Белва Плейн - Рассвет Страница 30

Последовала еще одна мучительная пауза.

– Да, – признала наконец Лаура. – И снова пауза. – Не могу представить дом без тебя.

Бетти Ли грустно улыбнулась.

– Я все равно старею. Время бросать работу.

– Ну нет, не настолько ты старая. Давай уж будем честными до конца – ты ведь и не думала бросать работу.

– Ну хорошо, пусть так. Но вы же знаете, что я всегда, в любой момент буду готова прийти вам на помощь.

Лаура кивнула и вытерла глаза:

– А я – тебе.

– Теперь я, пожалуй, пойду. – Бетти Ли нагнулась и поцеловала Лауру в щеку. – Берегите себя, ладно? И если я вам понадоблюсь, дайте мне знать.

– Обязательно, – прошептала Лаура и не подняла головы, когда Бетти Ли направилась к двери.

Она слышала, как старая служанка прошла через кухню, попрощалась с Графом, который скорее всего лежал в своей корзинке, и закрыла заднюю дверь.

Ушла. Эта достойная женщина ушла после того, как в их доме задели ее достоинство.

В мире так мало сострадания. Бетти Ли и ребенок с копной непокорных волос, сидящий у рояля… Почему? Камни, издевательства, пули. Зачем все это, Господи? Лаура сидела, глядя то на ужасный снимок на первой странице газеты, то на удаляющуюся фигуру Бетти Ли, которая неспешно шла по улице к своему дому.

Спустя какое-то время Лаура встала и вышла из дома. Воздух был свежим и влажным. На Фейрвью легкий ветерок шелестел в листве. На улице было тихо. У одного дома садовник подрезал кусты. У другого вращалась поливальная установка, разбрызгивая вокруг бриллиантовые капли. Трудно было поверить, что что-то могло нарушить покой этого места.

Машина замедлила ход, проезжая мимо дома Блейров. Наверное, пройдут годы, прежде чем его перестанут называть домом Блейров, ведь он много лет принадлежал этой семье. Еще одна машина притормозила с тем, чтобы пассажиры успели как следует рассмотреть дом, потом снова набрала скорость и укатила. Любопытствующие.

– Но меня привело сюда не любопытство, – сказала Лаура самой себе. – Я знаю этих людей. По крайней мере, они для меня не просто имя.

Она подошла к железной изгороди. На подъездной дорожке стоял грузовик. Рабочие уже приступили к починке окон. Выбитые стекла лежали на лужайке. Неровные осколки производили впечатление такого же смертоносного оружия, как остро наточенный нож.

– Осторожнее, леди, – предупредил рабочий, когда она направилась по дорожке к дому.

На белой двери переднего входа чернело пятно краски. Что-то там было написано, но надпись постарались затереть, так что ничего нельзя было разобрать кроме одной буквы, похожей на «Н». Наверное, отец семейства, встав пораньше, замазал надпись. Она позвонила.

Подождав какое-то время, позвонила еще раз. Дверь чуть-чуть приоткрылась и в щель высунулась ребячья голова. Изумленные глаза смотрели на Лауру.

– Синтия, – сказала Лаура. Дверь начала закрываться.

– Синтия, – повторила Лаура, – ты меня не узнала?

– Мама сказала не пускать никого кроме рабочих, которые чинят окна.

– Скажи ей, пожалуйста, что это я. Та дама, которая приходила к вам накануне, которая будет заниматься с тобой музыкой. Ты ведь меня помнишь?

Девочка закрыла дверь. «Хочет быть уверенной в том, что я не ворвусь внутрь, – с грустью подумала Лаура, дожидаясь перед закрытой дверью. Спустя пару минут дверь снова открылась.

– Мама говорит, что не хочет никого видеть. Никого, так она сказала.

Что ж, это можно было понять. Вполне. Стоило только представить себя на месте этой женщины.

– Мне очень жаль, – мягко сказала Лаура. – Может быть, в другой раз.

– И никаких уроков я брать не буду, – добавила девочка.

Дверь закрылась с глухим стуком, прозвучавшим, однако, так, как если бы ее с силой захлопнули. Лаура пошла по дорожке к воротам, испытывая непривычное чувство стыда. Подобное ощущение возникает, когда актер на сцене вдруг забывает слова роли, или когда ты становишься свидетелем того, как один из собравшейся компании выставляет себя дураком. Вроде бы тебя это и не касается, но ты все равно испытываешь стыд.

Она шла по улице мимо просторной лужайки, на которой ребятишки не старше семи-восьми лет играли в бейсбол. Они были такими серьезными и сосредоточенными в своих бейсбольных кепках и рукавицах, будто от победы их команды зависело что-то очень важное. Такие невинные. Подходя к перекрестку, она услышала голоса и стук теннисных мячей, доносившихся из-за живой изгороди, ограждавшей теннисный клуб. Это тоже было невинное счастливое времяпрепровождение. Утро в американском городе.

Из-за угла вышла Лу Фостер.

– Ходила навестить их, но на мой звонок никто не ответил, – сказала она. – Мне, знаете, не по себе. Каково им было прошлой ночью, можете себе представить?

– Почему-то мы с вами встречаемся при печальных обстоятельствах, – ответила Лаура безо всякого выражения.

– Джефф и я кое-что видели вчера вечером. Мы возвращались домой и, когда свернули на Фейрвью, там творилось что-то невообразимое – люди бежали, машины разъезжались в разные стороны, сигналя вовсю. Мы проехали с большим трудом. Ваш Том был там в машине с какими-то людьми. Он вам не рассказывал?

Лауру словно слегка ударило током. Совсем крошечный разряд, как бывает иной раз, когда, стоя на ковре, дотрагиваешься до электрического выключателя.

– Нет, но они с Бэдом опаздывали утром на работу, и мы и двух слов не успели сказать.

– Ну, тогда он вам еще расскажет, какая там была неразбериха. Я думаю, что хулиганы, разбившие стекла, испугали людей, собравшихся на митинг на другой стороне улицы, и те захотели убраться оттуда до прибытия полиции. Но по-моему, Лаура, Грег Андерсон как-то в этом замешан. Он сторонник Джонсона, а Джонсон, на мой взгляд, ни перед чем не остановится.

– Не знаю. Я больше ничего не знаю, – тусклым голосом откликнулась Лаура.

– Грег Андерсон – никудышный человек. Родители не могли добиться от него послушания, когда ему было всего пять, и сейчас положение, судя по всему, нисколько не изменилось.

– Ну, когда человеку исполнилось девятнадцать, о каком уж послушании может идти речь, – ответила Лаура, думая только о том, как бы попасть домой. Поскорее домой…

Она подошла по дорожке к передней двери своего дома – изящной, застекленной зеленой двери с начищенным до блеска медным дверным молотком, которым никто не пользовался. Молотки принадлежали другому веку, тому, когда звонки еще не были изобретены, но этот был очень красивым. На этой двери не было никаких грязных пятен, и стекла в окнах были целы. Они блестели в солнечном свете и через них ясно были видны тюлевые занавески с узором из виноградных гроздей и листьев. В деревянных кадках по обеим сторонам от двери цвели кремовые и пурпурные петунии. Граф почувствовал ее приближение – из кухни донесся его заливистый лай. Сейчас он бросится через холл встречать ее.