Шведское солнце и пармезан - Кристоффер Хольст Страница 27

– Дед Мороз.

– Чего?

– Данте, естественно. А ты о ком подумал?

– Ты хочешь сказать, что Данте запал на тебя? Тот молодой парень?

– Да. Мы оказались с ним в одной команде, и он буквально засыпал меня вопросами. Он просто полный профан по части ризотто. Правда же, он симпатичный?

Карина многозначительно смотрит на брата, а тот бросает взгляд через плечо. Паула и Хильда идут рядом, увлеченные беседой, слов из которой не разобрать. Чуть поодаль тащатся две престарелые дамы, явно пребывающие в прескверном настроении. И всего в нескольких шагах позади Расмуса и Карины вышагивает Данте. В его походке есть что-то самоуверенное. Словно он владеет пусть не всем миром, но уж частью-то точно. Частью, которая принадлежала только ему. Расмуса всегда восхищали люди, излучающие подобную самоуверенность. А еще Данте действительно симпатичный. Мускулистый. И никакого намека на пивной живот. Неужели он каждый день занимается спортом, думает Расмус. Или же с рождения выглядит таким натренированным? Расмусу никогда не нравились люди, которые умудряются оставаться подтянутыми, не прикладывая к этому никаких усилий.

– Но постой-ка, Карина. Сколько ему лет?

Она пожимает плечами.

– Лет тридцать?

– Ему не тридцать. А всего двадцать пять.

– Ничего не скажешь, большая разница…

– Карина…

– Да успокойся ты. Я не собираюсь ничего делать.

– Ты даже не знаешь, интересна ли ты ему.

– Я это чувствую. Я просто оракул по части привлекательности. Всегда в этом разбиралась.

– Это точно. Еще раз спасибо тебе за свидание с Патрицией.

Карина показывает язык.

– Может быть, я просто хочу немного пофлиртовать, братишка, – шепчет она. – Парочка лишних взглядов никого не убьет. Знаешь, сколько лет мы уже с Андерсом вместе? Больше двадцати.

– О боже.

– То-то же. Я сама себе кажусь шестисотлетней старухой.

– В таком случае твоя кожа отлично сохранилась.

Карина берет его под локоть и кладет голову ему на плечо. Перед ними открывается панорама гавани. С дальнего конца залива доносится живая музыка, льющаяся из больших динамиков. В светлом ночном небе парят чайки.

– Я так рада, что ты пошел со мной, братишка. Тебе это будет полезно.

* * *

Полчаса спустя Расмус обнаруживает себя стоящим с кружкой пива в руке. Группа на сцене исполняет летнюю классику времен Томаса Ледина и Гюллене. Танцпол переполнен народом, и хорошее настроение буквально пузырится в воздухе. Большинство танцующих ровесники Карины и старше, но попадаются и молодые. Хотя они в основном стоят в сторонке, курят и потягивают джин-тоник.

– Вам здесь нравится?

Внезапно рядом с ним оказывается Пия, как обычно упакованная в джинсу от макушки до пят. В руке она тоже держит бокал с пивом. Но вот Марианны Расмус нигде не видит.

– Неплохо, – отвечает он. – А вы как? Помирились с вашей подругой?

– Да. Хотя… Она любит все драматизировать. Очень раздражительная, легко выходит из себя. Мне стыдно за ту сцену, которую она устроила за ужином.

– Ничего страшного. Такое иногда случается.

– Хотя с Марианной подобное случается чаще, чем иногда.

– Давно вы уже знакомы?

– Без малого двадцать лет.

Пия закашливается и поспешно делает несколько глотков пива, чтобы унять кашель. Расмус кивает.

– Долго.

– Да, можно и так сказать. Так долго, что мои легкие тут же реагируют, стоит мне упомянуть об этом.

Расмус улыбается и тоже делает глоток пива.

– Кто из вас нашел этот тур? – спрашивает он.

– Я. Я всю жизнь обожала итальянскую кухню. Точнее, с тех самых пор, когда в первый раз ее попробовала. На самом деле Марианна хотела этим летом остаться дома. Видите ли, у меня небольшие проблемы со здоровьем. Поэтому она думала, что мне будет полезно никуда не ездить и хорошенько отдохнуть. Осенью Марианна собирается поехать в Англию. Она обожает Англию. Но когда я увидела рекламу этого тура, то сказала, что за все сокровища мира не пропущу этой поездки.

– И она согласилась?

Пия кивает и трет подбородок.

– В итоге – да. Правда, для этого потребовалось много вот этого добра.

Она поднимает бокал, и Расмус смеется. Чокнувшись, они принимаются рассматривать всех этих танцующих людей перед ними. Подолы коротких юбок развеваются на ветру, а дым от сигарет поднимается в небо, словно крохотные дымовые сигналы.

– Вы тоже не танцуете? – спрашивает Пия.

– Да. Мне кажется, куда приятнее стоять здесь.

– Я тоже так думаю. Вот Марианна любит танцевать. Я же все больше по готовке.

Как это красиво, думает Расмус. Два человека, живущих вместе. Один любит танцевать, второй – готовить. Быть может, между ними есть небольшие трения – не зря же один из них унесся как ошпаренный два часа назад. Но двадцать лет – долгий срок для двоих. В такое даже… верится с трудом. На секундочку он представляет, как сложилась бы его собственная жизнь, не будь в ней Карины, не имей он сестры и ее семьи, на которую он мог бы опереться. Что бы он тогда делал? Совсем изолировал бы себя от общества? Сгнил бы в одиночестве в пыльной квартире?

Нехорошо так думать. Лучше возьми себе еще пивка.

Расмус спрашивает Пию, можно ли ему угостить ее пивом, и, заручившись ее согласием, направляется к бару.

Пока он стоит у барной стойки и ждет заказ, воспоминания обрушиваются на него, словно внезапный ливень. И нечем от него прикрыться – ни зонтика, ни плаща. Эта жара, музыка, запахи, лето…

Лолло и Расмус встретились летом. А не стало ее зимой. Вся страна пестрела их афишами. После «Наследников» никто не добивался такого успеха, как «Розы Расмуса». Их приглашали почти на все телевизионные передачи, и они даже целый год участвовали в «Фестивале Мелодии». Четвертая радиостанция вовсю крутила в эфире их песни, и число выступлений доходило до двухсот концертов в год.

Его первая встреча с Лолло произошла в Вэстервике. Эрика заболела, и они искали, кем бы ее заменить на пианино и бэк-вокале. Директор их группы Боссе (которого они все звали просто Боссом) прислал из Стокгольма Лолло. Расмус до сих пор помнит раздражение, которое он испытал в тот вечер. Замена в группе, пусть даже временная, всегда означает дополнительную нагрузку, репетиции. Конечно, это была не вина Лолло, однако царившее в группе напряжение висело в воздухе, словно пыльца весной. Расмус помнит, как он быстро переоделся в концертный костюм (поношенные светлые джинсы и жилет) и поднялся на сцену, чтобы поздороваться с ней. Остальная часть группы еще переодевалась, поэтому на сцене оказались только Лолло и Расмус.

Она сидела за пианино в белом платье, освещаемая светом прожекторов, и ее длинные светлые волосы сияли в