Кора Бек - Эльнара-2. В объятиях короля. Первый русский любовно-эротический роман Страница 7

Уже с утра все подступы к площади были напрочь забиты неуклюжими крестьянскими подводами, добротными ландо зажиточных городских купцов и преуспевающих ремесленников, и элегантными экипажами знати. Балконы и крыши окрестных домов грозили обвалиться под тяжестью заполнявшего их народа. Счастливые ребятишки гроздьями висели на деревьях, нещадно обдирая рукавицы, и пугая своим шумом и весельем важно расхаживающих по карнизам голубей.

Изнеженные благородные дамы зябко кутались в манто и прятали руки в изящные муфты, статные горожанки тщательно, с чувством собственного достоинства, расправляли складки на своих удлиненных по последней моде суконных накидках и бросали косые взгляды на приземистых, розовощеких крестьянок, укутанных в большие пуховые шали, крест – накрест перевязанные на спине, отчего их юбки, пошитые из толстой грубой ткани, на поясе чересчур сильно стягивались, а на бедрах слишком топорщились, невольно притягивая к себе взоры любителей пышных форм.

Щегольски одетые кавалеры нарочито оживленно переговаривались друг с другом, делая вид, будто все происходящее их мало интересует. Временно оказавшиеся без присмотра своих сварливых жен, собирались в тесный кружок ремесленники и, распивая под укрытием какой – нибудь колымаги бутыль крепкого рома, вполголоса обсуждали между собой очередное подорожание кожи, шерсти и пушнины, что многих из них очень ощутимо било по карману. Беззаветно преданные золотому тельцу, неповоротливые купцы в мохнатых, волочащихся по земле шубах, не желая понапрасну терять драгоценное время, вели отчаянные торги со съехавшимися на праздник из окрестных деревень крестьянами по поводу будущего урожая гречихи и зерна. Не привыкшие к суете и быстрым решениям, крестьяне недоверчиво слушали бойкие речи купцов, пытаясь найти в них какой – нибудь подвох или обман.

Однако, будучи немало наслышаны о ловких городских мошенниках, они часто отвлекались от разговора, проверяя, на месте ли их, припрятанный, как правило, за пазухой мешочек с деньгами, и ни сном ни духом не подозревая, что своим беспокойством они как раз – таки привлекают внимание тех самых мошенников, выглядевших в действительности отнюдь не так, как это себе представляли наивные труженики полей, из – за чего они подчас возвращались в родные места не только без обещанных домочадцам городских гостинцев, но и без единой монетки в кармане. Впрочем, до грабежа дело не всегда доходило.

Ровно в двенадцать часов дня главную площадь города оглашал мощный сигнал королевского горна, возвещавший о начале долгожданного праздника. Людская суета мгновенно стихала, даже глядельщики, по долгу службы вечно шныряющие в толпе, выискивая нарушителей порядка, на время останавливали свое движение и, вытянув руки по швам, внимали приветственной речи Его Величества короля. Правда, обычно она длилась довольно недолго, поскольку государю и самому не терпелось поскорее насладиться высоким искусством странствующих поэтов, ряды которых буквально на глазах с каждым годом все больше редели. Жаждавшая зрелищ толпа в едином порыве восторженно кричала: «Виват, король!», но стоило только раздаться первым звукам Гимна трубадуров, как на огромной площади, до отказа заполненной народом, словно по мановению волшебной палочки вновь воцарялась тишина.

Конечно, нынче все сильно изменилось и, вместо прежних нескольких сотен человек, занимавших собой добрую часть столичной площади, на ней в две сиротливые шеренги выстраивалась пара дюжин доживавших свой век певцов прекрасной романтической эпохи. Обветшали и выцвели их некогда роскошные, ярко – красные камзолы, потускнели позолоченные пуговицы, щегольские павлиньи перья на порядком изношенных шляпах заменило обычное гусиное перо, но все та же молодецкая стать ощущалась в их гордой осанке, широком развороте плеч, на которые прихотливой волной ниспадала копна густых, серебристых локонов, а в мудрых и уже выцветших глазах светилась неподдельная гордость за дело, которому они посвятили свою жизнь.

