Николай Щербаков - Северная ведьма. Книга вторая. Наследие Страница 17

– Да. Рыболовные суда. Траулеры.

– Большим капитаном? Кэптеном?

– Капитаном-директором. Ты хорошо знаешь английский?

– К сожалению, лучше русского. Я ведь русский?

– Русский, – вздохнул Виктор, – так, значит, ты обо мне знал?

– Конечно. А ты разве не знал обо мне? Ты никогда обо мне не думал?

Виктор вдруг почувствовал, как горит у него лицо. Он сейчас соврет. Вот к этому он не был готов. А что делать?

– Думал, сына, думал. Только у меня к тебе просьба. Давай пока об этом больше не говорить. Хорошо?

Теперь пожал плечами Гера.

– Хорошо. Не будем. Я понимаю.

Виктор неожиданно для себя обнял сына. Тот не отодвинулся, но опустил голову.

– Как ты меня назвал? Сына? По русски – сын.

– Так меня отец называл, когда я был маленьким, младше тебя. Да и старше…, тоже иногда так называл. Я говорю о твоем деде. Понимаешь?

– Конечно. Здорово! Мне это нравится. Мой дед жив?

– Твой дед умер. На днях будет два месяца, как его нет.

– Это очень грустно.

– Мне больно. У меня был очень хороший отец.

Молчали пока ехали по Невскому проспекту. Молчали когда проехали Московский вокзал. Виктор украдкой рассматривал сына. Герман держал в руках фуражку отца. Глядя перед собой, спросил:

– Мы скоро приедем?

– Мы уже приехали. Вот, мост проедем, и через пару минут я дома. Я прямо на проспекте живу. Это Заневский проспект. Знаешь?

– Нет. Я в этом районе не был. Ты пожалуйста не приглашай меня к себе домой. Я не готов. Я на этой машине и вернусь. Хорошо? Это хорошо, что мы с тобой поговорили. Да?

– Да. Хорошо. Я тоже не готов тебя к себе сейчас пригласить.

– Я думаю, что я понимаю. Ты ведь женат?

– Да.

– Как звать твою жену? Это плохо, что я спросил?

– А что в этом плохого? Мою жену звать Наталья.

У Германа взлетели брови.

– Натали? Мама знала?

– А вот этого я уже не знаю. Я не знаю всех способностей твоей мамы.

– Что ты имеешь в виду?

Видно было, что Герман искренне не понимает, о чем сказал Виктор. Поэтому Виктор мягко забрал у него мичманку и похлопал по руке.

– Ничего я не имел в виду. Шутка такая.

– Шутка? Ты с мамой будешь встречаться?

– А почему ты так настойчиво об этом у меня спрашиваешь? Кстати, ты мне можешь сказать, вы здесь, в Ленинграде, надолго? И давно вы здесь живете?

– Я не слышал ни от Натали, ни от Майкла о том, что мы собираемся уезжать, – пожал плечами, – а живем…, пожалуй, уже два года.

Виктор впервые за всю встречу улыбнулся.

– Надо же. Два года в одном городе. Хотя…, я за эти два года здесь, в Ленинграде и месяца не прожил. Так что…, – надел фуражку, – ну, вот мы и приехали.

Похлопал по плечу водителя и протянул ему деньги.

– Здесь и на обратную дорогу, отвезете молодого человека, куда скажет.

– У меня есть деньги, – запротестовал Герман.

– Я рад за тебя.

Виктор вышел из машины и наклонился к Герману, придержал его за плечо, когда тот попытался выйти из машины тоже.

– До свиданья, сына. До встречи. Надеюсь, еще увидимся.

– Я тоже очень надеюсь. С мамой встретишься?

– Да встречусь, встречусь. Не волнуйся. Давайте, езжайте, – похлопал по крыше кузова.

Водитель газанул, и мокрый снег из-под колес обрызгал Виктору брюки. Брюки он отряхнул, постоял, посмотрел вслед уезжавшему такси и пошел под знакомую арку дома. Только сейчас вспомнил, что в аэропорту у него болело сердце. Прислушался – все в порядке, дышалось легко.

