120 миллиметров между нами - Антония Эдельвейс Страница 17

Как сейчас помню веселую улыбку соседа, когда он сказал, что они едут на день рождения, а тётя Рая попросила меня проконтролировать, чтобы Саша выпил антибиотик, если они задержатся. Они задержались… и больше не вернулись. Они попали в аварию, в них въехал какой-то пьяный придурок, что сел за руль, чтобы съездить на дачу «попариться в баньке».

Было очень тяжело и больно. Я всё никак не могла поверить, что больше никогда не услышу смеха тёти Раи и не попью у неё вечерком чаю с пирогом, пока мои родители на работе, что не смогу поболтать с дядей Владом, обсудить с ним новости из газет. В одночасье, я словно бы лишилась частички своей жизни, такой тёплой и уютной. Они мне были не просто соседями или родителями друга, нет, они мне были как вторые родители, и на их похоронах я рыдала наравне с Сашей, не в силах скрыть эту душевную боль. Ни разу не плакавший за все годы нашего знакомства, Саша давился слезами, порой просто не в состоянии даже дышать. Он позволял себе эту слабость, не смотря на то, что он уже взрослый молодой человек. Сейчас он был простым ребёнком, что потерял родителей, а тут возраст не важен. Мы стояли рядом, то и дело прячась в объятиях друг друга, разделяя одну боль на двоих.

Узнав о случившемся, на следующий день после аварии из Англии прилетел родной брат дяди Влада. Он тоже был юристом и управлял солидным адвокатским агентством в Лондоне. Как оказалось, родители дяди Влада и дяди Олега перебрались в Англию ещё когда братья были подростками. Там же они получили юридическое образование. Один согласился работать помощником отца-адвоката, второй же хотел вернуться на родину, невзирая на слова родителей, о том, что в России без связей и денег, тот ничего не сможет добиться. Но младший брат смог получить опыт, заработать денег и открыть своё агентство, показывая властному отцу, что он в состоянии сам позаботиться о себе. Эта семейная ссора практически полностью обрубила связи дяди Влада со своей семьёй. Он не общался с родителями, лишь прилетал на похороны отца и матери. С родным братом он не был в ссоре, но годы разлуки не прошли бесследно. Они могли изредка созвониться, но в гости друг к другу не летали: оба были слишком занятыми людьми.

Олег Семёнович Скворцов был высоким брюнетом с аккуратной небольшой бородкой и вечно хмурым и твёрдым взглядом. Отдалённо чертами лица он определённо напоминал своего брата, но лишь внешне. Мне он казался слишком холодным, словно бы не живым, каменным. От его улыбки не становилось легче, а при разговорах всё время хотелось вытянуться струной. В нём не было той теплоты, что была у его брата, но чувствовалась властность. В этом было их самое главное различие.

Однако жёсткий взгляд стал потерянным, стоило ему войти в морг, где я с родителями сопровождали Сашу, оказывая тому моральную поддержку, и увидеть тело своего младшего брата.

Этот мужчина, что в первую минуту нашего знакомства испугал меня, рухнул на колени, опираясь на секционный стол, где под простыней лежало остывшее изуродованное тело. И он заплакал. Горько. Надрывно. Шепча извинения брату, что они видятся только сейчас, и клялся, что ни за что не оставит его сына.

Убитый горем от смерти родного брата, он со всей возможной заботой отнёсся к родному племяннику, пообещав, что не бросит того.

Эти страшные несколько дней на всю жизнь отпечатались у меня в памяти. А ещё я помню, как сильно испугала меня внезапная перемена в Сашином состоянии. Первые дни после смерти родителей он безостановочно плакал, даже по ночам.

В самую первую ночь, когда только произошла авария, он остался с нами, до прилёта своего дяди. Родители просто не отпустили Сашу в пустую квартиру. На ночь его устроили у нас в гостиной. Все ушли спать, убедившись, что тот тоже уже успокоился и лёг спать, однако спустя полчаса, когда я пошла на кухню, я услышала его тихие всхлипы. Он лежал, завернувшись в одеяло, чтобы приглушить свой плач, повернувшись лицом к спинке дивана. От вида его дрожащего тела, ко мне тоже вновь подступили слёзы.

Тихонько подойдя к нему, я присела рядом на корточки, осторожно поглаживая друга по спине через одеяло.

Тот сильно вздрогнул, но из-под одеяла не вылез, как и не обернулся ко мне.

- Извини, я тебя разбудил? – хрипло спросил он, пытаясь выровнять голос. – Я больше не буду шуметь, иди спать.

Мне защемило сердце.

- Нет, я сама ещё не спала, - прошептала я. - Не сдерживайся. Если хочется плакать, то плач, тебя никто не осудит за это. Я понимаю, что тебе сейчас очень больно. Не стесняйся показывать эту боль.

Я говорила, ощущая, как по моим щекам тоже катятся слёзы.

Какое-то время Саша молчал, я уже было даже решила, что он начал успокаиваться, пока вдруг его не охватила более крупная дрожь. Он зарыдал, всё так же укрывшись и уткнувшись в подушку. Плакал отчаянно, выплёскивая всю ту боль, что ощущал внутри.

Меня тоже начало потряхивать от слёз. Если мне было ТАК больно, то что же ощущал сейчас он? Порывисто я обняла этот комок одеяла, упав рядом с ним на диван и уткнувшись лицом в область, где предположительно были его лопатки.

Мы оба проплакали почти всю ночь, уснув только ближе к утру, всё так же лёжа вместе.

После второй ночи хмурый Олег Семёнович, перед тем, как уехать давать распоряжения насчёт похорон, зашёл к нам, попросив присмотреть за племянником. Тяжело вздохнув, он с болью добавил, что сейчас Саша спит, потому что всю ночь плакал в комнате родителей.

Когда Саша проснулся, он был потерянным. Пусть он и пытался держаться, но весь день то и дело срывался на плач, ведь всё в доме напоминало о родителях.

На похоронах он безостановочно плакал, сквозь слёзы глядя на бледные лица родителей в гробах.

Я всё время была рядом с ним, так же горько оплакивая гибель этих прекрасных людей. Что-то всё время говорили священник и распорядитель, потом были бесконечные соболезнования от незнакомых людей - хоть я потом никогда Сашу не спрашивала,