Кости сердца - Колин Гувер Страница 33

Открыв глаза, я соображаю, что лежу на животе, отвернувшись от шезлонга Сары. Вытираю руку, приподнимаюсь и переворачиваюсь на спину.

Устроившись поудобней, я перевожу взгляд на Сару, но вижу вовсе не ее.

На шезлонге напротив лежит Самсон.

Тоже спит.

Я сажусь и смотрю на воду. Сара и Маркус плавают на сапах довольно далеко от берега.

Беру в руки телефон и смотрю на время. Уже четыре. Ничего себе, полтора часа проспала!

Укладываюсь обратно и гляжу на спящего Самсона. Он тоже лежит на животе, положив голову на руки. На нем бейсболка задом наперед и очки от солнца. Футболки нет – вот и хорошо.

Я перекатываюсь на бок, подкладываю руку под голову и какое-то время просто разглядываю Самсона. Мне очень мало известно о его прошлом, о том, что сформировало его личность, но, кажется, я примерно представляю себе его внутренний мир.

Может быть, необязательно знать прошлое человека, чтобы хорошо его понимать. И то, что у Самсона внутри, делает его еще привлекательнее внешне. Он настолько привлекателен, что я думаю о нем почти каждую секунду.

Сейчас все мое внимание сосредоточено на его губах. Не знаю, почему я вчера так психанула во время нашего поцелуя. Возможно, я до сих пор не могу осознать и принять тот факт, что все это происходит со мной на самом деле.

Последняя неделя была богата на события, и вчера ночью все это будто взорвалось у меня в голове. Интересно, если сегодня вечером он поцелует меня еще раз, я отреагирую так же? Или наконец позволю себе насладиться поцелуем целиком – как наслаждалась первыми его секундами?

Я не свожу глаз с губ Самсона, уговаривая себя на вторую попытку. А потом на третью и четвертую. Может, если я поцелую его много раз, то рано или поздно все получится идеально?

– Ты ведь в курсе, что я лежу с открытыми глазами?

Черт.

Я думала, он спит! Закрываю лицо рукой. Впрочем, спрятать мои пылающие щеки невозможно.

– Не волнуйся. – Голос у него хриплый и будто с трудом вырывается из груди. – Пока ты спала, я тоже на тебя глазел. – Он протягивает руку и трогает мой локоть. – Откуда шрам?

Я поворачиваюсь на бок, лицом к нему.

– Упала, когда играла в волейбол.

Его шезлонг стоит всего в футе от моего, но, когда Самсон убирает руку, у меня такое чувство, что нас разделяет целая миля.

– Хорошая у тебя была команда?

– Дважды брали первенство штата. А ты в старших классах занимался каким-нибудь спортом?

– Нет. Я учился в необычной школе.

– Это в какой?

Самсон качает головой, давая понять, что отвечать не намерен.

Я закатываю глаза.

– Вот что это такое? Почему ты можешь задавать мне вопросы, а сам отказываешься отвечать?

– Я и так рассказал тебе больше, чем кому-либо. Серьезно, – говорит Самсон. – Не жадничай.

– Тогда прекрати задавать вопросы, на которые не готов ответить сам.

Он улыбается.

– А ты не отвечай!

– То есть рассказать девушке о своей школе – это слишком личное, а засунуть ей язык в рот – нормально? Пустяки? И мой рассказ про Дакоту тоже пустяк? И твой – про маму? – Я закидываю руки за голову и закрываю глаза. – Дурацкая у тебя логика, Самсон.

В самом деле, что толку с ним разговаривать, если он будет танцевать вокруг каждого вопроса, как балерина?

– Я учился в закрытой школе-пансионе в Нью-Йорке, – наконец говорит он. – И это было ужасно.

Я победно улыбаюсь, но в глубине души мне грустно. Школа-пансион – звучит так себе. Неудивительно, что он не хочет об этом говорить.

– Спасибо.

– Не за что.

Я поворачиваю голову и смотрю на него. Самсон снял темные очки, и от яркого солнца его глаза кажутся почти прозрачными. Как человек с такими ясными глазами может быть таким закрытым, непроницаемым?

Мы долго смотрим друг на друга – нам уже не привыкать. Впрочем, на сей раз все немного иначе. Теперь мы успели попробовать друг друга на вкус. Он знает мою самую сокровенную и страшную тайну, но при этом глядит на меня так, словно я – самое удивительное создание на всем полуострове.

Наконец Самсон опускает глаза на песок между нашими шезлонгами.

– Как пишется твое имя?

– Б-е-й-я.

Он начинает водить пальцем по песку, а я смотрю. Закончив, он резко перечеркивает мое имя, а затем полностью стирает ладонью.

– Сара с Маркусом идут. – Он надевает очки и вскакивает на ноги.

Я по-прежнему держу руки за головой и делаю довольное лицо, хотя внутри все горит, будто меня поджарили на электрическом стуле. Самсон спешит на помощь Саре, забирает у нее сап и сам несет его к нашему месту.

Сара подходит, садится на шезлонг, на котором только что лежал Самсон, и стискивает в ладони свой хвост, выжимая воду из мокрых волос.

– Выспалась? – спрашивает она.

– Ага. Удивительно, я обычно не сплю днем.

– Ты храпишь! – со смехом говорит Сара. – Спросила Самсона, пойдет он вечером на двойное свидание?

– Нет, не успела.

Маркус и Самсон подходят к нам с сапами.

– Самсон, мы все идем вечером на двойное свидание, понял? – говорит Сара. – К шести будь готов.

Ответ следует незамедлительно:

– А с кем свидание у меня?

– С Бейей, дурак!

Самсон окидывает меня задумчивым взглядом.

– Это ведь дружеская встреча?

– Просто ужин, – отвечает Маркус. – Не позволяй Саре вешать на все ярлыки.

– Надеюсь, есть будем морепродукты? – спрашивает Самсон.

– А ты разве согласен на что-то другое?

Он переводит взгляд на меня.

– Ты любишь креветки, Бейя?

– Не знаю. Никогда не пробовала.

Самсон склоняет голову набок.

– Не пойму, ты это всерьез или шутишь?

– Я родом из Кентукки. У нас там не очень много доступных рыбных ресторанов.

– Что, неужели и в «Красном лобстере» никогда не была? – спрашивает Маркус.

– Вы все забываете, что даже «Красный лобстер» многим людям не по карману.

– Ну, значит, я сам тебе что-нибудь закажу, – говорит Самсон.

– Какой благородный шовинизм! – дразнюсь я.

Сара повязывает парео и встает.

– Ладно, идем, у нас много дел.

– Сейчас? До шести же еще два часа!

– Я хочу над тобой поработать.

– В смысле?

– Будем наводить марафет.

Я качаю головой.

– Нет! Пожалуйста, не надо!

Сара энергично кивает.

– Надо-надо! Я сделаю тебе прическу, макияж и маникюр. – Она хватает меня за руку и стаскивает с шезлонга. Показывает пальцем на все наши вещи. – А вы, здоровяки, все это унесете, хорошо?

На полпути к дому она говорит: