Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая. Страница 22

— Разве я делегируюсь не один?

Врангель замялся. Потоптавшись на месте, как цапля на болоте, он сел рядом, положил руку на руку Шатилова, заглянул в лицо:

— Я счел нужным уступить Струве, — сказал он извиняющимся тоном. — Общественное мнение Европы... Ты же знаешь — нужно прикрытие и слева и справа.

— Кто? — Шатилова не на шутку начал бесить Врангель. Злил и в то же время беспокоил. Следовало держать себя в руках и прятать лицо: оно могло его выдать, и тогда главнокомандующий без колебаний переступит через него и выберет себе нового советчика.

— Представителем правого крыла будет Львов. Левого — Хрипунов. Но не беспокойся: у них свои задачи — обработка общества. Они не посягнут на твои прерогативы. Ни в косм случае, я обещаю!

Шатилов был вынужден проглотить и эту «пилюлю».

— Петряеву и Вязьмитинову в Белграде и нашим друзьям в Болгарии уже даны соответствующие указания. Тебя ждут, тебя достойно встретят, Павлуша. Твоя миссия — армия, армия и только армия! В тот час, когда наши воинские формирования могут оказаться всего нужнее Европе, безмозглые профаны политики взялись безжалостно разрушать армию — разрушать, несмотря на то что на чужой земле, в изгнании, она дает высшее доказательство патриотизма, твердости духа и безусловного повиновения начальникам. Случай с донцами Фостикова, несколько, впрочем, смягченный, может стать лучшим вступлением ко всем твоим докладам на Балканах.

— Ты, действительно, возлагаешь надежды на мою миссию? Я спрашиваю не главнокомандующего...

— Я никогда не отделяю себя как человека от должности, на которую меня поставили отчизна и общество. — Врангель посмотрел сурово, с вызовом. — Ты, кажется, достаточно знаешь меня. А почему ты говоришь об этом?

— У меня мелькнула мысль, — нашелся Шатилов. — Мы должны пытаться наводить мосты и с другими странами, с Венгрией, например.

— Ты прав, — величественно кивнул, смилостивившись, Врангель. — Это я поручаю полковнику фон Лампе. И генералу Леонтьеву в Чехословакии.

— Леонтьев — малоактивен и осторожен, — начал было Шатилов, но оборвал себя: — Впрочем... Да! Да! Вполне подходящая кандидатура!

— Забыл заметить, Павлуша. Я посылаю с тобой — в качестве адъютанта, порученца, как пожелаешь! — моего протеже Венделовского. Он не вызывает больше сомнений и у самого Перлофа.

— Венделовский — приятный и образованный молодой человек, — с полным безразличием отозвался Шатилов, думая о другом.

— К тому же, заметь, у него и кое-какой опыт дипломатической работы. Я обещал за него кузине. Я в долгу перед Татьяной Георгиевной... Почему ты хмуришься?

— Отнюдь, Петруша. Просто вокруг тебя непрерывно стали мелькать какие-то ловкие люди. Помнится, в большом фаворе оказался этот... ставленник Кривошеина... Как его?.. Финансовый воротила Шабеко, сулящий нам златые горы. Где он? Небось давным-давно в сиропах, вместе со своими проектами?

— И тут ты ошибаешься, Павлуша, — с видом превосходства заметил главнокомандующий, к которому окончательно вернулись спокойствие и самоуверенность. — Он курсирует между Парижем и Каттаро. Вокруг ссудной казны. За него я спокоен: он добудет нам золото. Продувная бестия, ты прав. Но он верен нам.

— Нам?! — вырвалось у Шатилова. И, уже не сдерживая обиды, сказал: — Не кажется ли тебе, Петр Николаевич, между нами происходит нечто, способное перечеркнуть старые доверительные отношения, боюсь думать — и старую дружбу? Есть ощущение, меня старательно отстраняют и от армии, и от дел гражданских.

— Да что с тобой сегодня, мой друг! — Врангель театрально вскинул брови. Подойдя, он поднял начштаба с кресла, обнял за плечи, повел по каюте, приспосабливая свои широкие шаги к коротким, мелким шагам «Павлуши» и с возбужденной в себе, почти искренней горечью думая о том, что Шатилов постарел, сдал и, к сожалению, уже не сможет выполнять свои обязанности так, как этого требует сложная обстановка. Гибкость он утратил, что ли? И потом эта ежеминутная способность обижаться — откуда она, почему он должен терпеть ее от подчиненного? С какой стати он вынужден лавировать, выражаться иносказательно?.. Павлуша — премилый человек, конечно, но политику приходится пренебрегать личными симпатиями и не делать ничего из благодарности и сентиментальных воспоминаний. Ты вождь. Имей силы отвергать все, что требует отвержения. Павлуша, кажется, и сам понимает несоответствие занимаемому посту — это облегчает задачу. Надо уже сейчас думать о замене... Хотя правильно, что с такой ответственной миссией на Балканы едет он: его знают, уважают в военных кругах. Достойный род, боевое прошлое, — он справится с возложенной на него задачей... Должен!.. А там посмотрим. Теперь не приходится загадывать, ситуация меняется каждую неделю... — Ты уходишь? — притворно удивился он, доставая брегет. — Через десять минут прибудет Перлоф. Разве тебе не интересны его сообщения?

— Уволь, — сухо отозвался Шатилов. — Надо собраться.

— Как угодно, Павлуша! — сказал Врангель с облегчением, которое и скрыть не сумел. — Придется одному покопаться в деле, которое Перлоф представит мне по «Внутренней линии». Мы увидимся завтра?

