Если бы не ты - Чарли Ви Страница 12

— Алеся, а ты телефон не включала? Проверь, может, сеть появилась, — оглядываюсь на неё, а в ответ получаю мрачный взгляд синих глаз.

— Батарея села, — отвечает так же мрачно, как и смотрит. — На холоде разряжается быстрее. Я думала, до утра хватит, и не хватило.

Глава 13. Я должна быть сильной

(Алеся)

В какой момент в человеке включается второе дыхание?

Я раньше часто слышала про то, как люди в экстремальных условиях творили невозможное. Мать, которая одним ударом кулака свалила корову, несущуюся на её ребёнка. Мужчина, который попал в ловушку, когда его рука застряла между камнем и скалой. Я помню, пыталась этот фильм посмотреть, который был снят на основе реальных событий, и не смогла. Я медсестра, помогаю людям, вижу муки болеющих людей, да много что видела, но вот такие сложности на грани всегда поражали меня.

Вот и сейчас я взираю снизу вверх, сидя на двери от машины, как Добрыня тащит меня. И сколько бы я ни порывалась встать и идти рядом, он не даёт. Делаем привал. Он жуёт снег и опять в путь.

Насколько у него велика воля к победе. Ни слова отчаяния, ни слова сожаления, что поехал и из-за этого здесь оказался. Ещё и улыбаться умудряется. Будто после моего разочарования в мужчинах, кто-то сверху решил показать, что не все такие, как мой муж. Жаль только, мне такой не повстречался раньше.

— Добрыня, — зову своего спутника, он останавливается, смотрит на меня. — У меня уже нога не болит, давай я сама пойду.

Вскакиваю на ноги, стараюсь на больную ногу не наступать.

— Алесь, не надо геройствовать. Садись обратно, — Добрыня садится в сугроб, устало трёт переносицу. — Сейчас отдохну и дальше пойдём. Я думаю, немного осталось.

— Ты это и вчера говорил. Не хочу тебя никак задеть, но, кажется, до дороги больше километров, чем ты думал.

— Возможно, — соглашается он. — Только это ничего не меняет, мы же не остановимся и не сядем. Или ты хочешь вернуться?

— Нет. Возвращаться уже нет смысла, — какая-то апатия охватывает меня. — Днём было тепло, солнышко светило, а сейчас опять начинает холодать. Как мы ночевать будем? Надо уже сейчас об этом задуматься. Может какой-то шалаш сделать? Из еловых веток, и ты отдохнёшь, и так десять часов без остановки почти идёшь.

Добрыня кивает и откидывается назад на снег.

— Хорошо, сейчас полежу немного. И начну делать… шалаш.

Добрыня резко замолкает, и мне на секунду кажется, что он отключился. Ковыляю к нему, опускаюсь на колени, бью по щекам. Ноль реакции, он или уснул, или сознание потерял. Мокрый весь, и как кипяток горячий. Господи, да у него жар. Меня от страха пот прошибает. А у меня ни лекарств, ничего только один блистер Цитрамона и Лизобакта. Я их с собой всегда вожу в сумке. Только они от температуры не спасут.

— Добрыня, Добрынь, ты не спи. На меня посмотри, — тереблю его.

Что… что делать? Мозг от голода и усталости совсем отказывается соображать.

Думай, думай, что можно сделать.

Единственное, что есть вокруг — это снег. Его можно использовать как холодное воду для охлаждения. А вот тряпку какую взять?

Решительно расстёгиваю свою куртку. Пытаюсь оторвать низ, но это в фильмах так легко вещи рвутся, либо у меня совсем сил не осталось. Ни с первой попытки, ни со второй разорвать не получается. Только третий раз раздаётся треск ниток, и наконец полоска ткани оторвана. Заворачиваю снег в кусок футболки, мну в руках, чтобы растаял. И когда ткань промокает, прикладываю ко лбу Добрыни. Он всё так же без сознания. А я больше и не знаю, что сделать. Водой напоить ещё можно, ползу обратно к двери за сумкой. Там бутылка. Набираю снег и сую её себе под куртку. Не поить же его ледяной водой.

Теперь я за главного, и должна позаботиться о нас. Значит, и шалаш придётся самой делать. В детстве когда-то строили с ребятишками, и он даже у нас сносный получился, а сейчас даже не помню, как правильно ветки складываться, чтобы они стояли. Хорошо ёлок и сосен полно хоть любую обдирай. Только вот голыми руками не получается. Ветки гнутся, кора лопается, но не отламываются.

Чёрт! Сейчас бы ножик не помешал. Оглядываюсь на Добрыню. Я вроде вечером видела у него ножик, когда он деревяшку строгал, чтобы щепки были.

Снова ползу к нему, на ногах передвигаться не могу. Как только на ногу наступила, она опять разнылась. Щупаю лоб Добрыни, тряпка уже нагрелась, снова окунаю её в снег, чтобы охладить, обтираю ему лицо и кладу на лоб. А потом распахиваю дублёнку, он весь мокрый. Надо срочно затащить его на дверь. А так ещё всё отморозит, и ещё хлеще простынет. Вот только как затащить, он весит под сто килограммов, если не больше. Шарю по карманам, стараюсь не думать о нравственности своего поступка.

Я делаю это, чтобы спасти тебя. Понял? — шепчу негромко Добрыне, словно оправдываясь.

И о счастье, нахожу маленький перочинный ножик в кармане дублёнки.

Ну теперь дело пойдёт быстрее. И тем не менее, пока я затаскиваю бесчувственное тело Добрыни на дверь, пока срезаю достаточное количество веток, потом руками расчищаю площадку от снега под огромной ёлкой, куда подтаскиваю и Добрыню уже на двери.

С меня пот течёт градом, но я хотя бы не мёрзну и не до отчаяния. Сиди я без действия, то точно уже рыдала бы от безысходности.

Сначала ставлю как основу сухие ветки, опираю их на ель, а потом сверху с горем пополам креплю ветки. Получается криво и косо, но мне сейчас не до красоты, главное укрытие от ветра и возможность развести костёр. Где-то у Добрыни была зажигалка. Может, получится.

Забираюсь внутрь нашего убежища, там действительно теплее, чем снаружи. Постоянно охлаждаю тряпку, снова обтираю его лицо.

Уже темно и толком ничего не видно. Ещё бы знать от чего у него температура. Вдруг у Добрыни внутреннее кровотечение, или рёбра сломаны, а из-за того, что тащил меня, рёбра что-нибудь повредили. В голове столько страхов. А самый больший страх — остаться одной. Боюсь до ужаса, что Добрыня не придёт в себя. И пока чиркаю зажигалкой и развожу костёр, решаю, что его надо осмотреть. Он же мне даже взглянуть нормально не дал на свои рёбра.

Снова распахиваю дублёнку. Задираю свитер, а там синяки уже фиолетовыми стали. Рельефный живот, стараюсь не смотреть и