Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь Страница 31

Просьба контайши была уважена, и в конце 1734 года после 24-летнего плена в России и Джунгарии Юхан Густав Ренат возвратился на родину. С ним в Стокгольм уехали «ево жена Кристина Андреевна», дочь и оставшиеся девять служителей (семь казахов и двое уйгуров). Оставшиеся годы Ренат жил в столице, служил лейтенантом в Королевском арсенале, и умер в 1744 году в возрасте 62 лет.

Глава 16

Русский

Расставшись с Ренатом, вернемся к Василию Бакунину, уже дважды появлявшемуся на страницах этой книги. Тем более, что некоторые из моих читателей, наверное, уже устали слушать про экспедиции и походы. Ты вообще о чем? — думают они. — Большая игра, как всем известно, это схватка разведок. Где у тебя хоть один разведчик?

Извольте. Хотите про разведчика — будет вам разведчик, тем более, что я сам давно хотел рассказать про то, как попадают люди в Большую Игру. Правда, для этого нам придется вернуться из Сибири обратно на нижнюю Волгу, к калмыкам.

Что делать, если родился ты в семье небогатых ярославских дворян, переселенных князем Голицыным на службу в Царицын? Здесь, на российском пограничье, живут уже три поколения твоей семьи, и судьба твоя была определена много ранее твоего рождения. Есть такое выражение — трудовая династия. Это про Бакуниных. Службу свою Бакунины передавали от отца к сыну. А службу дед выбрал странную, непривычную для русских дворян — все Бакунины с малых лет работали с калмыками. Зюнгорский язык гортанный эти природные русаки учили с рождения и говорили на нем не хуже, чем на родном. Еще дед нашего героя, сын боярский Иван Бакунин, при втором Романове, Алексее Тишайшем, попал в летописи, отправившись по приказу царицынского воеводы Траханиотова для переговоров с калмыцким тайшей Солом-Цэрэном. Отец, Михаил Иванович Бакунин, не раз ездил из Царицына в Паншин городок[81] для разбора ссор между калмыками и донскими казаками. Батя нрава был крепкого, характер имел твердый и неуступчивый и споры судил по совести и справедливости, не боясь крутого казачьего нрава. За что знаменитый атаман Фрол Минаев, отчаявшись договориться со своевольным судьей самолично, писал на него кляузные цидулки аж самому князю Голицыну. Тот, однако, не дурак был, потому складывал кляузы в долгий ящик — князь людей своих знал, а Михайлу Бакунина за службу честную всегда отличал, почему тот и дослужился, несмотря на свою худородность, до должности коменданта Царицына.

Нашего героя, которого звали простым именем Василий Михайлович, к работе в степных улусах готовили с малолетства. Службу он начал, как часто тогда (да и сейчас) случалось, при папеньке — отец, если что, и прикроет, и ошибки, сделанные по молодости и глупости, поправит втихую. Однако выпорхнуть из-под родительского крыла Василию пришлось довольно рано — уже в 20-летнем возрасте Бакунин-младший отправляется из родного Царицына в Астрахань. Там первый астраханский губернатор Артемий Волынский[82] поставил прибывшего в его распоряжение дворянина Василия Бакунина на должность переводчика. Так началась самостоятельная жизнь и самостоятельная карьера.

Что делать, если тебе 20 лет, и ты служишь на невзрачной и малозначимой должности? Ведь что это за работа, если честно — переводчик? Ерунда какая-то, а не работа. Сначала много лет ночами не спишь, язык зубришь, а потом работаешь если не в услужении, то близко к тому. Переводчик, конечно, не половой в трактире, но явно ему близкая родня. Суть работы та же — прислуживать другим людям. У тебя даже своего голоса нет — чужими словами и мыслями разговариваешь. А что делать, если чувствуешь, что на большее способен?

На другую должность пойти? А что ты умеешь, кроме как калмыцкий язык понимать? Да и протекция для этого нужна, а у тебя ни влиятельных покровителей, ни знатных родственников. Одна родная душа на этом свете — папенька, но и тот далеко. Да и уповать на него глупо: это он в Царицыне еще что-то может, а в Астрахани Бакунин-старший — никто и звать никак. А тебе всего двадцать, душа пока не поизносилась, и мечты, пусть и глупые мечты о чем-то большем, что ни день, то лезут в голову?

Ответ единственный — действовать. Служить. Служить так, чтобы поняли — пусть Васька Бакунин и худороден, но толк от него делу изрядный выходит. Так наш Василий и служил — с тщанием и рвением.

