Станислав Пшибышевский - Заупокойная месса Страница 27

Ты пришла из темной страны, где солнце светит, точно на прощанье, тусклое и красное, как шафран. Ты пришла из страны вечных теней, из отражения давно потонувших миров: там моря умерли и отливают бледно-зеленым опалом, там горы, как призраки, причудливо переплетшимися цепями погружаются в море, там леса, листва которых темнеет мертвыми красками красной меди.

Ты пришла, как луч, который после миллионов лет с какой-то неведомой звезды, заблудившись, попал на землю.

Ты, пришла, как сны приходят на усталое от наслаждения сердце, тихо и мягко, со слабым тоном пожелтевшей листвы, падающей на землю.

Ты пришла, как затихающий звон, который слышится в сердце, как взмах крыльев какого-то отдаленного воспоминания, ты пришла с тишиною ночи, когда она разливает на землю свою тоску.

В чудеса солнца моей родины пришла ты, где гнетущий жар добела раскаленного солнца высушивает реки, где ночью удушливый зной насыщенной огнем земли захватывает дыхание и где звезды блестят, как горячие лихорадочные пятна, которые бешеное сердце вселенной вызывает на небе.

Твои широко раскрытые глаза с боязливым вопросом смотрели на дикое великолепие моего царства.

Они стали болеть от жгучего блеска, кровь твоя, казалось, кипела, и на лбу, надувшись, выступила тонкая сеть жил.

Ты сделалась боязлива и начала чахнуть. Ты скрылась в глубочайшие покои моего дворца, завесила окна тяжелым шелком и всякий звук заглушила толстыми коврами.

Я еще вижу тебя, как ты тихо проходишь бесконечную линию темных зал, еще слышу твои шаги, как клубящийся туман меланхолических аккордов.

В твоих светлых волосах черная роза. Тяжело и знойно-устало блестела она в бледной волне золота твоих волос.

Ты стала боязлива, как антилопа на диких утесах моих гор; твой робкий взор смущенно блуждал в бесконечной анфиладе темных зал, а по ночам я слышал, как ты плакала в больной тоске — по своей родине, по исполинскому топазу на глубоком сумеречном небе.

Я начал ненавидеть солнце, которое тебя убивало.

Я желал бы, если бы я обладал властью, заставить небесный свод остановиться в тот час, когда утренняя заря освобождается из душных объятий ночи и бросает по небу свои кричащие, напоенные кровью ветви, и по всему востоку, как огненный коралловый остров, в красном свете цветет могучая корона.

Я желал бы, если бы обладал властью, заставить небесный свод остановиться, когда тьма покрывает небо и земля отражает в тучах любовный пыл солнца. О! в этот час удержать голубой час неба, когда звуки медленно, точно хлопья снега, с тихой грустью падают в бездонные глубины, когда в сердце расцветают смутные сны и их тоска бесцельно блуждает над всем пространством и далью: высоко над горами, которые дико кричат в небо изломанными линиями, высоко над морями, которые погружаются сами в себя, высоко над первобытными лесами моего царства, где размышляет вечность в глухом покое.

И я желал бы, если бы имел власть, соединить свет утра с вечерней зарей, смешать неведомые краски, натянуть над землею новое небо, чтобы день больше не смущал твою душу белым сиянием, чтобы ночь больше не стесняла твой пылающий тоскою взор.

Новое небо хотел бы я раскинуть над твоей головой, светящееся, как северное сияние в вечной туманной ночи. Но лишь без солнца, которое резкими ударами ранит твои глаза и выращивает ядовитые зародыши в твоей крови.

В темном зале сидел я у тебя и видел, как глаза твои открывались все больше и боязливее, как лицо твое становилось прозрачным и бледным, точно изрезанный голубыми жилками алебастр.

Я сидел и размышлял, как бы мне создать для тебя свет, холодный, мертвый свет, который заменил бы тебе небо твоей родины.

И я послал своих гонцов по всему миру, чтобы они изрыли землю в поисках за редкими камнями, холодный блеск которых осветил бы твои залы.

И принесли тебе из Индии алмазы, гордые и прекрасные, как окаменевший свет, холодные, как рука мертвеца, и успокаивающие, как чудодейственные листья лотоса.

Из Греции прислали голубые сапфиры, которые некогда украшали полумесяц Артемиды, чистые, целомудренные и холодные, как печальные ночи осенней норы.

У галльских жриц похищены были священные изумруды, которые на жертвенных алтарях друидов в тесных дубовых лесах излучали руны будущих судеб.

У египетских магов отняли их хризолиты, которые, как замершие лучи солнца, цвели в холодном сиянии, — хризолиты, которые исцеляют безумие, прогоняют ночные призраки и пред жадно затуманенным взором развертывают неведомые чудеса райского счастья.

Из неведомых стран доставили неизмеримые сокровища: черные агаты с белыми жилками; гиацинты, зеленые, с красноватыми полосками; темные, как бездна, янтари, ядовитые и одуряющее, как белена.

Вся земля была изрыта в поисках за редкими камнями, все моря обыскали в поисках за жемчугом и кораллами, в темных залах громоздились сокровища на сокровищах — камни, на которых еще запеклась кровь убитых жрецов и чародеев; бериллы, возвращающие жизнь мертвым; ориты, опьяняющие самое печальное сердце неземными грезами; тусклые халцедоны, дарующие вечную юность.

Потом камни, которые, как глаза голодных тигров, метали искры ярости: предательские ониксы, открывающее все бездны страдания; тысячецветные опалы, белым туманом обволакивающие мозг и погружающие сердце в смутную печаль.

Казалось, будто сияющие звезды, расплывшись, слились в одно большое, мертвое солнце.

Над безжизненным мерцанием агатов и оритов плыла меланхолическая волна света фиолетовых аметистов. В гордые дифирамбы сияния алмазов острыми лучами впивался молчаливый холод ониксов. Зеленовато-золотой блеск топазов танцевал с гиацинтами под дикие фанфары света. О чуждых мирах грезили изумруды, и в голубом свете сумерек сияли сапфиры своим строгим очарованием.

И среди крутящегося водоворота сияющих красок, среди вихря и крика бешеного солнца из драгоценных камней ты тихо стала подходить ко мне. Ближе, все ближе. Ты склонилась надо мною. И тихо сказала:

«Я не хочу этой жертвы; принеси мне в жертву солнце — твое солнце; принеси мне в жертву, о сын солнца, твою мать!»

Мне показалось, будто почва ушла у меня из-под ног, будто подломились колонны зала и тяжелый потолок обрушился на меня.

Казалось, будто упала вечность. Лишь коварное мерцание драгоценных камней, лихорадочно кружась, сыпало мне в глаза дождь искр.

И я все чувствовал пристально устремленный на меня твой взор с тяжелым, выжидающим молчанием, которое, как улетающая зарница, скользнуло по белым стенам.