Петра Дурст-Беннинг - Дочь стеклодува Страница 25

Только не так.

Иоганна сжала его руку, страдая от ощущения, что она не оправдала его ожиданий. «Что теперь?» – гулко стучало у нее в голове. Что сказать, что сделать, чтобы он мог сохранить лицо?

Молчание затягивалось. Иоганна вполуха прислушивалась к тому, что происходило внизу. Почему Рут не спрашивает, где следующие дрова?

– М-да, что ж, будем продолжать работу, пока разреженный воздух снова не ударил мне в голову! – Петер поднялся. Смущенная улыбка появилась у него на лице, и он глубоко вздохнул. – Что? Собираешься рубить корни?

Он криво усмехнулся и протянул Иоганне руку. Та ухватилась за нее. Молодой человек помог ей подняться.

– Когда закончим с этим деревом, примемся за полдник. Думаю, остальные тоже устали, – произнес Петер, словно ничего не случилось.

Склонившись над пилой, Иоганна то и дело украдкой поглядывала на него. Как великодушно отнесся Петер к ее отказу! Казалось, он совершенно не стыдился проявленных чувств, словно поставил их выше всего остального. И вдруг девушке показалось, что она поступает глупо, думая о других.

Она не успела отвести глаза, и их взгляды встретились. Петер пожал плечами.

– Тут такое дело… – На его лице промелькнула хитрая улыбка. – Не могу обещать тебе, что ничего подобного со мной больше не случится. Насколько я себя знаю, я не в последний раз попытал счастья.

Девушка покачала головой и тоже усмехнулась:

– Ты невыносим!

И они стали работать дальше рука об руку, размолвки как не бывало. Они остались друзьями, в этом ничего не изменилось.

Следующие несколько недель сестры трудились не покладая рук. Когда девушки уходили из дома на работу, солнце еще не показывалось над горизонтом. А когда возвращались из мастерской Хаймера вечером, на улице снова царила кромешная тьма. Иоганна то и дело ловила себя на том, что ей хочется развесить белье при свете дня или вытереть пыль. Но работой по дому никто в деревне не занимался, и на то были свои причины. Все жители Лауши перед Рождеством были заняты только одним: выдували стекло и готовили его к продаже, трудясь до изнеможения. Мастерская Хаймера не стала исключением.

Коммерсанты со всей страны, так нерешительно закупавшие товары осенью, теперь оббивали пороги зоннебергских скупщиков в поисках предметов для предновогодней продажи. Сейчас торговались не столько за цену, сколько за сроки поставки, каждому хотелось, конечно же, получить товар в ближайшее время. Скупщики же, в свою очередь, передавали их нетерпение производителям, заставляя тех как можно скорее выпускать игрушки, резные фигурки и стеклянные изделия, – причем бо́льшую часть прибыли они получали сами.

В мастерской Хаймеров заказов было хоть отбавляй. Томас и его братья с утра до вечера без перерыва сидели над лампами, пока работницы раскрашивали, серебрили, клеили ценники и упаковывали. Вскоре в мастерской стало тесно – повсюду стояли ящики с товарами. К двум посыльным, которые постоянно работали на Вильгельма Хаймера, присоединился крестьянин из соседней деревни, который каждый день забирал готовые изделия и относил их в Зоннеберг.

Нанизывая двадцать бусинок на нитку и связывая концы, Иоганна строго запрещала себе думать о своих прежних предрождественских походах в Зоннеберг. Но ее занятие было скучным, а по мере того, как гора блестящих бус росла перед ней, Иоганна понимала, что никак не может прогнать воспоминания.

Множество огней, которыми освещались небольшие гостиницы, толпы на узких улочках… Иностранных купцов в это время в Зоннеберге было немного – успеть отправить их заказы за границу незадолго до Рождества было невозможно. Зато на улочках слышались диалекты со всех концов Германии. А аромат! Воспоминания о нем были настолько реальными, что у девушки потекли слюнки. Перед домами в такие дни стояли женщины, которые грели красное вино на горелках, приправляя его корицей, анисом, перцем и прочими пряностями, другие продавали пряники – к большому недовольству зоннебергских пекарей, которые ничего не могли поделать с этой предрождественской конкуренцией, выходившей за пределы цеха. Кто-то жарил миндаль, и этот аромат соперничал с запахом тюрингских сосисок. Все лакомства были нарасхват, поскольку никто из закупщиков не мог отказать себе в этом удовольствии. Да уж, жители Зоннеберга очень предприимчивы! Прежде Иоганна всегда заражалась их деловитостью и возвращалась в Лаушу, полная новых сил и жажды деятельности.

На миг она опустила руки на рабочую поверхность. Поблескивающие серебром бусинки расплылись перед глазами. Как всегда радовались Рут и Мари, когда она приносила им из Зоннеберга пакетик миндаля или пряник! Отец никогда не возражал против дополнительных расходов, даже не пересчитывал деньги, которые отдавала ему Иоганна после продажи товара.

Девушка бросила ядовитый взгляд на Вильгельма Хаймера, который что-то взволнованно говорил Себастьяну. Доверие было чуждо их новому работодателю, который каждый вечер скрупулезно подсчитывал изготовленные за день товары. Как будто кому-то нужны его уродливые вещи – за исключением тех, которые создавала Мари! «От Хаймера украшения – по всей стране веселие!» – презрительно пробормотала она себе под нос.

В этом году они не смогут полакомиться пряниками или чем-то подобным, вместо этого им придется глядеть на пустой отцовский стол. Им не захочется петь рождественские песни, раз им не будет вторить его звучный голос. Иоганна постепенно начинала понимать, почему Рождество больше всего не любят те, кто потерял кого-то из близких. Пустота, остающаяся после смерти родных, в отблесках пламени рождественских свечей только разрастается.

Но на душе было тяжело не только из-за траура по Йоосту. Больше всего ее утомляла вечная забота о деньгах. Каждый месяц они были вынуждены жестко экономить, чтобы заработка хоть как-то хватало на жизнь. До сих пор они ни разу не легли спать голодными, но в конце прошлого месяца до этого чуть было не дошло. Это случилось не только потому, что Хаймер выплачивал им жалкие гроши: с тех пор как они начали работать вне дома с раннего утра до позднего вечера, они стали тратить больше, в том числе и на хлеб, и на суп. Раньше Рут утром по средам замешивала огромную миску теста, чтобы к обеду отвезти тележку к пекарне и вернуться с шестью буханками, которых семье хватало как раз до следующей среды. Хотя с тех пор, как умер отец, девушкам было достаточно всего трех буханок в неделю, но из-за нехватки времени их приходилось покупать. А это выходило намного дороже, чем печь самим. Времени на то, чтобы сварить суп из костей, купленных в лавке, у них тоже не было, зато в кладовой всегда стояла баночка с крепким мясным бульоном.