Вот только старательных на службе царской много. Каждому, небось, хочется в чины выбиться, с угла съемного съехать, да жалование получать не нынешнее, копеечное. А тут еще и семья — женился Василий, как и все в роду Бакуниных, рано. Глава семейства теперь. А толку-то? Одним усердием ничего не добьешься. Усердных на Руси много, даже толковых хватает, а вот незаменимых, штучных не хватает всегда. Вот коли станешь таким, то не ты уже вакансию искать будешь, а за тобой большие люди бегать начнут, умасливать и уговаривать. Вот только в одночасье штучным специалистом не станешь. Тут фарт нужен, какой-то толчок изначальный. Проявить себя надо, совершить что-то эдакое, чтобы даже большие люди на тебя внимание обратили и отложили где-то у себя в голове мыслишку — есть, мол, в Астрахани такой толковый переводчик. Вдруг да и сложатся обстоятельства так, что пригодится большому человеку эта мыслишка?

Папенька много раз говорил — судьба каждому шанс дает. Всем, до единого. Вот только добрая половина по глупости своей его даже и не заметит, другие по лености упустят, третьи сробеют и судьбу на карту поставить побоятся — вот и получается, что шансом своим хорошо, если один из десяти воспользуется.

Дело свое Василий знал хорошо — спасибо папенькиным кулакам за науку, язык зюнгорский в него да брата Ивана отец вбил на совесть. По-калмыцки Бакунин-младший говорил бегло и не только говорил — заяпандитскую письменность,[83] которую и из природных-то калмыков мало кто знает, превзошел. Мог и с писаного переводить, и самому написать что надо. Таких специалистов даже в Астрахани, где зюнгоры на каждом углу, немного было. Начальство усердного переводчика хвалило, но и только — да и то, как хвалило? Так… мимоходом. А Василий на редкое начальственное «Ну что, молодца…» лишь кланялся, благодарил, да служил еще усерднее. И ждал, ждал шанса.

Шанс ему выпал через два года, и, как это часто бывает, на войне. Точнее говоря — во время петровского Персидского похода 1722 года. Тогда, по указанию Петра, старому хану Аюке было велено отправить в помощь русскому войску 7-тысячную группировку своих воинов, причем исключительно калмыков. Никаких подчиненных калмыкам татар! Война будет вестись против магометан, а татары в боях против единоверцев ненадежны.

«Куратором» над калмыками от русского войска был поставлен гвардии поручик Нефед Кудрявцев, а переводчиком к нему отряжен наш герой, Василий Бакунин. Гвардейский поручик и молодой амбициозный переводчик, судя по всему, быстро сошлись. Оба они были людьми одного типа — неглупыми служаками, не собирающимися прозябать на нынешних незначительных должностях. Вскоре поручик доверял своему толмачу уже настолько, что поручил ему первое серьезное задание. Дело в том, что Нефед Никитич необходимостью постоянно находиться среди калмыков сильно тяготился — ну, что это за компания, в самом деле. Народ дикий, странный, да еще и по-русски никто ни бум-бум. Ни байки в дороге потравить, ни посидеть за стаканчиком вечером. А параллельно калмыцкому войску туда же, к Тереку, идут драгунские полки бригадира Шамордина, и среди драгун у поручика было немало приятелей. Вот он и решил переход от Волги до Терека сделать с драгунами, оставив у калмыков толкового переводчика с небольшой командой саратовских казаков. Все равно боевые действия еще не начались и делать русским у калмыков решительно нечего. Куда идти — калмыки знают, на коне ездить и сами умеют, а присмотреть, если что, и переводчик присмотрит — парень явно не дурак и дров не наломает.

Если бы! Уже на подходе к Тереку, когда начались земли гребенского казачества, к поручику прискакал на взмыленной лошади один из саратовских казаков, ушедших в конвое переводчика с калмыками. Прискакал с сенсационной новостью — переводчик шпиона поймал! Настоящего!!! Надо навстречу калмыкам ехать, а то зюнгоры на Бакунина волками смотрят, а людей при нем — раз, два, и обчелся. Как бы до беды не дошло!

Поручик только охнул, и лично поскакал с отрядом драгун разбираться — что же там такого натворил инциативный толмач?

А произошло вот что. С самого начала Бакунину не нравился один калмык из окружения Бату.[84] Точнее — не нравился его говор. Вроде бы и одет как калмык, и Бату его привечает, и говорит по-калмыцки правильно, а выговор странный. К несчастью калмыков, Василий Михайлович слишком хорошо знал их язык, на порядок лучше обычных русских переводчиков — вот и уловил в речи странного калмыка тюркский акцент. А когда, выйдя ночью по нужде, услышал случайно, как странный калмык говорит с кем-то на тюркском языке как природный татарин, сразу понял — вот он, шанс! Дождался. Не стал бы обычный татарин в калмыцкое платье рядиться и язык свой скрывать.