Мила Бояджиева - Сладкий роман Страница 49

- А что сыграть?

Я пожала плечами, обескураженная сюрпризом.

- Ну, ладно! - Майкл привычно тряхнул несуществующими кудрями и с налету тронул струны смычком. А потом нежно повел им, едва касаясь и сдвинув брови, словно это влияло на звук.

Мои детские бренчания на фортепиано не оставили ничего, кроме нескольких имен композиторов, соседствующих в памяти с воспоминаниями о не слишком увлекательных уроках. Последующие годы мало прибавили к моему музыкальному образованию. Названия популярных опер, личное знакомство с модными певцами и композиторами, несколько посещений симфонических концертов - вот, пожалуй, и все, чем я могла бы похвастаться. Мне вряд ли удалось бы отличить виртуоза от выпускника музыкальной школы, но здесь - в подвижной полутени старых деревьев, у насупленного молчаливого обелиска, творилось что-то невероятное. Скрипка Майкла жила своей, особой, надрывающей душу жизнью.

"Ave, Maria"! Мне всегда хотелось плакать от этих звуков, посланных в вышину или льющихся с неба - не разберешь... Но в такие моменты ощущаешь себя причастным к Вечности, крошечным, но очень важным её составляющим. Не какой-то там "формой существования белковых тел". Любимым детищем. И прекрасным. Я засмотрелась на Майкла. Дорогой мой Микки, не зря охраняла бабушка твою мальчишескую жизнь от дворовых футболов, ребяческого резвого пустозвонства - ты стал великолепен, маленький затворник!

Звуки смолкли и посыпались аплодисменты. У нашей оградки собралось человек десять случайных посетителей, среди которых была и краснолицая уборщица с каким-то ведьминым помелом, и пьяненький бродяжка, и знакомый нам бухгалтер. "Еще, еще!" - завопил пьяненький. А бухгалтер вежливо вопросил: "Господин Артемьев, будьте любезны... Огласите... так сказать, обитель скорбных теней своим высоким искусством". (Это мне так показалось по выражению его круглого, светло улыбающегося лица.)

Майкл не упирался. Сыграл что-то очень печальное, плачущее, скорбно-прекрасное, и кивнул мне:

- Это известный русский, вернее, советский композитор Шостакович. Музыка к кинофильму "Овод". А напоследок - оптимизм! Развернувшись к монументу, он произнес:

- Когда вы были юнгой, дорогой капитан, вам не пришлось лазать на реи под эту музыку, вдыхать солоноватый воздух странствий, напоенный этими звуками. Но ведь музыка вечна. А значит, вы слышали её своим храбрым сердцем, она звала и вдохновляла вас, уважаемый юнга Арсений Семенович.

Все это Майкл сказал для капитана и меня, по-английски, но скрипку держал наготове, и "публика" не расходилась. Тогда он объявил: "Дунаевский. Увертюра к кинофильму "Дети капитана Гранта".

От свежего порыва этой дерзкой, рвущейся в неведомые дали к простору и счастью музыки, у меня по спине побежали мурашки. Так реагирует моя кожа, когда душа прикасается к чему-то настоящему. То же, вероятно, чувствовали и другие. Уборщица прослезилась, горестно опершись на метлу, а когда Майкл оторвал от струн смычок и быстро поклонился, тряхнув "кудрями", грянули аплодисменты.

Около нас собралась приличная толпа, не желавшая расходиться.

- Прошу прощения, я спешу. У нас ещё один визит. - Майкл спрятал инструмент и, подхватив меня под руку, быстро увел в лабиринт тенистых аллей.

- А это - предок барона фон Штоффена. - Советник по вопросам градостроительства при господине Лефорте. Замок Вальдбрунн на его капиталы построен, да и по его проекту. Он нам Белую башню наследовал, а мы ему шиш!

- Майкл, я опять забыла про свой чемодан. Тащи его сюда, только не урони. Уже в аэропорте намучилась - оформляла как особо ценный груз.

- Так провозят бомбы.

- Тащи, тащи. Пора устроить фейерверк.

Я присела на каменную скамеечку у роскошного, но сильно обветшалого надгробия, изображавшего открытую книгу, где по мраморным страницам было что-то начертано готическим шрифтом. Из-под книги виднелся каменный свиток с планом и часть какого-то инструмента, очевидно, астролябии. Кружевная вязь букв на большой плите почти стерлась и я нагнулась, чтобы разобрать даты. Ого! 1663-1718. Прекрасная карьера для сорока пяти лет!

Майкл вернулся с чемоданом, нарочито изображая утомление. Я-то знаю точно - всего двадцать килограмм весил бронзовый венок, заказанный мной в художественной мастерской Перлашез. На обвивающей лавры ленте выгравированы наши с Майклом имена и цитата из Библии. Что-то о вечной памяти и вечном покое.

- Здорово! Вот куда идет наше общее наследство. Этот веночек стоит, наверно, целое состояние.

