Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая. Страница 21

— Что?.. Какая информация? — Врангель остановился, недовольный тем, что его перебили. — Я слушаю.

— Еще в конце января русский агент в Токио перевел через Гирса миллион франков на нужды армии. В феврале финансовый совет передал их князю Львову с рекомендацией израсходовать, по усмотрению главнокомандующего, на улучшение материального и санитарного состояния войск. Мы эти деньги не получили.

— От кого сведения? — Врангель взглянул пытливо-подозрительно.

— Так... Приехал мой родственник из Парижа, — ушел от прямого ответа начальник штаба. — Коммерческий человек, но сведения полностью соответствуют действительности. Можно верить.

— Миллион?! — Врангель рассмеялся. — Князинька решил словчить? Князинька у нас в руках! Я у него из горла эти франки вытащу! Спасибо за добрую весть, Павлуша! Все же легче.

— Так просто они не отдадут миллион.

— О-оо! Уж я позабочусь! — к Врангелю мгновенно вернулась его самоуверенность. — Однако продолжим. Хотя мне еще придется вернуться к дипломатическим проблемам... Вторая статья — армия. С горечью вынужден констатировать, что нас отсекают от нашего детища, рожденного и выпестованного в боях. Я не говорю о спившемся Секретеве, полковнике Брагине, взявшемся продавать беженцев, точно негров, в Бразилию. Меня мало беспокоит и полностью деградировавший Слащев-Крымский. Пусть он обвиняет меня не только в том, что я проиграл борьбу за Крым из-за того, что не принял его плана обороны, но и в утаивании каких-то сумм, предназначавшихся в помощь офицерскому корпусу. Говорят, боевой генерал выращивает цветную капусту. Ему это подходит!.. Меня беспокоит Кутепов: авторитет его растет. Пора принимать меры к его сдерживанию, иначе он выйдет из подчинения, — я имею на этот счет точные донесения. Вокруг него группируются Туркул, Скоблин и другие башибузуки, готовые на любую авантюру, ежедневно обостряющие и без того напряженные отношения с французским командованием. Тут я бессилен. Надо что-то придумывать. И весьма срочно. Александр Павлович — крепкий орешек. Не случайно его зовут «Кутеп-паша», «царь Галлиполийский, наследник Лемносский». Тут намек и нам урок. Железная дисциплина, которой он добился, достойна восхищения и... опасений.

— Он не политик, — пожал плечами Шатилов. — Не переоценивай. А для сдерживания пошли к нему... хотя бы Кусонского.

Врангель промолчал: Кусонский был отличный штабист, а Павлуша просто боялся конкуренции. Вот и обращайся за советом к близким и доверенным людям, верь им! Каждый заботится о себе.

— Кутепов может выкинуть бог знает что — именно потому, что он не политик. Пойти походным маршем в Польшу, поступить на службу к Ксмалго, — мало ли что взбредет на ум солдафону! Его и французы боятся. — Врангель достал из стола сафьяновую папку, резко хлопнул ящиком. — Разреши, ознакомлю тебя с посланием французских союзников? Изволь! — вытащив из папки несколько листков, Врангель протянул их Шатилову. — Взгляни! Каковы канальи?! А вот телеграмма, свежая: «Ввиду образа действий, принятых генералом Врангелем и его штабом, наши международные взаимоотношения заставляют нас вывести эвакуированных из Крыма из подчинения власти, не одобряемой, впрочем, всеми серьезными и здравомыслящими кругами...» Прими к сведению и добавление Верховного комиссара: «Позвольте мне прибавить, что телеграмма эта в точности отражает мысли и намерения правительства республики, касающиеся решения... — Врангель сделал многозначительную паузу, — ... в ближайшее время, — и еще раз подчеркнул, — в ближайшее время уничтожить существующую организацию беженцев, расселенных в окрестностях Константинополя». Беженцев! Они нас уже и армией не считают!

— Думается, французы узнали о совещании представителей армии и казачества, созванном нами в русском посольстве. Именно вслед за тем они стали запрещать рассылку твоих приказов по лагерям и наши выезды из Константинополя. И разослали офицеров для опроса чинов армии, желающих выйти на положение беженцев.

— Да, совещание мы провели без достаточных мер предосторожности, ты прав. Вероятно, проникли посторонние. Возможно, и большевистские агенты. Они заметно активизировались в Константинополе и Галлиполи. Через час Перлоф будет у меня с докладом. До его прихода мы должны согласовать ряд моих ответных мер.

— Каких, позволю себе спросить? — Шатилов с некоторым злорадством отметил: Врангель далеко не во всем может обходиться без него, дипломатические способности штабиста он не в силах отринуть. — Если ты считаешь нужным посвятить меня в них, разумеется.

— Неужели ты подумал, Павлуша?! — с пафосом воскликнул главнокомандующий, скрывая неуверенность в целесообразности подобного акта, возникшую в последнюю минуту: Шатилов ведь соратник генерала Доставалова, тот — начштаба у Кутепова. Кто знает, какие у них сложились нынче отношения? Кто может поручиться? Но слова были произнесены. Следовало кончать фразу. Врангель протянул Шатилову несколько черновых листов, стал пояснять — чуть торопливей и нервней, чем следовало бы: — Надо реагировать. Это проект моего обращения к правительству Американских Соединенных Штатов с просьбой не допустить ликвидации армии.

Шатилов в один взгляд пробежал текст, сказал:

— У меня только частные замечания.