— Я надеюсь. — Шатилов ловким жестом кинул на голову — набекрень — фуражку, козырнул и вышел.

Настроение у Врангеля испортилось: в последний момент ему все же стало жаль Шатилова — тот уходил такой одинокий, обиженный, маленький, — и он думал уже не о самом Павле Николаевиче, которого решил заменить, а о впечатлении, которое произведет эта акция на русское общество и союзников, о том, как он запишет об этом в дневнике и даже как станет оправдывать себя перед баронессой Врангель...

Не обрадовал его и доклад. Фон Перлоф не сообщил ничего нового: недовольство французских оккупационных сил; рост протестов в лагерях и в Бизе рте; усиливающееся стремление солдат и казаков к возвращению в Россию, активно подогреваемое большевиками, сулящими прощение советской власти; афера, которой обернулось приглашение Бразилии принять десять тысяч будущих землевладельцев — им сулили средства на переезд, авансы и земельные участки в штате Сан-Паоло, — все это оказалось аферой группы потерявших честь и совесть офицеров, заключивших сделку с пароходной компанией и готовых за тридцать сребреников превратить своих соотечественников в рабов кофейных плантаторов. Врангель отметил необходимость строгого разбора этого дела и примерного наказания главарей (через несколько дней он забыл об этом) и, нетерпеливо постучав пальцами по столу, что являлось признаком недовольства, попросил Перлофа доложить, что нового в Галлиполи, у Кутепова.

Генерал позволил себе слегка улыбнуться:

— Кутепов занят строительством соборов на песке. Дроздовцы и марковцы выкладывают из камешков надписи: «Помни, что ты принадлежишь России» и «Только смерть избавит тебя от выполнения долга». Корниловцы сооружают двуглавого орла. Воздвигнута церковь.

— Напрасно, генерал! — строго оборвал его Врангель. — Кутепов спаял армию. Он создал суд, государственность. Микрокосм России!

— Простите, я хотел несколько развеять ваше превосходительство. Я внимательно слежу за Кутеповым.

— Думаете, я забыл прием, оказанный Кутепову в конце марта, когда он был вызван в мой штаб? Его встретили на пристани громовым «ура», подхватили на руки и несли по улицам. Это была демонстрация, предупреждение нам с вами, Перлоф...

— Вы преподали мне урок, господин главнокомандующий. — Перлоф стоял, как юнкер перед начальником дивизии. — Мои шутки непозволительны. Однако покорнейше прошу принять к сведению: они не могут перечеркнуть той агентурной работы, которой ваш покорный слуга занимается. Кроме того человека, что «ведет» Кутепова, у меня есть другой, ему вменена в обязанность работа с генералом Туркулом.

— О! — оживился Врангель. — Это хорошо.

— Я ставлю на Туркула, ваше высокопревосходительство. Он молод, двадцать восемь лет, честолюбив, неразборчив в средствах, пользуется особой популярностью у дроздовцев. Беден, жесток, не отягощен предрассудками, картежник. Следует подогревать его честолюбие и выдвигать в противовес Кутепову.

— Принято, Христиан Иванович. Тут вам карт-бланш, действуйте! Я вас больше не задерживаю. Хотя, постойте. Генерал Шатилов и сопровождающий его Венделовский выезжают завтра.

— Дузик включен в группу. Он дал обязательство «освещать» каждый шаг группы генерала Шатилова.

— О донесениях прошу докладывать незамедлительно. Как часто, думаете, они начнут поступать?

— Надеюсь, раз в четыре дня. Стюард на «Ориент-экспрессе» проверен и вполне надежен, ваше высокопревос ходительство.

— Хорошо, хорошо, Христиан Иванович! Будем ждать. До встречи. — Врангель встал, шагнул ко все еще стоящему контрразведчику — они оказались одного роста и милостиво протянул руку...

Спрыгнув в шлюпку, фон Перлоф оглянулся, когда шестеро матросов взялись за весла. Яхта «Лукулл» удалялась — острый нос, две стремительно-косые мачты и скошенная между ними назад труба. Главнокомандующий стоял на корме в любимой своей позе — подбоченясь и, казалось, настороженно смотрел ему вслед. «Мечется, — подумал Перлоф. — Мечется, не знает, на кого опереться. Поэтому и остерегается всех и каждого, видит в каждом генерале соперника. Тут может начаться дворцовый переворот. Пух-перо полетят, мундиры — в клочья. Кому это выгодно? Союзникам, туркам? Мне? А кто пройдет на место Врангеля? И примет ли он мои услуги, или у него уже будет свой «фон Перлоф»? Врангеля я знаю. Знаю и его слабости, и слабости его окружения. В этом моя сила. Но если главнокомандующим станет Кутепов? (Слащев — вряд ли!) Или какой-нибудь Скоблин, Туркул, которого я сам взялся «выдвигать»? Ведь придется начинать все заново. А как оно начнется? Важно действовать без промаха». Перлоф вдруг почувствовал успокоение: он вновь пришел к твердому выводу, что связан с Врангелем тугой веревочкой, обязан служить ему верой и правдой до тех пор, пока, разумеется, не появятся перед ним более заманчивые и широкие перспективы. Контрразведчик успокоился — он всегда приходил к душевному равновесию, сделав выбор, от которого ни за что не отказывался потом, до изменения реальной ситуации. Пока никаких проверенных данных, говорящих о близком изменении этой ситуации, он не имел. Следовательно, пока фон Перлофу ничего не грозило.