- Неужели я выгляжу нищенкой?

- Ах, Дикси, правда, твой сувенир очень подходит к надгробию... Но ведь его стащат. Придется приковать цепью.

- Как это стащат? Украдут? С кладбища?

- Милая, милая моя! Покоящемуся здесь господину, к несчастью, так и не удалось внедрить немецкую щепетильность в душу русского народа.

- Ведь он прожил всего совсем не много! А если бы дотянул до восьмидесяти... как знать!

- Шустрый парень! Наверняка, начал с восемнадцати. Хотелось бы пожать его крепкую руку: прибыть в Россию с почти что нравственной миссией. Строить каменные дома вместо курных изб... Спасибо, брат, отличный пример. Мы с Дикси не дадим погибнуть твоему лютиковому имению. Не распродадим, не спалим, не превратим в пристанище разврата, не бросим на растерзание взбунтовавшихся плебеев, если в Австрии случится коммунистический переворот.

- Будем отстреливаться. Я, кажется, приметила там пушку с горой во-от таких ядер.

Майкл вдруг обнял меня, но тут же отпустил. Не успело мое сердце рухнуть в пятки, а его спина уже удалялась по аллее, ведущей к выходу.

НА ДАЧЕ.

В гостиницу мы заезжать не стали - ведь на даче у праздничного стола ждала нас хозяйка - Натали, специалист по черной металлургии. Эта профессия прозвучала применительно к женщине, жене музыканта, так ужасно, что Майкл, заметив мое выражение лица, поспешил объяснить:

- Она проработала несколько лет в Министерстве черной металлургии, а потом ушла в детский сад, - надо же было Сашку растить. Так и осталась. Заместитель заведующей.

Я уже целый день в России, но запутываюсь все больше и больше. Собственно, меня ничего не интересует, кроме выполненной, слава Богу, миссии и Майкла с его семейством. Лучше бы, конечно, без семейства. Но все же я научилась не удивляться. Например, "дачному поселку" в пригороде Москвы. Где на маленьких участках догнивали деревянные дома послевоенной застройки с туалетами в виде... Ну, в общем, при том бароне, что работал у Лефорта, наверно, уже было что-то более цивилизованное.

Но цвела сирень и жасмин, буйствовали кусты пионов, а стол, выставленный под яблони, ломился от еды, будто меня и впрямь принимало семейство баронов в своем венском поместье. При этом - никакого светского этикета - сплошное радушие и свобода общения.

Наташа, Натали... Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты выглядела похуже. Мой зоркий женский глаз уловил небольшие переборы в косметике, чересчур нарядный для садового приема фасон крепдешинового платья и не слишком ухоженные ноги в открытых туфлях. Но ямочки на щеках! Губки бантиком, чудная, детская улыбка и соблазнительная пропорциональность невысокой, подвижной фигурки.

Она радушно щебетала, заставляя мужа переводить, пододвигала мне блюда, прося отведать. Немыслимо - ведь все это приготовила она сама! А ещё убрала в домике, сделала прическу и, наверно, уже налету успела мазнуть короткие ногти перламутровым лаком. Мне захотелось сделать этой женщине что-то приятное и я достала коробочку "Коко Шанель" и браслет с чеканными эмблемами парижских достопримечательностей. Интересно, я не думала о ней, покупая эту вещь, а любимые духи взяла на всякий случай, но теперь радовалась, глядя, как русская женщина ахала над моими незатейливыми подарками.

- А у вас, Натали, замечательный муж. Он, наверно, рассказывал про наши приключения... Это чудо, что мы оказались родственниками.

- Муж хороший, - она погладила рыжую голову и на мгновение прижалась к сидящему рядом Майклу. И он нежно поцеловал её в щеку. - Миша просто замечательный. Он очень талантливый и очень скромный.

- Я не буду переводить: жена меня хвалит. (Так раньше дублировали у нас иностранное кино: "беседуют" или "ссорятся" в то время, как на экране проходил огромный диалог.) Наташа добрая и мужественная женщина. Чтобы иметь семью, наша женщина должна быть сильной и жертвенной, - он посмотрел на жену и что-то сказал ей с улыбкой. Посмотрел преданно и ласково. Майкл гордился своей Натали. Я, наверно, заметно взгрустнула от вида семейных радостей, и чуткий Артемьев тут же изменил тон. - У нас есть такой анекдот: к русскому приходит в гости иностранец и восхищается: "У вас прекрасная горничная - дом в полном порядке". Они выходят в сад: "У вас отличный садовник", - говорит гость. Садятся за стол и гость не удерживается от комплимента: "Великолепный повар!". Да что вы, - вздыхает хозяин, - это все моя жена". Я любезно засмеялась над этой жуткой шуткой, а Майкл что-то сказал Натали. Та тоже засмеялась и зашептала мужу на ухо, касаясь его губами. Он стал возражать.