Автор неизвестен - Повесть о смуте годов Хэйдзи Страница 19

На рассвете десятого дня второй луны был сильный заморозок, река Отова начала покрываться льдом, с горных пиков повеяло холодом, а наледь на дорогах не таяла. Сгустились тучи, повалил снег, и не стало видно, куда идти. Мать подбадривала детей, но ноги у них распухли и кровоточили, они падали и плакали от бессилья. «Как же быть?» — кручинилась мать, и не передать, что было у неё на сердце. Когда дети плакали особенно громко, сердце её сжималось: «Вдруг кто услышит?»; когда встречные участливо расспрашивали её, душа уходила в пятки: «А что у них на уме?» Так кручинясь, шла она, ведя детей за руки, останавливались они у чьих-то домов, немного отдыхали и шли дальше, куда несут ноги. Когда поблизости не было любопытных глаз, Токива сказала восьмилетнему сыну:

— Что ж ты, совсем ничего не понимаешь? Мы поблизости от врагов, от места, что зовётся Рокухара. Будете плакать — вас заметят и схватят, потому что вы — дети господина Левого конюшего, и обезглавят. Если жизнь дорога — не плачьте. Говорят, хорошие дети слушают свою мать, даже ещё будучи в чреве. А вам-то по семь- восемь лет! Так что же вы таких простых вещей не понимаете! — так со слезами уговаривала она, и после таких уговоров восьмилетний сын, будучи старше других, примолк, хоть слёзы так же лились из глаз. Шестилетний ребёнок по-прежнему падал и плакал: «Холодно! Замёрз!» — а Токива, что уже несла двухлетнего сына, не могла взять его на руки. Могла она только взять его за руку и продолжать идти. С тех пор, как узнала она, что господин Левый конюший убит, не могла она даже выпить горячей воды, а потому слабела, как бабочка-однодневка. От волнения и лишений в дороге она, казалось, вот-вот испустит дух, но от жалости к детям она забыла о том, как длинны весенние дни, и со звоном колокола, возвещавшего закат, добрались они до Фусими.

Закончился день, надвигалась ночь, а пристанища у них не было. У подножья гор при дороге виднелись дома, но думала Токива: «Враги все ещё близко! Верно, это дома вассалов Рокухара!» — и не смела попросить ночлега. Ей ничего не оставалось, кроме как плакать: «Как же приходится страдать, будучи матерью детей того господина, что принёс мне столько печали!» И так, опасаясь недобрых людей в горах и полях, забились они все четверо в заросли при дороге, обнялись, взявшись за руки, и плакали.

Прошло время сумерек, дорога опустела, и казалось, что не переживут они эту ночь, если останутся здесь. Думала Токива: «Найти бы хоть травяную хижину в горной деревне, где нас никто не знает. Переждать бы хоть одну эту ночь, чтоб спасти детей!» — и повела детей на свет, видневшийся где-то недалеко. Вышли к дому, она постучала в бамбуковые ставни, и на стук из дверей появилась женщина постарше Токивы, вероятно, хозяйка этого дома. С удивлением взглянула она на Токиву:

— Куда же это вы направляетесь, по такому снегу, без охраны, да ещё и с малыми детьми? — спросила она.

— Видите ли, мой муж был со мной жесток, и я взяла детей и ушла из дома, не в силах вытерпеть такое его обращение. А в дороге нас застал снег, и мы заплутали, — отвечала с заплаканным лицом Токива, пытаясь убедить хозяйку, хоть догадывалась, что та вряд ли поверит, и рукава у неё промокли от слёз. Хозяйка сказала:

— Что-то не очень верится — непохоже, чтобы вы были из простых людей. Смута наступила в мире, и думается мне, что вы изволите быть супругой кого-то из знатных господ. За укрывательство беглецов меня, старуху безродную, свяжут и потащат в Рокухара, испытаю я унижение да и жизни, пожалуй, лишусь. А всё же — не выгонять же вас. Кто вас ещё приютит в этой деревне? А в полях и горах вам оставаться негоже, на такой стуже разве доживёте вы до завтра? Много в деревне домов, много семей, но именно ко мне вы постучались — верно, из-за обета, принятого ещё в прошлых жизнях. Извольте же зайти в мою убогую хижину! — так впустила она беглецов. Достала и постелила новую циновку, на очаге разогрела им еды. Токива обрадовалась, но из-за перенесённых тягот не могла проглотить ни кусочка, лишь как могла накормила детей. Хозяйка, у которой сердце сжималось от жалости при виде Токивы, старалась им всячески услужить. «Верно, в ней воплотилась Каннон из Киёмидзу!» — думала Токива, и вновь затеплилась исчезнувшая было надежда на то, что всё как-нибудь обойдётся.