Гимн трубадуров, воспевавший любовь к родной земле, мужество и отвагу ее героических сынов, красоту, верность и щедрость сердца ее дочерей, пробуждал в людях самые лучшие качества души и позволял им ощутить себя единым сплоченным народом. Подобно древним грекам, во время проведения Олимпийских игр накладывавших строжайшее вето на все войны, ланшеронцы в День трубадура прощали друг другу нанесенные им ранее обиды, забывали обо всех ссорах и разногласиях, возвращали старые долги, не сквернословили и не злоупотребляли вином. На всех подарках, которыми в этот день они по традиции обменивались друг с другом, обязательно изображалась лира, как символ творчества и вдохновения трубадуров Ланшерона, предпочитавших держаться особняком, в отличие от их соседей – французов, что беспечно колесили по всем близлежащим странам.

Подобно парящей в небе птице, гордо и величаво летел над Ластоком стройный хор сильных, хорошо поставленных голосов, к которому постепенно присоединялись голоса всех присутствовавших на площади жителей и гостей столицы, подчас невольно вызывая у приглашенных на это празднество правителей соседних стран чувство затаенного страха перед единством и силой духа народа Ланшерона. После торжественного исполнения Гимна перед собравшимися выступали наиболее именитые трубадуры, а затем небольшими группами по три – четыре человека они расходились по улицам города, чтоб порадовать своим искусством всех тех, кто по каким – либо причинам не сумел попасть на главную площадь Ластока.

Трубадуры медленно продвигались вперед, окруженные плотной толпой почитателей их таланта, но стоило только в каком – нибудь окошке мелькнуть хорошенькому женскому личику, как один из них тут же останавливался, чтобы исполнить волнующую романтическую серенаду и, хоть песня была обращена к прекрасной незнакомке, вызвавшей вдохновение и даже, быть может, страсть у ее исполнителя, каждая, услышавшая ее дама, в эти дивные минуты ощущала себя любимой, единственной и желанной.

А если на пути трубадуров попадалась парочка нечаянно повздоривших между собой кавалеров, вот – вот готовых в пылу безудержного, но не всегда оправданного гнева, скрестить незамедлительно свои острые шпаги, они, не сговариваясь, тотчас выстраивались в ряд и исполняли балладу, воспевавшую не только героизм и недюжинную силу рыцарей прошлого, но их мудрость и трезвость мысли, позволявшие им сохранять хладнокровие и отделять зерна от плевел в, казалось бы, самых тяжелых, безвыходных обстоятельствах. После исполнения баллады, пристыженные столь деликатным образом кавалеры, как правило, мирно расходились в разные стороны и даже порой обменивались дружеским рукопожатием, а трубадуры неспешно шли дальше. Праздничные гуляния обычно продолжались до глубокой ночи, но воспоминания о них еще долго согревали теплом сердца всех ланшеронцев, ощущавших закономерную гордость за свою принадлежность к великой и богатой талантами нации.

Всех этих чудесных подробностей, разумеется, не знала и не могла знать графиня Ангалесская, всего лишь несколько месяцев назад впервые ступившая на благословенную землю королевства Ланшерон. Только по этой причине, занятая подготовкой к праздничному балу, Эльнара позволила себе пропустить главное действо, как всегда ровно в полдень развернувшееся на столичной площади, куда, правда, не преминули отправиться уже успевшие помириться Султан и Мари. Этим, сами того не ведая, они очень сильно обидели Регину, привыкшую чувствовать себя едва ли не вторым лицом практически в любом из домов, где ей когда – либо доводилось служить, с которым приходилось даже главе семейства считаться, если госпожа вдруг оказывалась чересчур избалованной, взбалмошной дамой. Раздосадованная таким невниманием к ее персоне, фрейлина не захотела идти на праздник одна, однако, в душе затаила нешуточную обиду на влюбленную парочку, и без того вызывавшую у нее глухое раздражение своими нежными отношениями.

В свою очередь, графиня Ангалесская, будь на то ее воля, также осталась бы в этот день дома, но уже по другой причине. Она не любила лишний раз появляться в светском обществе, весьма напоминавшем ей многолюдный и шумный перистанский базар, от которого оно отличалось, пожалуй, лишь тем, что здесь на всеобщее обозрение выставлялись не товары, а люди, соперничавшие друг с другом роскошью и изысканностью своих туалетов, украшений, причесок. А уж юную безродную чужестранку, столь обласканную королевской милостью, придворные Генриха Бесстрашного всегда оглядывали с особым пристрастием. Конечно, свободолюбивую дочь степей мнение света не слишком волновало, но ей не хотелось огорчать государя, желавшего, чтобы она присутствовала на празднике. А потому ясным солнечным днем графиня Ангалесская отправилась в королевский дворец на бал, посвященный Дню трубадура.