично.

Он провел рукой по двери до ручки и толчком открыл ее, заставляя пятящуюся девушку отступить в коридор.

– Вы ведь не стоите в дверях, мисс Викершем?

– Простите? – переспросила он, явно смущенная.

– Вы не стоите в дверях?

– Нет.

– Хорошо.

И без дальнейших церемоний Габриэль захлопнул дверь перед ее носом.

* * *

В этот же день, когда Саманта проходила через холл, неся от прачки балдахин с кровати Габриэля, откуда–то сверху выплыл его баритон.

– Скажите мне, Беквит, как выглядит наша мисс Викершем? Мое воображение отказывается нарисовать это досадное существо. Все, что я могу себе мысленно представить, это высушенная старая карга, которая склоняется и с ликованием кудахчет над своим котлом.

Саманта рывком остановилась, ее сердце захлестнула паника. Она прикоснулась дрожащей рукой к своим тяжелым очкам, и потом к унылым, красновато–каштановым волосам, которые она собирала в очень тугой узел на затылке.

С внезапным вдохновением, она бесшумно вошла в поле зрения Беквита и прижала палец к губам, молчаливо умоляя его не выдавать ее присутствие. Габриэль стоял, прислонившись к стене, его внушительные руки были скрещены на груди.

Дворецкий вытащил носовой платок и вытер вспотевший лоб, явно разрываясь между лояльностью к своему хозяину и умоляющим взглядом Саманты.

– Как и любую другую медсестру, я думаю, вы можете представить ее себе как … нечто неопределенное.