Наследники Шамаша. Тени и пыль - Alexandra Catherine Страница 41

Весь день ехала Ишмерай на юго-восток, не зная покоя. До Кибельмиды оставалось несколько часов пути, но и Ремират, и его наездница уже не могли ехать дальше. Силы покидали обоих. Днём им попалась эрсавийская деревенька, где Ишмерай удалось накормить коня и поесть самой. Но на ночлег оставаться не стала.

Девушка решила остановиться на окраине большого кибельмидского леса. Шорохи его выдергивали из дрёмы каждый раз, как только она проваливалась в тёмное тёплое болото. Каждое мгновение ей казалось, что за нею следят три кроваво-красных глаза, три алчных огонька, пылавших ненавистью и жаждой убийства. От головной боли и слабости мутило, озноб пробирал до костей, и она начинала неистово трястись под своим плащом.

Она не смела разжечь костер — слишком свежо было воспоминание о страшном звере. Промучившись около часа, Ишмерай оседлала коня и пустила Ремирата галопом. Ей хотелось въехать в Кибельмиду до темноты.

Когда заря коснулась горизонта печальной улыбкой, беглянка едва удерживалась на седле. Лучи увядающего солнца жгли её и причиняли ещё больше боли.

Ишмерай влетела в райски тихую и тёплую Кибельмиду, когда небо начало натягивать на свои озябшие плечи чёрный покров, расшитый жемчужинами звёзд. Главная улица еще веселилась запоздалыми горожанами или прогуливавшимися парами, но улочки поменьше спали крепким сном праведника. Тяжёлый цокот копыт еле живого Ремирата пронёсся по округе, будто звон и грохот Страшного Суда.

Остановившись перед внушительным домом целителя Бейнардия Фронкса, Ишмерай слезла с коня и толкнула незапертые ворота. На втором этаже в библиотеке плясали отблески одинокой свечи.

— Мы добрались, Ремират, — прошептала Ишмерай, слабой рукой потеребив морду верного коня. — Ты мой хороший! Теперь ты отдохнешь…

На скрип ворот и стук копыт по вымощенной камнем площадке перед домом выбежал старый конюх. Он проковылял к девушке и грубовато осведомился:

— Что вам здесь нужно, сударыня?

— Я — Ишмерай Алистер Праций, дочь Акме Алистер, — глухо отозвалась та, отдавая растерянному старику поводья. — Коня нужно напоить и накормить.

— Ах, барышня! — изумлённо крякнул он, ковыляя к коню и забирая поводья. — В такой час!

Ишмерай направилась к лестнице. Собрав все свои силы в кулак и обрушив его на входную дверь, девушка вскоре услышала тревожные шаги дядюшкиной экономки, суровой и сухой, тетушки Белиньи.

— Барышня! — испуганно шептала тетушка Белинья, разглядывая измученную гостью.

— Дедушка спит?

— Уж как четверть часа отошёл ко сну.

— Не будите его. Прошу вас только постелить мне в комнате матушки, — Ишмерай попробовала улыбнуться, но губы скривились, сделав из лица гримасу. — Мне нехорошо, я почти не спала несколько дней.

Тетушка Белинья повела её на второй этаж в комнату Акме, которую обычно занимала Ишмерай, когда приезжала в гости к дедушке Бейну. Девушка легла, а вернее, рухнула, как подкошенная, и завернулась в одеяло, пытаясь согреться. Ей казалось, что комната крутится вокруг своей оси с недоступной человеку скоростью, и Ишмерай уткнулась лицом в подушку, лишь бы остановить это неистовое вращение.

Спустя не то секунды, не то годы, она почувствовала, как лба её касается чья-то тёплая мягкая рука.

— Она была одна? — будто из тумана услышала Ишмерай низкий хриплый голос дяди Бейна.

— Совсем одна. На загнанном коне.

— Дедушка Бейн?.. — слабо прошептала девушка, поворачивая голову на звук его успокаивающего голоса, не открывая глаз, мысленно моля о том, чтобы рука его не покидала ее лба.

— Ах, Ишмерай! — выдохнул он, гладя её по голове, по щекам, приглаживая разлохмаченные бессонными ночами волосы. — Что случилось в Атии? На герцогство напали? Ты приехала совсем одна!

— Не тревожься, дедушка, — слабо прошептала Ишмерай, жмурясь. — В Атии мирно. Мне захотелось навестить тебя. А по дороге мне стало худо.

— Твои родители знают о том, что ты здесь?

— Догадываются, быть может.

— Ты убежала из дома?! — воскликнул он.

— Ах, дедушка… — прошептала она. — У меня так болит голова!

— Я отправлю письмо в Атию. Акме должна знать, что ты добралась до Кибельмиды…

— Дедушка Бейн, — на последнем издыхании проговорила Ишмерай. — В окрестностях Крета в лесу я столкнулась с демоном Иркаллы. Он не тронул меня, но он очень опасен и может нападать на людей. Напиши моей матушке, предупреди её. Они должны знать…

— Хорошо, деточка. Я сообщу.

Через несколько минут её голову осторожно приподняли, губ коснулось что-то тёплое, и в рот полилась горячая горькая жидкость. Ишмерай закашлялась, её оставили в покое, боль отхлынула, и она провалилась в тяжелый сон.

Проспав всю ночь, все утро и половину дня, девушка с трудом открыла глаза и несколько мгновений не могла вспомнить, где находится. Взор ее блуждал по малознакомому потолку и светлым стенам, на которых лучи яркого солнца танцевали медленный и благородный танец. Где-то сквозняк створкой окна отбивал тихую умиротворяющую дробь. Ишмерай пошевелилась. Вся рубашка ее и простынь были влажными от ночной лихорадки.

— Жар спал, — услышала она голос дедушки Бейна, и рука его вновь потянулась и легла на лоб внучатой племянницы.

Ишмерай села и со слабой улыбкой оглядела дедушку Бейна. Ему было немного за шестьдесят. Волосы — белее мела, хотя в молодости, как рассказывала матушка, были чернее ночи. Суровое лицо прорезали глубокие сетки морщин, а огромные агатовые глаза тревожно сияли.

— Я рада видеть тебя, дедушка… — прошептала Ишмерай, вздохнув.

— Не заговаривай мне зубы, барышня, — последовал строгий ответ; свет его черных глаз был невыносим, но надменный, яростный блеск изумрудных глаз отца был страшнее. — Ты приехала одна из Атии в Кибельмиду еле живая на загнанном коне. И еще заявляешь, что родители твои не знают, где ты изволишь находиться. Во имя Господа объясни же, что произошло!

— Все очень просто, дедушка… — вздохнула Ишмерай, опустив глаза свои, до того похожие на отцовские. — Я не могла оставаться в Атии ни минуты. А к кому еще я могу приехать, как не к тебе? Я не вернусь домой.

Хмуро сдвинутые брови самого уважаемого в Эрсавии целителя, опекуна главного целителя Нодрима и Атийской герцогини изумлённо дрогнули.

— Что же произошло в этой чёртовой Атии? — процедил Бейн Фронкс, который недолюбливал Атию за то, что двадцать лет назад она