Наследники Шамаша. Тени и пыль - Alexandra Catherine Страница 40

Вдруг зверь неторопливо двинулся к ней, тяжело дыша и не сводя с незнакомки страшных глаз. Его огромные лапы, грациозно ступающие по земле, оставляли после себя глубокие рытвины от когтей. Ветер загудел громче и, казалось, это его дыхание вырывается из приоткрытой пасти скалящегося чудовища.

Девушке слышался шорох её смерти, стрелами пронзавший застывший лес, горько певший по ней свой безмолвный реквием. Но страх отступал, ей начало казаться, что зверь не причинит ей вреда. Душу Ишмерай обволокло теплом. Такое тепло приходило к ней, когда она возвращалась из Сильвана домой, и из-за пригорка ей открывалась герцогская резиденция.

— Занятно, — с горькой усмешкой прошептала Ишмерай. — Что же скажет матушка, когда узнает, что её дочь распотрошил её же слуга, который вырвался из ада Кунабулы для возмездия?.. Я не попрощалась со своей семьёй. Я не попрощалась с Марком…

Зверь перестал рычать. Он приблизил к Ишмерай свою жуткую адскую морду, убрал клыки и начал с любопытством к ней принюхиваться. Ишмерай, недолго думая, протянула вперёд руку ладошкой вверх, чтобы зверь обнюхал её, и выдохнула:

— Прошу тебя, отпусти меня. Я покину тебя и более не потревожу.

К изумлению Ишмерай, зверь остановился и слегка наклонил голову, будто прислушиваясь. Монстр больше не скалился, не рычал, и перестал казаться таким уж страшным. Он усиленно втягивал воздух в лёгкие и будто пробовал его на вкус, высунув кончик раздвоенного чёрного языка.

Девушка повернула кисть руки и показала ему свою узкую ладошку, слегка распустившимся цветком раздвинув пальцы. Тишина затянулась, став оглушительной. Ишмерай почувствовала, как кровь её вдруг разогрелась и побежала быстрее. Казалось, жилы не выдержат и разорвутся. Сердце бешено застучало, а стук его громом отдавался в ушах. Казалось, именно этот зверь своим взглядом разгонял в ней кровь и заставлял её сжавшееся сердце тяжело и неуклюже биться в истерике. Ее руку сковала железная цепь напряжения, и каждая жилка в ней налилась жаркой болью.

Вдруг зверь заскулил, и звук этот пронзил ей душу — до того печален и жалобен он был. Огромное существо, обладающее смертоносным арсеналом оружия, попятилось назад, не поворачиваясь спиной к существу, которое было в несколько раз слабее и меньше его самого.

Когда зверь ушёл прочь, Ишмерай, едва оправившись от потрясения, быстро собрала вещи, прыгнула на коня и унеслась из леса, едва разбирая дорогу.

Она ехала всю ночь и всё утро, не помня себя от ужаса. Ишмерай не стала заезжать в деревни в окрестностях Крета: боялась, что монстр пойдёт за ней и начнёт убивать местных жителей. Она неслась подальше и решила не останавливаться надолго, пока не достигнет Кибельмиды.

Три страшных глаза лесного чудища преследовали её по пятам и мерцали в темноте кроваво-огненными звёздами, потеряв свою яркость лишь на восходе солнца. И головная боль, которая, казалось, отныне вечно будет её спутницей, и усталость — всё было забыто. Остались лишь смятение и страх, всепоглощающий и лютый. А вокруг были поля — бескрайние, белоснежные, своей благословенной безмятежностью нисколько не вяжущиеся с тем ужасом, который она испытала.

Когда солнце переставило свой сияющий трон к самому зениту, Ишмерай спрыгнула с взмыленного коня и едва не упала — дрожащие ноги плохо держали её. Она освободила Ремирата от своих вещей, бросила их на землю и подвела к холодному ручью, весело пересекавшему черные поля. Здесь, на юге, уже не было снега, а тёплый воздух позволил ей снять меховой плащ и расстегнуть куртку.

Умывшись, Ишмерай некоторое время посидела на коленях, нависнув над водой и уткнувшись лицом в полотенце, пытаясь успокоиться.

«Почему он не набросился на меня? — думала она, зажмурившись. — Он был голоден. Я видела это в его глазах. Но он будто испугался меня… Ерунда! Как такое могучее существо могло испугаться меня, слабой испуганной девчонки?..»

Усталость одолевала путешественницу, но она и помыслить не могла о новом привале. Отныне закрытых густотой леса мест она боялась так же, как мест, полностью открытых небу. На полях её могли заметить соглядатаи отца, в лесу ей мог повстречаться ещё один зверь. И она предпочитала атийских агентов лесным чудищам.

«Не могу вернуться в Атию, — думала Ишмерай, оглядываясь. — Как же болит голова!.. Мне снова придётся проезжать через тот лес, но вдруг тот зверь будет ждать меня? К тому же, я так оскорбила отца, ускользнув от его агентов и откровенно посмеявшись над ними. Он может не принять меня обратно. Как здесь страшно! Как злобно воет ветер! Слишком поздно возвращаться».

Ишмерай не желала переутомлять коня, посему взяла его под уздцы и пошла рядом с ним, прихрамывая, хмурясь от боли и усталости, часто оглядываясь. Но чем дольше она шла, тем больше пленяла её прелесть солнечного дня. Чем больше она углублялась на юг, тем теплее ей казался день. Ветер более не был обжигающе холодным, местная зима казалась весной по сравнению с зимой Атии и Карнеоласа. Ишмерай более не слышала зловещего шёпота, коричнево-зелёное поле улыбалось ей своей широкой улыбкой, и она начинала улыбаться полю в ответ, успокоено и светло. В сердце Ишмерай вновь влилась надежда на благополучие, в воображении любимый университет ждал её с широко раскрытыми объятиями.

Лишь одно угнетало и не могло изгладиться — разрыв с родными. Если и суждено ей было добиться того, чего она так жаждала, ей придётся наслаждаться своим успехом одной.

«Ты бы утешил меня, Марк…»

Но Ишмерай сомневалась, что увидит принца в ближайшие месяцы.

«Должно быть, громко же ты будешь смеяться, когда узнаешь, сколько всего я натворила в одном только Экиме…»

Ишмерай печально напевала о вечных разлуках, то поднимая голову к небу, то вновь опуская, любуясь безмятежным лазуритом горизонта, уводящего туда, где краткость бытия сливается с непостижимой вечностью небытия.

— Мы свободны, Ремират, — вздохнула она и опустила голову. — Никто не может приказывать нам.

Затем Ишмерай оседлала коня, и они продолжили своё путешествие. Радость от новоиспечённой свободы так и не пришла к ней. Только голод, тяжёлая усталость, озноб и слабость.

Глава 8. Нянька в