— Хорошо, хорошо! Возьми, отредактируй, — поспешно согласился Врангель. — А тут проекты, наброски, естественно... Протест французскому правительству, воззвание к маршалам Франции, к сербскому и болгарскому народам с просьбой об убежище.

«Интересно, кто участвовал во всех этих сочинениях? Не сам же он писал», — думал Шатилов, быстро перебирая возможных кандидатов, могущих подменить его. Не придя к выводу, сказал небрежно и наставительно:

— С этим не следует торопиться, Петруша. Каждое слово стреляет.

Он впервые при сегодняшней встрече назвал Врангеля по имени — как когда-то, во времена расцвета их дружбы, — и тем еще раз не отказал себе в удовольствии подчеркнуть свою независимость не только в делах армейских, но и гражданских. Он и сегодня преподал хороший урок Врангелю. Он не позволит, никому не позволит относиться к себе как к адъютанту, которого вызывают для того, чтобы отгонять мух от лица высокого начальства. Он, генерал-лейтенант Шатилов, не таков! Он не допустит похлопывания по плечу, учтите это все! Все! Он в строю, он готов сражаться. За себя, господин командующий, — не за вас!

— Я возьму эти документы, Петруша, — как о решенном и само собой разумеющемся сказал Шатилов, забирая бумаги. — Завтра поутру верну в готовом виде, на подпись. Хотел бы в свою очередь информировать тебя о недавней беседе с генералом Фостиковым.

— Опять Фостиков! — брезгливо сморщился главнокомандующий.

— Ты слишком строг к нему. Он не поддерживает самостийников. И за это спасибо. Он предан нам.

— Но ко мне предпочитает не обращаться. Впрочем, бог ему судья. В чем дело?

На Лемносе среди казачков усилились возвращенчсские настроения. Их не только подогревают пробольшевистские элементы, но поддерживают и французы: никак не могут разобраться в наших делах. Фостиков, естественно, вынужден был принять чрезвычайные меры. В ответ французы навели на лагерь пушки миноносца и под их прикрытием высадили отряд для контроля за грубой вербовкой. Казаков окружили, как стадо баранов, офицеров прикладами отделяли от солдат. Некоторых насильно гнали на корабль, многие истинные патриоты прыгали за борт, чтобы вернуться в лагерь.

— Французы не посмели бы обращаться так с греками, даже с румынами! — глаза Врангеля гневно блеснули. — Почему не доложили?

— Я распорядился, Петруша. Я... Ну, еще эпизод беспардонного хамства союзничков — что он прибавляет?

Шатилов вновь сознательно обманул главнокомандующего: случай, происшедший с донцами генерала Фостикова, в действительности имел противоположный смысл — заградительный отряд, выставленный командованием у причала, получил приказ стрелять в каждого, желающего вернуться на родину. Именно поэтому некоторым и пришлось кидаться в холодную воду, а французам — выступать на защиту прав русских беженцев... Шатилов, как он любил говорить, лишь несколько «перетасовал факты», не в его интересах было раздражать главнокомандующего. Однако по лицу Врангеля, на котором он научился отлично читать все, начальник штаба понял, что Врангелю известно происшествие, — он почему-то принял предложенную ему игру и умно повел свою партию, — и это озадачило Шатилова. Они обменялись понимающими взглядами и, по молчаливому, одновременно возникшему решению, оставили эту тему.

— Ну, прекрасно, Павлуша. — Врангель вновь нахмурился, словно открыто показывая границу, разделяющую их. — Я рад. Наши позиции совпадают, мы едины, как всегда, — он сцепил пальцы рук и неприятно хрустнул суставами. — И только тебе, испытанному боевому другу, я могу доверить миссию, значение которой трудно переоценить. Настало время ехать на Балканы, к братьям-славянам, жизнью своей обязанным святой Руси. Стучись в их сердца, требуй, проси, умоляй: они должны принять армию, помочь нам сохранить ее для дальнейшей борьбы. Верю, русские посланники, оставшиеся на своих местах и служащие родине верой и правдой, помогут тебе. Опирайся на них. Сегодня не время для разногласий: решается главный вопрос — быть или не быть армии! При переговорах неукоснительно придерживайся следующих положений. — Он встал. Его глаза обрели всегдашнюю самоуверенность. Подбоченясь — правая рука на рукоятке длинного кинжала, — он зашагал по тесноватой каюте, говоря, точно диктуя: — Первое. Час-ти армии принимаются при обязательном условии сохранения их военной организации. Второе. При предоставлении государствами общественных или частных работ подразделениям армии принимать решительные меры к направлению их на места крупными воинскими организациями — дивизия, полк. И, наконец, третье, друг мой: ежели подходящих и не позорящих нас работ на весь состав армии не окажется, добиваться временного расселения воинских подразделений по пустующим казармам крупными контингентами. Все!.. Есть ли у тебя замечания? — И, не дав времени на ответ, словно боясь шатиловских поправок и дополнений, продолжил: — Вот мои личные обращения к царю Борису и Александру, вручи их в собственные руки. Озаботься, пожалуйста: совершенно секретно. Я не скрываю от тебя ни слова, ни буквы, Павлуша. Обращаясь к монархам, я прошу их принять русских патриотов, взоры и сердца которых направлены на братские народы и их державных вождей. И указываю на тебя как на мое доверенное лицо, способное по первому требованию сообщить любые сведения, касающиеся армии.