Владимир Дацышен - Изучение истории Китая в Российской империи. Монография Страница 15

История Китая по логике должна была бы стать важнейшей составляющей истории всемирной или всеобщей. Но становление курсов и программ по всеобщей или всемирной истории само по себе было делом сложным и противоречивым. Уже первый опыт создания в Московском университете в 1804 г. «кафедры всемирной истории…» оказался неудачным. Подобная же судьба постигла кафедры всемирной истории в новых университетах, ставших потом поочередно центрами российского китаеведения. В 1804 г. занять кафедру всемирной истории Казанского университета пригласили воспитанника германских университетов немца П. А. Цеплина251, работавшего домашним учителем в Санкт-Петербурге. Такая кадровая политика была не случайной: в то время в России вообще не было профессоров истории. Попечитель Казанского учебного округа в своем представлении на имя министра народного просвещения писал: «Ко исполнению Высочайше конфирмованного Устава Казанского Университета без профессоров приступить и наполнить места их инако невозможно, как со временем. Чтобы сделать ему (Университету) начало, имею честь представить на утверждение Вашего Сиятельства: 1. Учителя истории и географии, инспектора над классами Казанской гимназии Илью Яковкина в звание профессора истории, географии и статистики Российской Империи»252.

Если были серьезные проблемы с кадрами для кафедр российской истории, то со всеобщниками было еще сложнее. Уже в 1807 г. П. А. Цеплин покинул кафедру, хотя позднее он нашел себе место в университете, но уже на другой кафедре. Еще более неудачным оказался опыт приглашения на кафедру всемирной истории другого немецкого профессора – И. М. Томаса. Затем всеобщую историю в Казанском университете преподавал воспитанник казанской гимназии и Казанского университета профессор П. С. Кондырев253, из воспитанников этого университета, но бывший экономистом, а не историком. Правда, профессор П. С. Кондырев имел отношение к востоковедению, он изучал мусульманскую историю, активно занимался развитием религиозной школы у татар.

Не намного лучше складывалась ситуация и в столичном университете. Первым профессором всеобщей истории в Санкт-Петербурге стал получивший богословское образование немец из Силезии Эрнест-Вениамин-Соломон Раупах. В Санкт-Петербург он прибыл на место пастора, но 11 лет служил домашним воспитателем. Этот домашний учитель за полным отсутствием в России профессиональных историков зарубежных стран и был принят в Главный педагогический институт, который в 1819 г. был преобразован в университет. Опять же, первого петербургского профессора всеобщей истории в 1821 г. из России выслали за его либеральные взгляды.

После 1825 г. новая власть в Российской империи сразу обратилась к проблеме подготовки собственных кадров специалистов по всеобщей истории. В 1827 г. приказом Николая I при Дерптском университете был создан Профессорский институт для подготовки преподавателей-всеобщников. Началом современного представления о системе исторических кафедр и содержании собственно кафедры всеобщей истории в России можно считать лишь основание 1839 г. Т. Н. Грановским кафедры всеобщей истории в Московском университете. Однако и ко времени завершения оформления системы кафедр всеобщей истории вопрос о включении сколько-нибудь полной истории Китая в общий курс всеобщей истории практически не ставился.

Согласно требованиям Министерства народного просвещения, утвержденным самим министром А. Н. Голицыным254, принципы и содержание курса истории в российских университетах были следующими: «В преподавании Истории не должен Профессор вдаваться в излишния подробности баснословия отдаленнейших времен, всегда ложного и безполезнаго. Все, что в преподавании о сем предмете может быть допущено, есть только применение к истинной истории, из которой то заимствовано. После Истории Священной займется он чтением древнейших всех прочих Геродота и в писателях Греческих и Римских, до Рождества Спасителя писавших, покажет, что древнее основания Рима нет ничего положительно достовернаго. От Рождества Христова займет он слушателей своих преимущественно древностями Христианскими, и дабы показать, что Христиане несли все добродетели язычникам…»255.

По принятому общему содержанию курса всеобщей истории в XIX в. древняя история все-таки начиналась с «истории восточных народов, принадлежащих к культуре нашей всемирной истории». Но к «восточным народам, принадлежавшими к нашей истории» относились египтяне, эфиопы, израильтяне, прочие семитские народы и иранские народы, а китайская история не попала в первые программы по истории Востока исторических факультетов. Тем не менее упоминание о древних китайцах к середине XIX в. стало нормой для курсов университетских лекций по всеобщей истории256. Более того, некоторые университетские профессора специально обращались к истории Древнего Китая. Например, воспитанник Дерптского университета, доктор философии профессор Харьковского университета (с 1835 г.) М. М. Лунин257 в 1839 г. написал работу «Взгляд на историографию древнейших народов Востока. Китай». Будучи специалистом по древней и средневековой истории Западной Европы, этот ставший легендарным один из первых русских профессоров-всеобщников придерживался принципа единства законов развития всего человечества.