Шестилетний сын, устав с дороги, уснул у колен Токивы, обо всём забыв. Восьмилетний ребёнок же, видя мать, без конца проливающую слёзы, тоже вспоминал своего отца, Ёситомо, и не мог успокоиться и задремать, а лишь плакал, отвернувшись к стене, не в силах сдерживаться. Наступила глубокая ночь, все в доме улеглись, и тогда мать сказала восьмилетнему сыну на ухо:

— Несчастные вы мои! Ведь есть люди благоденствующие, что растят по десять, двадцать детей! Хоть и говорят, что в нашем непостоянном мире одни умирают раньше, другие — позже, но ведь бывает же, что вместе доживают до седых волос, а потом дети провожают их в последний путь. А мы не знаем, кто нас завтра схватит и что нас ждёт впереди. Может, утопят в омуте, а может, зароют в землю. Годы, что ты меня поддерживал, годы, что я тебя растила — пролетели, как одна ночь, за которой следует расставание! — плача, сетовала она, и Има- вака спросил:

— А что ты, мама, будешь делать, если нас убьют?

— Разве смогу я прожить хоть день, хоть минуту после вашей смерти? Я тоже умру с вами! — отвечала она.

— Как хорошо, что ты, мама, тоже умрёшь с нами, и мы не расстанемся с тобой! Если мы будем с тобой, то и жизни не жалко, — сказал Имавака, и они, рука в руке, голова к голове, проплакали до рассвета. Долго для них тянулось время ожидания рассвета, хоть и коротки весенние ночи, но наконец-то начало светать, послышались крики петухов и звон колоколов в храмах.

Постепенно рассвело, и Токива потихоньку разбудила детей и собралась уходить. Хозяйка того дома вышла к ним и принялась уговаривать:

— Дайте отдохнуть детям хотя бы ещё один день! Снег перестанет — тогда и пойдёте, куда вам нужно! — всё настаивала она. Горько было покидать столицу, и хоть спешила Токива увести детей подальше от врагов, но уступила хозяйке, пожалевшей её, и так они остались в Фусими ещё на день.

В пути им встречались люди, что их жалели и помогали — кто подвозил их на лошади, а кто нёс детей на руках по пять-десять тё, и наконец-то пришли они в уезд Уда, что в земле Ямато.

Ещё одна ночь прошла, и Токива снова разбудила детей, попрощалась с хозяйкой и собралась в путь. Хозяйка проводила их до ворот, и сказала на прощанье:

— Глубоко скрыты причины нашей связи в прошлых рождениях. Боязно прятать вас и дальше так близко от столицы, и сегодня я не смогу вас оставить здесь. Не переживайте, что побеспокоили меня, хоть я вас вовсе и не знаю. Лучше просто навестите меня, если будете снова жить в столице, хоть я вам вовсе и не ровня!

— Наверное, были вы моей матерью в прошлой жизни, а иначе как появилась бы между нами такая связь! Век не забуду я вашей доброты, если только суждено мне остаться в живых! — говорила Токива, и так они расстались в слезах.

В пути им встречались люди, что их жалели и помогали — кто подвозил их на лошади, а кто нёс детей на руках по пять-десять тё[118], и наконец-то пришли они в уезд Уда, что в земле Ямато. Там жили родичи Токивы, которых она попросила:

— Чтобы спасти детей, надеялась на вашу помощь, потому и пришла к вам, хоть и не знала дороги.

Те опасались, как бы чего не вышло, и, посовещавшись о том, как поступить, решили: «Нехорошо будет отказать в помощи, раз она, женщина, пришла в надежде на нашу помощь, не побоявшись дальней дороги!» — и радушно приняли её. Насколько долго продлится их расположение, не ведала Токива, но хоть сейчас могла на некоторое время успокоиться.

СВИТОК ТРЕТИЙ

1 | О ПОМИЛОВАНИИ ЁРИТОМО, А ТАКЖЕ О СРАЖЕНИЯХ ЦАРСТВ У И ЮЭ

Когда младшего военачальника дворцовой стражи Ёритомо поселили под охраной у Яхэй-бёэ, то он во всём вёл себя не как ребёнок, а так, как подобает взрослому, и все видевшие его исполнялись желанием ему помочь. Один человек втайне сказал Ёритомо:

— Если похлопотать о вашем деле перед госпожой Икэ-доно, то вам могут сохранить жизнь. Икэ-доно — вдова главы Сыскного ведомства Тадамори, приёмная мать Киёмори, мать правителя земли Овари Ёримори — всегда заботится о людях!

Тогда Ёритомо тайно сообщил госпоже Икэ-доно о своём деле, а Икэ-доно, издавна будучи сострадательной к людским горестям, выслушав, пожалела его, позвала к себе старшего сына Киёмори — Сигэмори, которого за нынешние заслуги наградили должностью правителя земли Иё, а по случаю Нового года — и должностью Левого конюшего, и сказала ему:

— Очень уж жестоко рубить голову этому отроку Ёритомо, которому всего двенадцать или тринадцать лет! Уговори-ка Киёмори сохранить жизнь хотя бы одному Ёритомо! — и Сигэмори поговорил об этом с Киёмори, а тот, выслушав, сказал: