Ложь Моего Монстра - Рина Кент Страница 32

Тихий стон слетает с ее губ, и мой член твердеет до болезненной степени. Блять.

Я должен был трахнуть ее до того, как придумал этот метод пыток.

Или, что еще лучше, трахнуть ее, пока я ее пытал.

Я месяцами соблюдал целибат, прежде чем она появилась. Поиск дырки без драмы был хлопотным делом, в котором я не хотел участвовать без крайней необходимости.

Но соблюдать целибат после того, как побывал в киске Саши ровно двести двадцать семь раз, было чистой удачей.

Что? Я не хотел считать, но, возможно, я стал одержим и сделал это бессознательно.

Мои пальцы задерживаются на красных полосах на ее бледной коже. Это ужасно, что я хочу поставить на нее больше отметок, чтобы мир мог видеть, кому она, блять, принадлежит? Возможно.

Однако это не значит, что эта мысль исчезает.

Ее голова наклоняется в сторону и падает мне на грудь. Гребаный блять.

На секунду я забываю, что злюсь на эту женщину. Нет, злюсь — это мягко сказано. Я в ярости и так близок к тому, чтобы сойти с ума, когда думаю, что у нее есть кто-то еще.

Эти мысли заставляют меня задуматься о том, чтобы поджечь всю Россию, просто чтобы избавиться от него.

Такие безумные, совершенно невозможные мысли не оставляли меня в покое с тех пор, как я услышал, как она говорила ему по телефону, что любит его и что вернется к нему.

Как будто я когда-нибудь позволю этому случиться.

Добавьте ощущение предательства и выстрел, и я скатываюсь вниз по спирали по пути, который даже мне не нравится.

Ни капельки.

Я поглаживаю следы своих пальцев на ее шее, и она прислоняется щекой к моей ладони, прижимаясь ближе, как будто я ее безопасное убежище.

Скорее, я ее ад, созданный на заказ.

Когда я вытираю капли пота с ее лица, название бездны, в которую я упал, ударяет меня в гребаное нутро.

Одержимость.

Так это называется, не так ли? Вот каково это — испытывать потребность владеть кем-то, когда я никогда раньше не задумывался об этой концепции. Вот почему меня преследуют образы абсолютного гнева, если кто-нибудь посмеет забрать у меня эту женщину.

И это включает ее.

Я говорил об этом раньше — если она и дальше не будет выбирать меня, я стану самым жестоким монстром в ее жизни. Я полностью уничтожу ее, пока один из нас не умрет.

И это опасно. Не только для нее, но и для меня.

Потому что она начинает выглядеть как гребаная слабость. Она та, кого можно использовать против меня, чтобы поставить меня на колени.

А у меня нет слабостей.

Я всегда был из тех, с кем можно, но стоит играть. Я никогда не подходил слишком близко, никогда не раскрывал свои карты и не позволял эмоциям влиять на процесс принятия решений. Так что представьте мое гребаное раздражение, когда я понял, что самые чертовы основы моего существа были поколеблены никем иным, как врагом.

А Саша — враг. Я мог бы не относиться к ней так, как к своим традиционным врагам —убивать их или манипулировать ими, а затем убивать — но она не та, кому я бы доверял.

У нее связи с Организацией Бельского, и хотя я понятия не имею, почему они хотят моей смерти, я знаю, что они преследуют меня.

И пока я не смогу полностью склонить ее на свою сторону, то есть она ничего не будет от меня скрывать, ей придется оставаться в серой зоне.

Теперь, если бы мой член понял, что трахать ее безрассудно, это было бы замечательно.

Не помогает и то, что ее обнаженное тело распластано передо мной, соблазняя меня взять ее и напомнить ей, кому именно она принадлежит.

Успокойся, мальчик. Наш час еще настанет.

Я приподнимаю ее достаточно, чтобы убрать влажное покрывало вместе с секс игрушками, ножом и моим ремнем, а затем кладу ее на чистую сухую простыню.

Она очаровательно стонет, что не помогает в состоянии с моим изголодавшимся членом, затем со вздохом поворачивается на бок.

Мой самоконтроль был испытан за сегодня больше раз, чем за всю мою гребаную жизнь. Мне требуется вся моя сила, чтобы пойти в ванную и положить несколько полотенец в таз с горячей водой. Когда я возвращаюсь, она снова лежит на спине, каждый дюйм ее обнаженной кожи открыт для меня.

Я смотрю на свой член, который становится чертовски назойливым.

— Серьезно, сейчас? С каких это пор мы увлекаемся сомнофилией?

Единственный ответ, который я получаю — это выражающая свой протест эрекция.

Я думаю о младенцах, лицах людей, убитых пулей в лоб из дробовика, и Юлии.

Последнее помогает.

Я сажусь на край кровати и начинаю с того, что вытираю лицо Саши, затем ее шею, слишком долго задерживаясь на следах от своих пальцев. Затем я смываю кровь с ее груди и живота. После этого я особенно заботливо мою ее неудовлетворенную киску. Она стонет, когда я вытираю ее складки, и это грозит разбудить мой член после того, как я, наконец, усыпил его, поэтому я перехожу к ее рукам. Ранее, пока она сопротивлялась, она повредила несколько ногтей на пальцах. Я поглаживаю их, а затем перехожу к красным следам, оставленным ремнем.

Закончив, я повторяю все снова, касаясь каждого уголка, каждого изгиба и шрама, оставленного пулей на задней части ее плеча. У нее есть и несколько других шрамов — некоторые на животе, но большинство на руках и ногах.

Такое мягкое тело не было создано для армии или работы телохранителем, но опять же, похоже, ей это нравится.

Армия, возможно, не так сильно, поскольку она всегда, кажется, была там на заданиях. Однако с тех пор, как мы приехали в Нью-Йорк, она стала более беззаботной, и я ловлю ее улыбку всякий раз, когда она заканчивает свой командный лист — одна из немногих, кому это удается.

Она дрожит, и я понимаю, что, возможно, увлекся.

Я достаю свежее одеяло и накрываю ее им.

Проходит несколько секунд, пока я смотрю, как она спит.

Знаете что? К черту это.

Я снимаю рубашку и брюки и ложусь на бок, чтобы лучше рассмотреть ее. Я даже не сплю, поэтому тот факт, что я разделся для этого, сам по себе странный. Я даже кладу голову на подушку.

Вид, черт возьми, того стоит.

Я кладу руку на ее грудь и начинаю дразнить