Что предназначено тебе… Книга вторая - Нэйса Соот'Хэссе Страница 6

Доминико дышал всё быстрей. Бёдра его со шлепком ударялись о бёдра Стефано при каждом толчке, и Стефано почти не сомневался, что того так же вело. Впрочем, в эти секунды он соображал не особо хорошо.

Доминико кончил первым, забрызгав семенем скалу, и Стефано не решился кончить в него. Вынув член, он провёл по нему рукой, и эта секунда стоила ему стратегического преимущества — в следующее мгновение он обнаружил себя прижатым к скале, так что пятки его болтались в паре сантиметров от земли. Горло его Доминико прижимал к камню предплечьем одной руки, а другая с силой сдавила его член, причиняя боль.

— Никогда больше не делай так, коп, — прошипел Доминико ему в лицо, — ты понял меня?

Ярость блестела в глазах Доминико, и такая же отразилась в глазах Стефано, но тот молчал.

— Ты моя игрушка, коп. Не наоборот.

Доминико подержал его ещё для острастки. Стефано задыхался и пытался оторвать от себя его ладонь, но никак не мог.

Наконец, Доминико отступил на шаг назад и отпустил его.

Стефано закашлялся и согнулся пополам.

Доминико, отступив, неторопливо застёгивал одежду.

— Но тебе же понравилось! — выдохнул Стефано.

Доминико не ответил. В тот день он вообще молчал.

В молчании они спускались вниз по реке Синих мхов. Петляя по плато, она срывалась стометровым водопадом в мрачном крутостенном каньоне и с огромной скоростью мчалась по ущелью, делая на пути ещё два головокружительных прыжка.

Корриера ждала их на том же месте — и двое охранников равнодушно смотрели на них.

Доминико вдруг стало неуютно, когда Густав посмотрел на него — как будто бы он мог знать, что произошло.

* каста «нечистых» в Японии

3

Место, где приземлился корабль, сразу же захватывало воображение потрясающей красотой.

Девственный лес раскинулся так далеко, как только мог проследить взгляд. За полуразрушенными строениями, буквально подпирая их задние стены, возвышались горы Неба — один из хребтов величественной горной цепи Енохадо, часто содрогающейся от землетрясений.

— Почти пятьдесят лет здесь была деревня переселенцев, — сказал Доминико, раскуривая сигарету, — никому в голову не приходило, что находится под ней.

Доминико помолчал. Сделал затяжку, выпустил в кристально чистый воздух струю чёрного дыма и продолжил:

— В джунглях вокруг руин и сейчас, как и века назад, обитают редкие семьи аборигенов племени Кобни. Они-то и нашли подземный ход. Аборигены зовут руины Ниоммитаутту — Город, Стремящийся к Небу. Идём.

Стефано огляделся по сторонам. Как бы ни красив был окружающий пейзаж, назвать его городом он никак не мог.

После ссоры в долине гейзеров Доминико не разговаривал с ним несколько дней.

Стефано решил уже, что ему не удастся по новой установить контакт — и от этого ему стало неожиданно тоскливо, хотя, казалось, ещё недавно у него в мыслях не было устанавливать с корсиканцем какой бы то ни было контакт.

Молчаливое презрение, которым, как казалось, одаривал его Таскони, когда они случайно пересекались в комнатах первого этажа, едва не разрывало Стефано на части — впервые он ощутил подобие чувства вины.

Терраса, на которую Стефано привык выходить по утрам и которая была его единственным способом покинуть стены дома, имела две двери. Одна вела в его спальню, другая — в спальню Доминико. Если поначалу от этой второй двери, как казалось Стефано, веяло угрозой и холодным сумраком, теперь его неудержимо тянуло подойти поближе и заглянуть через стекло.

Иногда, заглядывая туда, он видел, как Доминико спал. Неспокойно, несмотря на свежий воздух окружавшего виллу леса. Как дёргаются во сне губы корсиканца и подрагивают веки.

Стефано хотелось подойти и разгладить морщинки, образовывавшиеся в такие минуты на его лбу — но он твёрдо верил, что дверь заперта, пока однажды, без особой надежды, не решился её толкнуть.

К удивлению Стефано, дверь легко открылась внутрь, и оттуда пахнуло прохладой.

Стояло утро. Терраса уже заметно прогрелась под первыми лучами солнца.

Стефано постоял с минуту, покусывая губу, затем решительно шагнул внутрь. Опустился на край кровати Доминико и провёл кончиками пальцев в миллиметре от щеки корсиканца.

Стефано был уверен, что не прикоснулся к коже, но Доминико резко распахнул глаза, и в зрачках его не было и тени сна.

Стефано сглотнул, ощутив себя под этим пристальным взглядом как в перекрестье прицела.

— Неосторожно засыпать так, — сказал он, — с открытой дверью.

— Ты думаешь? — спросил Доминико. Знакомый огонёк блеснул в чёрных глазах.

Стефано облизнул пересохшие губы.

— Если бы я хотел пристрелить тебя…

— Стреляй.

Стефано молчал. Дело было даже не в том, что у него не было пистолета — его вполне можно было раздобыть при желании в доме, набитом охраной, как горошинами стручок. Дело было и не в самой охране, и даже не в том, что ему некуда было бежать. Возможно, Доминико был прав, рассчитывая на это всё, но будь они в доме вдвоём — Стефано всё равно не смог бы его пристрелить.

— Доминико… — произнёс он и сглотнул, чувствуя, что слова не хотят покидать гортань. — Я не хотел обидеть тебя.

Доминико лежал, не думая шевелиться. Его изучающий взгляд скользил по лицу Стефано.

— Сколько тебе лет? — спросил корсиканец вдруг.

— Двадцать девять, — машинально произнёс Стефано и умолк, увидев усмешку на губах корсиканца.

«Пичотти…» — читалось в чёрных глазах. Злость поднялась в сознании Стефано — и осела: он не хотел поссориться ещё раз.

— Доминико, я… — он замолк. Облизнул губы, но больше ничего не произнёс.

— Иди к себе, — спокойно приказал Доминико, чуть привстав на локтях.

— Я… — «я бы хотел посидеть с тобой» — металась безумная мысль у Стефано в голове, но произнести её вслух он не смог.

В то утро Стефано ушёл и думал, что Доминико больше его не позовёт. Но вечером Густав передал ему приказ — быть готовым к вылету на рассвете. Густав не сказал куда — и Стефано промучился весь вечер, пытаясь угадать.

Вещей у него не было, и потому, что бы ни задумал Доминико, с собой Стефано было нечего взять. Ближе к середине ночи мысль о собственном бессилии успокоила его, и Стефано уснул. А в шестом часу утра его разбудил стук в дверь.

Здесь, неподалёку от окраины Поющего леса, высота была около сотни метров над уровнем моря.