Наталья Миронова - Тень доктора Кречмера Страница 10

— Нет, не скажи, с математикой все же лучше, — возразила Вера. — Она ум в порядок приводит. Это не я, это Ломоносов так сказал. Хочешь, я тебе объясню? Про синусы? У тебя тетрадка чистая есть? Да нет, учебник не нужен, — добавила она, увидев, что мальчик вытаскивает из портфеля до боли знакомый учебник Погорелова, — ты мне тетрадку дай, сейчас я тебе все сама нарисую. Тебя как зовут?

— Ваней.

— А меня Верой. Будем знакомы.

Вера очень быстро поняла, что Ваня Колесников отстал от школьного курса и наверстывать придется не только тригонометрические функции. Ей не раз приходилось видеть таких вот несчастных школяров, выпавших из учебного процесса. Отвлекся, заскучал, не уловил объяснение учителя, а дальше все идет само собой: вскочить на подножку уходящего поезда уже невозможно, поезд катит куда положено, а забытый пассажир остается на перроне.

Уже давно этот мальчик махнул на себя рукой, даже не пытаясь бежать за ушедшим поездом. На уроках математики сидел, тоскливо уставившись в окно, отставал все больше и больше и понимал, что, беги не беги, поезд все равно не нагонишь. Но Вера, ехавшая в поезде, заметила отставшего пассажира и решительно рванула стоп-кран.

Нащупав «точку отсчета», она начала объяснять материал — очень подробно и терпеливо, по миллиметрам, поминутно проверяя, понятно ли ему. Поэтому они продвинулись не очень далеко, когда дверь кабинета открылась и вышла директриса, а следом за ней — озабоченно хмурящийся дядечка в пиджачной паре, но без галстука. Пиджачная пара сидела на нем как-то косовато: ему явно был привычнее рабочий комбинезон.

— Нелюбина? — опешила директриса. — А ты что здесь делаешь?

— Здравствуйте, Анна Яковлевна, — Вера торопливо поднялась со стула. — Не ругайте Ваню, — обратилась она уже к обоим. — Он просто отстал немного. Я с ним позанимаюсь, и мы все нагоним.

— Ну, если сама Нелюбина с ним позанимается, — сказала директриса хмурому дядечке, — тогда я за него спокойна. Наша отличница! Вундеркинд!

Но дядечка уже настроился ругать сына.

— Вечно с тобой, Ванятка, одна морока! — Он перевел взгляд на Веру. — И охота тебе, отличнице, с таким оболтусом вожжаться?

— Он не оболтус. Просто он немного отстал, — повторила Вера. — Ничего страшного, мы все наверстаем.

Они договорились, что Вера будет приезжать к ним домой. На первых порах три раза в неделю. Жил дядя Витя, он же Виктор Семенович Колесников, очень удобно: в Мамайке, прямо у конечной остановки автобуса. Вере и в голову не пришло, что ей будут платить, она предложила свои услуги бескорыстно, от чистого сердца, как с ней самой занимался Евгений Дмитриевич. Но дядя Витя, автомеханик от бога, привыкший «левачить» с ремонтом частных «Жигулей» и «Волг», мысли не допускал о каком-то ином варианте, кроме платного.

В глубине души он сочувствовал сыну. Он и сам сохранил смутные воспоминания о школьных уроках математики, как о какой-то пытке водой: две трубы, через одну вода вливается, через другую выливается… Бр-р-р! Черный ужас.

Так Вера начала зарабатывать. У нее появились и другие ученики. Одного «клиента», как ни странно, ей привела старшая сестра. Это был Ашот Багдасарян, уже в конце 80-х сделавшийся фактическим владельцем питейно-развлекательного заведения. Вера вела у него калькуляцию и проверяла деловую документацию. Она и не знала, что в самом скором времени эти знания ей пригодятся и сослужат неоценимую службу. Впрочем, Вера никакое знание не считала лишним.

Мама потребовала, чтобы Вера отдавала заработанные деньги ей, и тут Вера впервые в жизни проявила характер. Она стала вносить в общий бюджет примерно треть месячных расходов семьи на питание и коммунальные платежи, но остальное оставляла себе. Попросила дядю Витю открыть сберкнижку на ее имя и все свои заработки собирала на этой книжке. Пока ей не исполнилось шестнадцать, родители учеников переводили плату ей на счет.

— Это мне на учебу, — говорила Вера, хотя мама слышать не хотела ни о какой учебе.

…Она сама не понимала, как ухитрялась все успевать. Училась, убирала, готовила, покупала продукты, возилась в саду, занималась с учениками… Когда мать в очередной раз приступила к ней с разговором о том, что она должна вносить заработанные деньги в общий котел, Вера спросила:

— Мама, а ты никогда не задумывалась, сколько прибавочной стоимости ты из меня выжимаешь?

Лидия Алексеевна смутилась. Кругом уже властно заявляла о себе новая жизнь, разрешили ИТД — индивидуальную трудовую деятельность, — росли, как на дрожжах, кооперативы, но ей, родившейся в 1950 году, этот язык был хорошо знаком. Она не нашлась с ответом, промолчала и больше не заводила разговора о деньгах.

Конечно, Вере хотелось купить себе что-нибудь. Ей надоело донашивать вещи за старшей сестрой. Лора любила одеваться ярко, броско, а Веру такая одежда тяготила, она все время старалась прошмыгнуть незаметно. Но она твердо решила уехать учиться в Москву и почти не трогала деньги. Купила универсальную черную юбку с белой блузкой и пару практичных туфель, а остальное берегла до решающего часа.

На темно-синей «мыльнице» дяди Вити, отлаженной, надо было признать, на диво, Коля и Вера объездили весь нелепый, растянувшийся на сто пятьдесят километров город Сочи, даже живописные отроги Красной Поляны, в те годы еще не так свирепо охраняемой…

Колю поражало, сколько у нее знакомых. Вера могла помахать с другой стороны улицы какой-то женщине и на ходу бросить ему:

— Это куратор нашего художественного музея, она покажет нам запасники. В нашем музее есть интересные картины, только их до недавнего времени не выставляли…

И они пошли в музей, причем в те часы, когда он официально был закрыт. Женщина-куратор впустила их в залы, где Вера и Коля смогли в полном одиночестве насладиться радостными и солнечными картинами Машкова, Куприна, раннего Кончаловского и других художников русского авангарда, рисунками Серова и Кустодиева.

В пустом здании музея, выстроенного в 1936 году в стиле «сталинский ампир» (Коля называл его «стиль вампир»), было жутковато, и Коля начал дурачиться. Объявил себя привидением — диким, но симпатичным — и принялся изображать Сталина, заставляя и Веру, и женщину-куратора умирать со смеху.

— Я вас спрашиваю, таварыщы, — вопрошал Коля с грузинским акцентом, оглядывая зал хитрым сталинским прищуром, — что дает такое, с пазваления сказать, ыскусство трудовому народу, таварыщы? Таварыщ Ленин учил нас вскрывать сущность явления, нэ задэрживаясь на его буржуазной или феодально-крепостнической оболочке. И я вас спрашиваю, таварыщы, где тут у нас человек труда? Другого народа, таварыщы, у меня для вас нэт, а нашему народу такое буржуазное ыскусство ны к чему. Нам, таварыщы, нужны наши савецкие Гоголи и Щедрины… — И тут же, «выйдя из образа», Коля процитировал знаменитую эпиграмму Благова: