Эванджелина Коллинз - Компаньон её сиятельства Страница 48

Все, кто жил в Лондоне, не могли не знать о старых посудинах, стоящих на якоре в Темзе у Вулиджа, переделанных в тюрьмы. Это хуже, чем Ньюгейт, чем любая наземная тюрьма. Гидеон не был трусом, но даже закоренелые преступники белели от перспективы отбывать наказание в плавучей тюрьме. Заключенных держат в трюмах на цепях, закованных в колодки, помещения переполнены, каждую ночь люки плотно задраиваются — и воцаряются хаос и темнота. И она проследит, чтобы он больше никогда не ступил на землю.

У него нет выбора. У таких, как он, выбор редко бывает.

— Что я должен делать? — глухо спросил он. Рубикон злорадно улыбнулась.

— Сегодня вечером займешь место Тимоти. Он пока… поправляется. Но не бойся. Я отправлю кого-нибудь присматривать за комнатой, на случай если ситуация опять выйдет из-под контроля. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я назначила довольно крупную сумму за Тимоти. За тебя могу потребовать еще больше. И твоя маленькая проблема не будет помехой. Тимоти редко приходится трахать их. Интересы его клиенток лежат в другой плоскости.

* * *

Подошвы шлепанцев стучали по каменному полу, когда женщина медленно обходила вокруг него, любуясь результатом дела рук своих. Осторожно, чтобы не встретиться с ней глазами, Гидеон сохранял невыразительное лицо, глядя прямо перед собой на каменную стену.

Он никогда раньше не был в этой комнате. Он знал о ее существовании, но даже когда работал здесь мальчиком, ни разу не заходил в нее. Она находилась внизу, в стороне от других комнат. Дверь была толстой, дабы заглушать звуки изнутри. В ней не было окон, лишь подсвечники, вделанные в стены на равных промежутках. У одной стены стояла кровать. Тонкие кожаные полоски, привязанные к железному каркасу, лежали на простыне в ожидании следующей жертвы. Массивный шкаф занимал другую стену и был заполнен всем, что могло понадобиться обитателям комнаты. Деревянный стул с прямой спинкой стоял у двери. Вот и вся мебель.

Медленные постукивания прекратились, когда она остановилась перед ним. Очень приятная улыбка изогнула губы, глаза осветились удовлетворением. Темные, почти черные волосы прямыми прядями свисали вдоль спины. Кремовые выпуклости грудей вываливались из черного кружевного корсета, затянутого так туго, что тело ее было похоже на песочные часы. Треугольник волос между ног был таким же темным, как и волосы на голове, и обрамлен черными лентами, идущими от низа корсета к верхнему краю черных шелковых чулок.

Конечный результат должен был бы пробудить хотя бы проблеск желания, но он оставался равнодушен к ней, как и ко всем другим женщинам, с тех пор как покинул Шотландию. Черные кожаные бриджи, которые она заставила его надеть, были настолько узкими, что мешали нормальному кровообращению. Возбужденная плоть в таких бриджах причиняла бы крайнее неудобство.

Он всегда делал все возможное, дабы избегать таких, как она. Его вкусы не распространялись на рабство и садизм. Он сам никогда не нуждался в боли для пробуждения страсти и отказывался причинять ее другим. Его талант заключался в том, чтобы дарить удовольствие.

Но это не имеет ничего общего с удовольствием. Тут главное — власть и господство.

Сегодня она уедет отсюда и вернется в свой городской особняк, будет выполнять желания мужа и вести себя, как и подобает добропорядочной леди.

Без единого слова она возобновила свой обход, окидывая взглядом сверху донизу его обнаженное тело. На нем были только бриджи. Маленькая ручка схватила его за зад. Он вздрогнул, бессильный что-либо сделать, чтобы остановить ее, когда она хватала его где и как хотела.

— Очень мило, — промурлыкала она.

Гидеон поморщился. Цепи, охватывавшие его запястья и вытягивавшие руки в стороны и вверх, к потолку, зазвенели, когда он дернулся от неожиданности, получив чувствительный удар стеком по заду.

О дьявольщина! А она знает, как обращаться с этой штукой. Рука у нее тяжелая, а кожаные бриджи не смягчили удара. Он чувствовал, как полоса от удара горит и жжет.

Похлопывая стеком по ладони, она обошла вокруг и снова остановилась перед ним.

Самодовольная улыбка изогнула накрашенные губы. Дьявольский блеск в бледно-голубых глазах не предвещал ничего хорошего.

— Тебе понравилось?

Он поднял голову.

— Не смотри на меня! — приказала дама. Гидеон уставился на каменную стену.

— Отвечай. Тебе понравилось?

Вот оно как. Единственное, на что он теперь годится, — это служить мальчиком для битья для знатной дамы.

Он знал свою роль. Знал ответ, который она хочет услышать.

Опустив голову, он закрыл глаза.

— Да, хозяйка.

Глава 16

Дверь со щелчком закрылась, когда она вышла из комнаты. Гидеон стоял в оцепенении, казалось, целую вечность. Уронив голову на грудь и закрыв глаза, он ждал.

Он услышал, как открылась дверь. Щелкнув, замок открылся, и рука его повисла словно плеть. Секунду спустя и вторая рука была освобождена. Острая боль пронзила мышцы, когда он подвигал плечами. Пальцы закололо, словно тысячи иголок вонзились в кожу, когда кровь вновь устремилась к ним.

— Тебе что-нибудь нужно? — раздался мужской голос.

Гидеон не взглянул на обладателя голоса, не мог, он лишь покачал головой.

И шаги удалились, дверь закрылась, оставив его одного.

Он больше этого не сделает, не сможет пройти через это снова. Она забавлялась с ним больше часа, чередуя шлепки стеком по заду и поддразнивания, как кошка, мучающая мышку. На каждый ее вопрос он отвечал одними и теми же словами: «Да, хозяйка». Когда он ей надоел, она прижалась спиной к стене и удовлетворила себя сама, то и дело спрашивая у него, хочет ли он ее.

Он стоял, закованный в цепи, с пылающим от ударов задом, пока она удовлетворяла себя. Румянец возбуждения, который окрасил кремовые выпуклости грудей, и ее тихие постанывания, вырывавшиеся из приоткрытых губ, не оказали на него никакого воздействия. Он просто ждал, когда кончится этот кошмар.

Пульс, который оставался странно ровным последний час, заколотился в жилах. Дыхание участилось. Мышцы задрожали.

После того, что произошло, Гидеон чувствовал отвращение к самому себе.

«Ты способен на большее».

Гидеон застонал и, стиснув челюсти, зажмурился. Судорожно втянув воздух, лихорадочно цеплялся за ее слова. Слова, которые Белла произнесла с такой убежденностью, с такой уверенностью. Они поддерживали его, дали силу стянуть с себя эти бриджи, надеть свою одежду и покинуть комнату.

Что бы там ни думала Рубикон, но он не совсем лишен приемлемого выбора. Один остался. Тот, который прежде он отказывался даже рассматривать.