Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) Страница 51

предлагал ему. к услугам своих ученых монахов, и посылал ему весьма ценные

подарки; но когда брат усопшего митрополита, Андрей Борецкий, намекнул ему о

воссоединении Руси с Русью, он отвечал не обинуясь, что за это стоило бы посадить

его на кол. Одного этого свидетельства, сохранившагося в Главном Архиве

Иностранных Дел, достаточно для того, чтобы знать, кто был Могила. Но я представлю

и другие.

Против избрания Петра Могилы архимандритом печерская братия восставала всеми

своими силами. ИИря о нем продолжалась два года. В этой пре Копинский, как и ему

подобные ревнители древнего русского благочестия, мог играть важную роль. Может

быть, потому разошелся он и с самим Борецким, что между начинателей русского

воссоединения очутился человек иного воспитания, иной среды, иного политического

стремления.

Могила восторжествовал наконец над оппозицией; но его поддержал канцлер

Замойский, по его собственных словам, „своею презентациею, залецаньем и

милостивою интерцессиею“,—восторжествовал так победительно, что сделался

митрополитом, не проходя иноческого искуса (как об этом свидетельствует преданный

ему монах Кальнофойский).

Основанное Могилою сперва в самой Лавре училище вызвало также упорное

противодействие со стороны соборных старцев, и сохранилось предание о жестоких

мерах, которыми оно было подавлено со стороны можновладника архимандрита.

Перемещения этого училища в Братский монастырь домогался от Могилы

Борецкий, чтобы поставить его под контроль паствы своей, и на киевском Подоле опять

доходило дело до того, что Могиле и его воспитанным за-границею преподавателям

латиногреческой коллегии козаки, без сомнения, подкупленные монахами, грозили

смертью униата Грековича.

Противники Петра Могилы в этом случае были, конечно, неучи; но схоластическая

наука, насажденная им в Киеве, произвела рабское подражание цодыцизне, йе

вдохновила Малоруссов ниоднимъ

180

.

поэтическим стихом, а только сблизила малорусское общество с польским до

неразличимости. Невежды в схоластической мудрости были по своему правы, когда на

попечения нового митрополита взирали с тем же недоверием, с каким относились и к

педагогическим ухаживаньям иезуитов.

Превозносят Петра Могилу за образование в заграничных академиях наставников

его коллегиума, в числе которых был и его преемник по митрополии, Сильвестр

Коссов. Но мы знаем, что князь Василий с таким же усердием к распространению наук

доставил заграничное образование отступнику Мелетию Смотрицкому, а

благочестивый дом Киселей—другому отступнику, Кассиану Соковиту. Митрополит

Коссов не мог, подобно Смотрицкому и Саковичу, отвергнуться православия; но стоя на

высоте схоластической науки, не внушал уважения к себе в той среде, которая

произвела Иоанна Вишенского, Иова Борецкого и Исаию Копинского.

Один из родственных им по духу веры и по ревности к русскому православию

представителей тогдашнего духовенства, берестовский игумен Афанасий Филипбвич, в

дневнике своем, представляет Коссова искателем собственных приват под

архиерейскою рясою, наравне с прочими сановниками Могилина кружка, которые, по

его словам, то покупали себе привилегии на архимандрии и игуменства, то продавали

себя униатам и иезуитам, то собирали деньги на снятие с себя баниции. Пламенный

верою до исступления, Филипбвич относится ко всей Могилинской иерархии в том

духе, в каком Иоанн Вишенский отнесся к панам православникам. Изобразив бессилие

свое в борьбе с равнодушием вельмож, которых напрасно убеждал в зловредности

унии, Филипбвич говорит, что уния погибнет непременно, но что ее поддерживают

покамест наши старшие духовные, если не словом, то самим делом, а это, замечает он,

еще хуже.

Немудрено, что Копинский, питавший ту же самую недоверчивость к

воспитанникам латинских академий, заподозрил было и самого Иова Борецкого в

склонности к отступничеству. Исаию Копинского представляют завистником,

сварливым иноком, честолюбивым святошею; но все это лишь для того, чтобы придать

сияние достоинствам Петра Могилы. Между тем в поступках молдавского господарича

мы замечаем возмутительное для простосердечных отшельников искусство составлять

себе партию и проводить своих клиентов на высшие духовные должности.

.

181

Два убогие черноризца, Копинский и Борецкий, взяли на себя дело церкви и

народного просвещения, уроненное ополяченным домом князей Оетрожекнх; но между

них втерся можновладний родственник Вишневецких, Потоцких, Корецких,

Радивиллов, и сделался душеприказчиком нищего митрополита. Очевидно, Могила бил

на то, чтобы по смерти Борецкого тотчас воссесть на митрополию. Но его подозревали

в стачках с папистами на счет православия, и на место Борецкого был посвящен

путешествовавшим в Москву греческим митрополитом Кириллом оттертый Могилою

суровый товарищ Борецкого, Исаия Копинский. Занимаемое Борецким до смерти

игуменство в Михайловском монастыре также было предоставлено партиею строгих

иравославников Копинскому.

Что Могила противодействовал ему в занятии места Борецкого, видно из попытки

нескольких михайловских монахов объявить своим игуменом придворного Могилы,

Филатия Кезаревича. Волнение в среде избирателей заставило Кезаревича отказаться от

своей роди, которая могла сделаться для него небезопасною, так как михайловская

братия имела дружеские связи с запорожцами. Могила не смел действовать открыто, и

Копинский утвердился на митрополии и архимандриы покамест невозбранно.

В то время король Сигизмунд 111 был уже дряхл. В Москве носились даже слухи о

его смерти и о восшествии на престол Владислава IV*. Иезуиты приутихли с своею

казуистикой. Протестанты и с ними православные стали надеяться на уничтожение

унии, ко торая опротивела и самим католикам, как это всего яснее видно из

письменных упреков Льва Сопиги Иосафату Кунцевичу. Но дело, освященное Римом,

было неприкосновенно для католической Польши. Все, чтб возможно было сделать для

успокоения религиозных раздоров, это—вернуться к тому порядку вещей, какой

существовал до поездки Терлецкого и Потея в Рим, но вернуться без всякой ломки и

суматохи.

Малорусские паны, воспитанные польскою цивилизацией, все были более или

менее похоики на князя Василия. Сближение восточной церкви с западною было их

общею мыслью. Они подготовлялись всею своею жизнию к тому, чтобы соединить

оказавшееся несоединимым. Самые протестанты, под конец жизни Сигизмунда III,

начали уступать общему направлению церковносоциальной политики. Их поголовное

обращение к папству было только вопросом времени, а королевич Владислав своею

веротерпимостью ослаблял в них и последний задор сектантов. Поэтому стоянье

Копинского на древ-

182

.

них предавиях церкви не находило сочувствия в высшем кругу, тем более, что было

поддерживаемо низшими классами, опиралось на козацкую силу и, чтб было всего

возмутительнее для польских государственников, было освящено московским

клиентом, заезжим из Турции митрополитом. Напротив Могила был такой человек в

глазах южнорусских магнатов, которого нельзя было попрекнуть ни происхождением,

ни убожеством, ни искательством у ненавистной для них Москвы.

Могила уже при жизни Борецкого, по словам папистов, „подавал наилучшие

надежды" на примирение несогласий между двумя вероисповеданиями, и едва не

предупредил витебской трагедии устройством малорусского патриархата. По проекту

"Смотрицкого, обласканного Могилою, только что вступившим тогда в монашество,

православные и униаты должны были собраться на собор и общим советом избрать

себе патриарха, которым, судя по смыслу проекта, должен был сделаться не кто другой,

как Могила. Партия Ко пинского воспротивилась этому делу с одной стороны, а Рим

взглянул на нее недоверчиво с другой, и малорусский патриархат не состоялся.

Гибель Кунцевича и отступничество Смотрицкого могли послужить Петру Могиле

предостережениями и со стороны раздраженной паствы, и со стороны подозрительных

её руководителей. Волей и неволей он должен был играть роль строгого последователя

преданий русской церкви: только этим и было возможно ему обезоружить опасного

ревностью к Божию дому Копинского. Он ждал своего времени, и время его настало в

1632 году, когда скончался Сигизмунд III.