Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь Страница 30

В джунгарском плену ей, правда, удалось сравнительно неплохо устроиться — шведки среди степняков были в большой цене. Рослые белокурые валькирии явно сводили с ума приземистых чернявых номадов — вопросы о шведках иногда решались на самом высоком дипломатическом уровне. Так, после Полтавской битвы прибывшее в Россию бухарское посольство поздравило Петра I с победой над шведами и от имени эмира официально просило прислать в Бухару девять шведок и отправить послом «разумного человека». Посла им действительно послали, а вот шведок не выдали.

Так или иначе, судьбу экзотической пленницы, сопротивлявшейся при изнасиловании так отчаянно, что даже повредила ойрату-насильнику ногу, решил сам Цэван-Рабдан. Он впредь запретил ее трогать и отдал в служанки собственной жене Сэтэржав, дочери калмыцкого хана Аюки. Вскоре новая служанка показала большое искусство в ткацком деле и шитье, и ее назначили учительницей к одной из дочерей Цэван-Рабдана по имени Цэцэн. А потом… Потом появился он, Юхан. Вошедший в силу Ренат выкупил землячку у своего сюзерена и женился на ней. Вскоре у них появилась дочка…

В общем, «вербовать» джунгарского военспеца русскому послу было практически не на чем. Кочевая империя дала шведу все — но за одним единственным исключением. Джунгария не могла вернуть ему Родины. А в те времена, как это не покажется странным сегодня, космополитов практически не было, и Ренат, похоже, в своих урюковых и яблоневых садах отчаянно тосковал по любимой холодной Швеции. Именно на этом и решили сыграть русские: послу Угримову велено было передать Ренату, что если тот согласится вернуться в Россию, его, как и положено по заключенному русско-шведскому договору, немедленно переправят на родину. Решение это утверждено на самом высоком уровне, да и простая логика свидетельствовала о том, что русские не обманут. В услугах рукастого, но не очень образованного шведа-самоучки Россия не больно-то нуждается, там своих мастеров хватает, русской администрации не важно, чтобы Ренат у них был, надо, чтобы его в Джунгарии не было. И оттуда его надо вытащить любой ценой, пока он каких-нибудь пулеметов ойратам не изобрел.

Первая же встреча Угримова с джунгарским ханом обнадежила русского майора тем, что Голдан-Цэрэн, сменивший к тому времени на троне умершего Цэван-Рабдана, простодушно признался, что Ренат джунгарам «немалые свои услуги показал» и давно «во отечество свое просился», но «нам в нем было не без нужды». Но вот отпустить шведа контайша категорически отказался, по крайней мере, до конца войны. Назревала проблема — весной 1731 года, когда Угримов прибыл в Джунгарию, война с Цинской империей была в самом разгаре.

Поэтому посольство Угримова изрядно затянулось — к тому же, кроме освобождения русских пленных, майор должен был решить еще вопросы о русско-ойратской границе и заключении торгового договора, а общаться с ханом ему доводилось не так часто — тот не вылезал с фронта, ибо вторая ойрато-китайская война забирала все силы немногочисленного джунгарского народа. Как писал потом сам Угримов: «сего лета и при урге у них людей оставалося токмо одни попы и бухарцы (уйгуры) и несколько джиратов,[78] с которыми их владелец всегда ездит на охоту, а прочие калмыки все до малого ребенка были изо всех улусов высланы на службу противу китайцев и казачьей орды (казахов)».

В общем, Угримов просидел в урге несколько лет. Но нет худа без добра — за время ожидания он несколько раз встречался с Ренатом, который принимал русского майора в своей ставке в 10 верстах от реки Темерлик «при урочище Цонджи». Шведу предложение русских явно пришлось по душе, но до конца посланнику он, похоже, так и не поверил. Джунгарский вельможа шведского происхождения очень осторожничал и в разговоре несколько раз подчеркивал, что во всех своих деяниях в Джунгарии «он вины своей не признавает, понеже шведские полоненики чинили в России тому подобное ж, а он штик-юнкер не токмо российской, но и контайшин пленник и служб в России не принимал».

Наконец, война пошла на спад, изрядно обескровив обе державы. И после прекращения военных действий и начала мирных переговоров в 1733 году контайша сдержал слово, данное его отцом Ренату много лет назад. Бывшему шведскому пленнику дозволялось вместе с посольством Угримова возвратиться в Россию. Из первого же русского поселения майор Угримов эстафетой отправил в центр донесение о том, что задание выполнено, Рената (и еще 400 русских пленников) ему удалось вытащить: «штык-юнкер Ренат при нем в Россию следует, которого я всячески едва склонил, понеже он весьма опасается своих прогрессов».