Дома никого не оказалось. Наташа, видимо, была еще на работе, дочка могла быть в школе, могла быть у подруги, да мало ли где она могла быть. Она могла и не знать о том, что должен приехать отец. Виктор переоделся в домашнее, поставил чайник и сел в кресло напротив телевизора. Но так и не включил. Сидел и пытался вспомнить и обдумать все, что произошло сегодня утром, в аэропорту. Конечно, его потрясла эта неожиданная встреча с Варей. Но ведь он всегда знал, был уверен, что рано или поздно, но они встретятся. А последнее время как будто что-то накапливалось. Во всем, буквально во всем. И вот череда; смерть отца, проблемы с сердцем, и результатом – он не ушел в море. И прилетел сюда, в Ленинград. И в аэропорту они встретились. Теперь все пойдет по-другому. Изменения неизбежны. Они не в появлении в его жизни вновь Вари. Герман. Сын. Вот, что произошло. В его жизни появился сын. Сколько ему сейчас? Пятнадцать? Но он выглядит старше. А глаза! Это глаза делают его старше. И как он похож на меня! Эх! Увидел бы его отец! Надо будет сфотографировать Германа и послать матери. Он вдруг удивился новому чувству – он гордится сыном. А еще несколько часов назад он о сыне и думать не мог. У него не-бы-ло сына! И память вдруг восстановила разговор с Варей по телефону. Как давно это было! Она, кажется, тогда сказала, что уедет из Мурманска далеко и надолго. И что у неё родится сын. И ещё. Ещё раньше, кажется, когда она встретила его из рейса. Он тогда, видимо, спросил у неё, мол, что, я теперь отец? А она ответила: «нет, ты пока не отец, ты им станешь тогда, когда сам этого захочешь». Ну, вот. Вот он все и вспомнил. И что? Захотел? Ну, признавайся сам себе. Честно признавайся. Вдруг подумал, совершенно спокойно подумал, что он уже не представляет себе жизни без сына. Он уже держал его за руку, он обнимал его, разговаривал с ним. И они удивительно быстро и легко понимали друг друга. Вот и начался новый отсчет в моей жизни, четко прошла мысль. А ведь он вырос без меня. И что теперь? Мучиться всю жизнь совестью? Нет, брат, надо наверстывать. Я же заметил, он тянется ко мне, я ему нужен. Итак…, отныне у меня жена и двое детей. И не имеет значения, что Гера – сын Вари. Ну и что? Прошел к старому, взятому с первого его парохода проигрывателю, поставил спутницу во многих рейсах, уже потрескивающую пластинку «Патетическую сонату» Бетховена. Вернулся в кресло. Мысли потекли спокойно, легко, будто отчего-то он освободился. Вот! Вот почему мне надо с Варей встретиться. Как вздох облегчения. Потом он будет разбираться, чего в этом было больше: желание обсудить с ней дальнейшие его отношения с Германом, или просто вновь увидеть её.

Встал, принес визитку, подвинул к креслу тумбочку с телефоном. И задумался. Щелкнул замок, хлопнула дверь и по прихожей застучали каблучки Наташиных сапог. Её шаги он не узнавал, он их чувствовал. Она вошла в комнату в расстегнутом пальто и в сапогах. Постояли обнявшись. Она прижала ухо к его груди.

– Витя, родненький, что там у тебя случилось? Ты же у меня такой здоровый, такой сильный. Господи! Или я сглазила?

Виктор поцеловал её в макушку. Она подняла на него глаза полные, как осенние лужи слез.

– Я уже договорилась. Тебя послезавтра примет кардиолог, муж моей сотрудницы. Он очень авторитетный в своих кругах. А если сочтет нужным, он направит тебя в Пироговку с рекомендациями. Витька, я думаю, что все будет хорошо. Ты мне только расскажи, откуда все это взялось, когда это случилось? Что ты почувствовал?

– Подруга, без паники. Ничего, от чего бы можно было паниковать, не произошло. Я все тебе постепенно расскажу. Утаивать ничего не собираюсь. Меня в этой истории не устраивает только то, что я в море не смог выйти.

Наталья ушла на кухню и загремела посудой, Виктор вернулся в кресло. Через несколько минут он подозвал заглянувшую в дверь Наталью.

– Присядь.

Наталья присела на спинку кресла, взъерошила Виктору волосы.

– Говори. Вижу, что-то сказать хочешь.

– Я час назад разговаривал с сыном.

– С чьим сыном? – у Натальи опустились руки и она замерла взглядом на Викторе.

– С моим сыном. И с его матерью.

Смотрели друг на друга и молчали. Наталья вся будто закаменела. Потом, молча поднялась, прошла и села на стул напротив мужа. Сняла кухонный фартук, аккуратно сложила его на коленях, прищурившись, отвернулась к окну и заговорила о неожиданном.

– Я вот живу с тобой уже почти пятнадцать лет и с первых лет думаю об одном и том же. И удивляюсь. Как ты можешь в море работать? В тяжелых условиях, в постоянной, мне так кажется, стрессовой ситуации. Тем более на командных должностях. Это же ответственность какая, а? Пароход государственный тебе доверен, экипаж – сто человек, план, сроки, да мало ли чего я еще не понимаю, да? А ты же человек совсем другого склада, не подходящего для таких ответственных дел. Ты настолько эмоциональный человек, что я просто диву даюсь. Как ты с этим справляешься? Откуда у тебя хладнокровие берется? Как ты с людьми общаешься? Как твои нервы выдерживают? Ты же рожден был творческим человеком. Ну, я не знаю – музыкантом, поэтом…, художником, может быть. Ты случайно не рисуешь? Может я просмотрела? Ты вот, – она кивнула на проигрыватель, – без музыки дня не проживешь. Небось и на мостике у тебя музыка? Под произведения какого композитора лучше рыбка ловится, не скажешь?