Джон Норман - Дикари Гора Страница 36

— Это — одежда свободной женщины или рабыни? — спросил аукционист у толпы.

— Рабыни, — кричали мужчины. — Снимай их!

Гореане, вероятно, расценили их как предметы одежды рабыни из-за их гладкости и привлекательности. Также, плиссированный тип подола платья позволял ему свободно двигаться и виться вокруг её бёдер, если бы она двигалась определенным образом. Кроме того, нижние части икр и её симпатичные лодыжки не скрывались платьем. То, что она носила, одежду рабыни, вероятно, так же, было расценено толпой, из-за полной прозрачности покрытий на её ногах, а уж её обувь столь небольшая и красивая, с черными ремешками на лодыжках, была такова, что любой гореанин вам скажет, что это может одеть женщина, сама просящая об ошейнике.

— Она прибыла к нам одетая во всё это, — заявил аукционист. — Я, признаться, сам ещё не видел её.

— Ну так, давай посмотри, заодно и мы увидим, — выкрикнул кто-то.

— Мне самому, интересно, так ли она хороша, — продолжал заводить толпу аукционист.

— Начинай! Начинай! — ревела толпа в нетерпении.

— Конечно! — рассмеялся аукционист. После чего подошёл к временно оставленной девушке и, приподняв веревки на её лодыжках, расстегнул узкие, окружающие лодыжку ремешки босоножек. Затем снял их с её ног, и, сжав пару вместе в своей правой руке, поднял вверх.

— Отметьте эти ремни, — призвал он. — Кажется, мы знакомы с такими ремнями. Не так ли Джентльмены?

Кое-кто из мужчин засмеялся. Они напоминали тонкие гибкие ремешки, скрепленные пряжкой, подобными частенько связывают запястья и лодыжки рабынь, прежде или во время как мужчина использует девушка для своего удовлетворения.

Он вытянул большой, нож с треугольным лезвием из украшенных бусами ножен на его поясе, срезал ремни и верх туфель и избавился от них, швырнув в огонь, пылающий медном чане рядом с ним.

— А у неё очень симпатичные ступни, — сказал он. После чего вернул в ножны свой кинжал, и схватил нитку жемчуга, украшавшую горло девушки. Она вскрикнула от неожиданности и боли, когда он срывал украшение с её шеи.

— И шея у неё тоже симпатичная, — отметил он, оттягивая её голову назад за волосы.

— Да, — прокричал человек из толпы, соглашаясь с мнением работорговца.

Он отпустил её волосы, и вышел вперед, снова обратившись к толпе.

— Несомненно, какой-нибудь хозяин, найдёт что-то более подходящее, во что можно заключить эту прекрасную шею, чем нитка жемчуга, — размышлял он, всё больше распаляя толпу.

В павильоне хохотали.

— Ну что дальше, — продолжал аукционист, снимая жемчуг с нитки и рассматривая, — Я тут проверил этот жемчуг. Он ненастоящий. Она носила поддельный жемчуг.

Толпа ответила страшными криками. У гореан довольно примитивное, но справедливое отношение к честности и обману.

— Каким должно быть её наказание? — вопрошал аукционист.

— Рабство! — выкрикнули сразу несколько голосов.

— Да, но она уже — рабыня, — заметил аукционист, — хотя, возможно, она ещё не знает это.

— Пусть тот из нас, кто купит эту самку тарска, заставит её спину расплатиться за это мошенничество, — высказал своё мнение один из покупателей, — И пусть наказывает её подольше и получше, чтобы больше не обманывала.

— Это приемлемо? — спросил аукционист у мужчин в зал.

— Да, — отозвалось сразу несколько мужчин.

— Я лучше, чем она, — услышал я женский голос около меня. Я почувствовал, как мою руку мягко охватили нежные пальчики. Я посмотрел вниз, и вспомнил её. Я столкнулся с ней рядом с торговой зоной Сэйбара, перед началом продаж. Она была варваркой, рабыней, девушкой таверны. Её называли Джинджер.

— А я думал, что Ты была занята, — сказал я. Она прижалась губами к моему рукаву.

— Он нанял меня для ан, — почти промурлыкала она. — Он заставил меня хорошо ему услужить.

— Великолепно, — похвалил я рабыню.

— Теперь я не занята, Господин, — прошептала маленькая шлюшка, глядя на меня снизу.

— Не слушайте её, Господин, — раздался жаркий голос с другой стороны. — Пойдёмте со мной, скорее, в таверну Рассела. Я сделаю Вашу ночь незабываемой наслаждением.

Я посмотрел налево. Там стояла темноволосая девушка. Она, также, разумеется, была девушкой таверны, но она была облачена несколько иначе, чем Джинджер. Вкус или деловая хватка их владельцев различались. Рабы, конечно, одеваются так, как это нравится их хозяевам.

— Я, тоже, варварка, Господин, — призналась она. — Я — Эвелин.

На ней был надет чёрный обтягивающий топ без бретелек и короткую, черную же, шелковую юбку с оборками, украшенную красной вышивкой и усиленную кринолином. Чёрная лента туго обхватывала горло Эвелин под её ошейником. Красная лента, соответствующая художественному оформлению юбки, стягивала её волосы. На ней не было чулков или обуви. На Горе подобная одежда для рабынь не принята. Её костюм, как и тот, что был на Джинджер, короткое украшенное бисером, свободное платье с бахромой, сшитое из тёмной кожи, с украшенным бусами ножным браслетом, копировал одежду, в которой краснокожие рабовладельцы считали целесообразным видеть своих белых рабынь, если вообще разрешали им одежду. Подозреваю, что подобная одежда является наследием других времен и других мест. Большинство предметов одежды гореан, конечно же, тех, что носят люди, прослеживается до земных предков. Я смотрел на белые груди Эвелин, приподнятые и чётко очерченные тугим топом, выставленные на показ для удовольствия мужчин.

Я задавался вопросом, какому же мужчине не будет хотеться развязать или сорвать этот топик, обнажить скрытые под ним сокровища, чтобы схватить их своими руками.

— Не обращайте на неё своего внимания, Господин, — страстно шептала Джинджер. — Пойдёмте лучше со мной в таверну Рэндолфа.

— Нет, со мной, в таверну Рассела, — соблазняла меня Эвелин.

— Как мне кажется, Вы обе прокрались сюда без разрешения, — заметил я. Мне казалось сильно сомнительным, что Рам, который Сэйбар будет рад девушкам, пристающим покупателям в его павильоне, особенно во время торгов.

— Худшее, что может случиться, — это то, что нас плетью выгонят из зала, — махнула рукой Эвелин.

— Да но хлещут они по икрам, — напомнила Джинджер. — Это больно.

— Да, — согласилась Эвелин, вздрогнув. Я заключил, что они обе были не раз, выгнаны отсюда подобным образом разгневанными надсмотрщиками.

— Отпустите меня! — умоляла девушка, вися, перед толпой.

— Нет, — прокричала она, — нет!

Пояс, поддерживавший платье, был разорван, и повис в задней петельке, болтаясь у её ягодиц.

— Нет, — кричала она. — Нет! Не-е-е-ет!