Ренату, думается, было еще тяжелей — он возвращался в Россию после 18-летнего отсутствия. По большому счету, полжизни прошло в другой стране. Стране, которая абсолютно не походила на его полузабытую уже северную Швецию, скорее уж была ее полной противоположностью. Стране, где он добился всего, о чем только может мечтать человек, и все это бросил. Ради чего? Об этом он скоро узнает.

Что его ожидает? Новый плен, теперь у славящихся своим коварством московитов, чьи прельстивые речи вполне возможно были просто ловушкой? Этот вариант швед, навидавшийся, как всякий царедворец, самых изощренных интриг и предательств, думается, совершенно не исключал. И вскоре худшие ожидания начали оправдываться. Уже в Тобольске, куда они прибыли 26 июня 1733 года, случилось нечто, очень напоминающее провокацию. Трое девушек-казашек из его свиты, прослуживших у него десять лет, заявили, что ехать в Швецию не хотят, и обратились к Сибирским властям с просьбой об освобождении, изъявив желание принять православную веру и крещение.

Императорским указом Угримову было велено прибыть в столицу, «а присланных с ним контаншиных послаников потом отправить в Санкт-Питтербурх же, а штык-юнкору шведу Ренату до указу быть в Москве». Ренат сразу же обратился к шведскому посланнику в России Йоакиму Диттмеру с просьбой о содействии в отправке его на родину. Дипломат принял живейшее участие в судьбе соотечественника и попытался решить вопрос через вице-канцлера Остермана. Сыграл на стороне Рената и глава ойратского посольства Зундуй Замсо. Прослышав, что Рената оставляют в Москве, он вызвал пристава посольства И. Сорокина и заявил решительный протест российским властям, объявив, что Ренат «послан с ними (то есть с джунгарским посольством), и не в числе тех пленников… и об нем де от владелца их в листе написано и к Е.И.В. И тако надлежит им его довесть и объявить Е.И.В.». Очевидно, Ренат еще в Джунгарии решил подстраховаться и добился от контайши инструкций посольству, требовавших от Зундуй Замсо заступничества, если шведа попытаются задержать в России.

Протесты возымели действие, и Рената переводят в Петербург. Швеция — вот она, рукой подать, но он все сидит в опостылевшей России, не то в качестве почетного пленника, не то в качестве джунгарского дипломата. Чтобы скрасить ожидание, штык-юнкер приводит в порядок составленную им еще у ойратов карту Джунгарии — первое европейское описание тех неведомых мест. Уточнять монгольские названия и транскрибировать их на латинский язык ему помогали члены ойратского посольства (переводчик при джунгарском посольстве М. Этыгеров доносил, что к ойратам приходил Ренат «и на имеюшейся у него ландкарте их землице калмыцкое письмо звание местам с переводу их посланцов подписывал по-шведски»,[79] но не только они. Немалую лепту в создание карты Рената внес служащий коллегий Иностранных дел Василий Бакунин,[80] говоривший на монгольском языке, как на родном. На нем же, думается, и общались между собой при составлении карты эти два европейца — швед и русский.

Наконец, было принято решение относительно пожелавших креститься трех казашек. Одна из них к тому времени умерла, а двух оставшихся, которых Ренат с женой звали Сусанной и Юганной, забрали у шведа, крестили и определили в Вознесенский девичий монастырь. 24 мая 1734 года ойратское посольство было принято Анной Иоанновной. Там русской императрице было вручено послание Голдан-Цэрэна, где, в частности, говорилось и о Ренате: «сей швед Иван-учитель напред сего взят к нам в плен и показал мастерства — пушечное и некоторое другое. И когда за то дана ему воля, то он намерен был ехать в свое отечество. И когда ныне о том ево намерении спрашивали, он паки пожелал возвратиться и потому я его и возвратил, и прошу в том во всем ему милостиво спомоществовать».

Просьба контайши была уважена, и в конце 1734 года после 24-летнего плена в России и Джунгарии Юхан Густав Ренат возвратился на родину. С ним в Стокгольм уехали «ево жена Кристина Андреевна», дочь и оставшиеся девять служителей (семь казахов и двое уйгуров). Оставшиеся годы Ренат жил в столице, служил лейтенантом в Королевском арсенале, и умер в 1744 году в возрасте 62 лет.