Патриция Хилсбург - Изгнание из Эдема Книга 1 Страница 26

— Когда покупаешь их новыми, они стоят тысячи, но купите их, и через день-два за них не выручишь и сотни. Предложите за любую такую штуку триста, и владелец не рискнет отказаться: он знает, что подобные предложения очень редки, и оно может больше никогда не повториться.

— Да?!

— Так оно и есть.

— А вы психолог, мадам.

— Как это понимать?

— Это очень интересно, вы понимаете психологию того, кто хочет продать.

— Чепуха! Я просто умею покупать и продавать, если вы это имели в виду. И, естественно, я еще понимаю, или стараюсь понять человека, который передо мной, что можно от него ожидать, и какие струны в его душе могут отозваться.

— А вы говорите…

— Что?

— А то, я хочу сказать, что вот такие хорошие психологи и делают деньги. Это тоже наука.

— Но этому нигде не обучают.

— Есть же экономические факультеты у нас в стране и за рубежом. Там бизнесу обучают чуть ли не с дошкольного возраста.

— Уважаемый доктор, осмелюсь вам возразить, что невозможно научить человека петь, если у него нет голоса и слуха. Так и в бизнесе: если у вас нет психологического чутья, любви к деньгам, к тому обороту, который вы можете совершить, когда вы не можете предвидеть, где те дрожжи, которые дадут рост вашим деньгам — бизнесом заниматься не стоит.

— И даже не стоит пробовать?

— Пробовать обязательно стоит.

— Для чего?

— Бездарям бывает везет.

— Может мне попробовать?

— Давайте.

— Нет, меня интересуют не деньги, а наука.

— Без денег и наука бесполезна. Особенно медицина.

— Я вот работаю.

— Работаете. А своя клиника, а лаборатории, а хорошее оборудование, хорошие кадры, для развития той же медицины, да и не только это. Разве все это возможно без денег?

— Но не говорите мне, что отдавая больным людям свои знания, я занимаюсь бесполезным делом.

— Я не хочу этого сказать, но вы сделали бы во сто крат больше, будь у вас деньги.

— Но большие деньги и вообще какие-нибудь деньги требуют внимания к себе, с ними надо работать, а когда же заниматься наукой, лечить больных?

Стэфани, улыбаясь, смотрела на доктора, которого она заставила говорить о деньгах — теме ему чуждой и непонятной, он уже уделил столько внимания. Она чувствовала, что ее великолепное чутье на этот раз ее не подвело — перед нею человек неординарный, и они были бы очень интересной парой, возможно, несколько экзотической, но это ее не пугало.

— Вы женаты? — вдруг выпалила она.

— Нет.

— Почему?

— Моя жена — наука, она отнимает у меня все свободное время. Мне хватает ее. Хотя…

— Что хотя…

— Моя религия разрешает мне иметь четырех.

— Как это четырех. Сразу?

— Можно и сразу.

— Почему?

Я так называемый магометанин.

Для Стэфани, если она что-то задумала, преград нет, ни в вероисповедании, ни в месте жительства и месте рождения: все вопросы она решала сама, в необходимом для себя ракурсе. Так и на этот раз — она уже все решила.

— Вам придется довольствоваться двумя, если вы намерены жениться на мне.

— Что-о?

— Никаких, «что»!

— Разве между нами уже стоит вопрос о браке?

— Да, я хочу быть вашей женой.

— А вторая кто?

— Вы же говорили — наука!

— Хорошо хотя бы науке разрешили быть, но…

— Какое еще «но»?

— Мне достаточно только науки.

— Она останется при вас, милейший доктор, к ней я не буду испытывать ни капли ревности. Мы будем мирно сосуществовать, я на это надеюсь.

Занятые своим диалогом, Стэфани и доктор подошли к самому главному. Оба приподнялись над столом — было видно, как то, что предстояло сказать, должно оказать на партнера по диалогу необходимое действие.

— Но теперь я должна сказать, что я торжественно поклялась отцу…

— Погодите!

— Нет, это вы погодите!

— И не подумаю! Это очень важно!

— У меня тоже!

Доктор помахал у Стэфани перед глазами своей изящной, утонченной и очень чистой до особой прозрачности рукой, и она на мгновение умолкла.

— Я должен сказать, что торжественно поклялся матери, когда она лежала на смертном одре…

— Что-о?!

— Моя мать была мудрая женщина. Она взяла с меня клятву, что, если женщина захочет выйти за меня замуж, а я почувствую искушение жениться на ней, я вручу ей двести пиастров и предупрежу, что она должна, имея при себе только то, что на ней надето, и эти деньги, прожить своим трудом, без малейшей посторонней помощи, не менее полугода. Если она сможет — мы поженимся. Если нет — мы больше никогда не встретимся.

— А если она сможет?

— То так тому и быть!

— Чему быть?

— Я буду обязан жениться на ней, даже если эта женщина уродлива, и я уже потеряю к ней влечение.

— И что?

— Я дал клятву!

— И вы смеете подвергать меня, Стэфанию Харпер Фархшем, такому гнусному испытанию? Да и вообще какому бы то ни было малейшему испытанию?!

— Я дал клятву!

— Это значит?

— Да, да — у меня тоже Эдипов комплекс — такова воля всемогущего Аллаха, и я ничего не могу поделать.

Стэфани смягчилась — воля покойных уважаемых родителей для ее самой тоже была свята.

— Кто была ваша мать?

Благостное выражение на лице доктора явно свидетельствовало о неподдельных чувствах к матери и воле покойной.

— Моя мать была прачка и вдова.

— И она смогла дать вам медицинское образование?

— Она вырастила одиннадцать человек детей. Я был самым младшим и ее любимцем. Остальных десять она научила простому рабочему ремеслу. С их помощью она сделала из меня ученого. Ее заветной мечтой было иметь сына, который бы умел читать и писать и еще умел врачевать людей. Она учила меня, молилась Аллаху, и он услышал ее молитвы, помог мне найти в себе силы для учебы и открыть дарованные Аллахом таланты.

Стэфани со спокойной, привычной для нее воинственностью посмотрела на доктора, понимая его требования, но не собираясь соступить в сторону, испугаться трудностей. Малейшие преграды для нее были очередной приятной вспышкой ее жизненной энергии.

— И вы думаете, что я спасую перед какой-то прачкой? Вы надеетесь?

— Боюсь, что да.

— Не надо бояться.

— Вам не выдержать испытания.

— Вы меня не знаете.

— Вот постепенно познаю.

— Будете познавать очень долго.

— Это, видимо, интересно.

— В самом деле? А как насчет испытания, которое выбрал мой отец для супруга, достойного меня?

— Ого!

— А как же!

— Значит мужчина тоже должен подвергнуться испытанию?