Для характеристики места истории Китая в общей системе изучения и преподавания всеобщей истории в России целесообразно обратиться к наследию самого Т. Н. Грановского. Впервые Китай упоминается в выпускной студенческой работе этого историка, но лишь как наиболее удаленное место миграции евреев. В 1838 г. Т. Н. Грановский сообщал из Германии: «У меня самые поверхностные сведения о Востоке»258, а в 1848 г. написал: «Прочел новейшее описание Китая и кое-что набросал на бумагу»259. На протяжении всей своей активной деятельности в Московском университете Т. Н. Грановский четко отстаивал позицию необходимости включения история Китая в общий курс всеобщей истории, и он успел написать главу «Китай» для своего незавершенного учебника по всеобщей истории. Однако выдающийся российский историк-всеобщник всегда придерживался крайне примитивного взгляда на историю Китая, полагая, что именно с этой страны началась история человечества, но тогда же и остановился процесс исторического развития этой страны. Историк утверждал: «Древняя история Срединной империи ничем не отличается от новой»260.

В первой половине XIX в. на разных уровнях ставился вопрос не только о необходимости изучения истории Востока, но знакомства с исторической наукой на Востоке. В качестве примера можно привести выдержки из авторского предисловия «Истории Монголов» студента Санкт-Петербургского университета В. В. Григорьева: «Всеобщее внимание, обращаемое ныне на Историю Монголов… побудили меня издать предполагаемую летопись, переведенную с IX Отделения всеобщей Истории Хондемира известной под именем Хуласет-уль-Ахбар. Хотя она есть не более, как сухой и краткий рассказ великих событий потрясавших вселенную… К этому намерению побудило меня еще и то обстоятельство, что на Русском языке нет ни одного Восточного Историка, переведеннаго с подлинника; ибо и самые переводы отца Иакинфа, которые доселе еще немногие умеют у нас ценить, суть большею частию извлечения из Государственных летописей, а история Абульхази переведена с Французскаго»261.

Тем не менее в университетском историческом образовании история Древнего Китая временами подала в учебные курсы, а средневековый Китай всегда выпадал из всеобщей истории. Такая ситуация была обусловлена пережитками средневековой европейской методологии, признававшей процесс развития лишь за народами, принимавшими христианство. Согласно христианской доктрине, Христос дал начало новому этапу развития человечества, а для народов, не принявших Христа или с ним не знакомых, развитие остановилось в древности, эти народы «оказались вне истории». Таким образом, в общий курс университетской исторической науки и образования история Китая не попала, за исключением, в отдельных случаях, древности, времен до Рождества Христова. И поэтому изучение история Китая в университетах если и велось, то только в рамках востоковедного, в основе своего филологического образования.

Преподавание восточных языков было включено в программу российских университетов первым общим уставом 1804 г. Правда, тогда речи о языках Восточной Азии еще не шло. Лишь в 1811 г. Харьковский университет предложил учредить должность адъюнкта «татаро-маньчжурского языка» для того, чтобы ввести изучение китайских текстов в маньчжурских переводах. Однако первым городом, где удалось открыть университетскую кафедру восточных языков, была Казань.

У истоков системы высшего востоковедного образования, в том числе и китаеведческого, были ректор Казанского университета Н. И. Лобачевский262 и попечитель Казанского учебного округа М. Н. Мусин-Пушкин263. Кафедра восточных языков была учреждена уже первым Уставом университета, а открыта в 1807 г. Показательно: первой книгой, изданной в университетской типографии, была «Азбука и грамматика татарского языка с правилами арабского чтения», и произошло это еще в 1809 г. В 1828 г. на базе кафедры восточных языков были организованы специальные кафедры – турецко-татарской словесности и арабо-персидской словесности. А 25 июля 1833 г. в Казанском университете была учреждена первая в России и Европе кафедра монгольского языка, ставшая основой будущего университетского китаеведения. Показательно: и первые русские китаеведы, жившие за сто с лишним лет до этого, тоже были воспитанниками школы монгольского языка. В XIX в. университетское востоковедение в России еще в большей мере, чем академическая наука, было связано с практическими задачами христианской миссионерской деятельности среди восточных народов Российской империи. Этим объясняется и выбор Казани в качестве научно-образовательного центра, и первый набор востоковедных кафедр в университете.