Вячеслав Софронов - Отрешенные люди Страница 54

- Пойду к реке, сполоснусь, - ни к кому не обращаясь, сообщил он.

- Рясу хоть с себя сними, попович, - насмешливо кинул ему Шип, - а то еще кто на исповедь к тебе явится.

- Точно, забыл совсем, - спохватился он и быстрехонько стянул с себя рясу, кинул в кучу с одеждой, что принесли они с Камчаткой.

"Интересно, а как ее делить будут?" - подумал он. - "Работу я один сделал, а как добычу делить, поди, все набегут..."

Он умылся у реки, утерся подолом рубахи и вернулся обратно к воровской ватаге, куда уже возвратился посланный за вином Федька. Все подтянулись поближе к атаману, протягивая разную посуду под дармовую выпивку, отламывали от свежего каравая большие куски хлеба, торопливо кусали, о чем-то переговаривались меж собой. Ни у Ваньки, ни у Петьки Камчатки не оказалось при себе посуды для питья, но никто даже не думал предложить им свою кружку. Правда, пить Ваньке не особо и хотелось, а если бы захотел, то мог на оставшиеся деньги купить не одну четверть вина, но столь полное равнодушие к нему, главному виновнику всего происходящего, было просто обидно. Однако о нем не забыли. Золотуха, налив по второму разу, ни слова не говоря, взял из рук молодых парней две деревянные кружки и подал сперва Петру Камчатке, а потом и ему, Ивану, тряхнув золотистыми кудрями, спросил:

- Чего, атаман, можно скажу об этом добром молодце хорошее слово?

- Говори, только покороче да попонятнее, - согласился великодушно атаман Шип, словно он находился на званом обеде и руководил застольем, - а то знаю я тебя: начнешь за здравие, а кончишь за упокой.

- Зачем так говоришь, атаман? Все будет, как надо, - он поднял вверх свою объемистую, из обожженой глины кружку и важно обвел всех взглядом, выпятил нижнюю губу и, чуть причмокивая, заговорил, нарочно коверкая слова.

- Гляжу я на тебя, парнишка, - прихлопнул он Ивана по плечу, - вижу, нашего ты сукна епанча, воровского пошива, ночного покроя. Милости просим в гости к нам, в вольный балаган. Поживи с нами, сколь сможешь, погляди-посмотри на наше житье-бытье, где одно бобылье. У нас добра довольно, всего в достатке: наготы, босоты понавешены шесты. А голоду, холоду полны амбары стоят, на тебя глядят. Мы сами здесь редко живем, а покои свои внаем сдаем. Кто ноченькою темною по мосту сему идет, тому и милостыню подаем, лишнее обратно берем. А коль всю правду сказать, чтоб знал, где что взять, то у нас своего добра только пыль да копоть и совсем нечего лопать...

- Хватит тебе языком трепать зазря, - прервал его излияния Шип и вылил в горло содержимое своей кружки, блаженно зажмурился, поднес к носу ломоть хлеба, нюхнул и потряс головой. - Вино хоть и горько, а все одно не крепко. Разбавляет, анафема шинкарь, давно бы пора наведаться к нему, да уму-разуму поучить, - и он со значением поднял с земли свой кистень, взмахнул несколько раз им в воздухе.

- Кончай, Шип, - отмахнулся Золотуха, - прибьешь этого, другой явится.

- И его приструним, выправим, - ответил тот, - ладно, - повернулся он к Ивану, - теперь ты говори, зачем пришел, чего от нас хочешь?

- Дык, это, жить промеж вас, - растерялся было тот, - не хочу обратно, к хозяину в услужение.

- А чего умеешь-то? - допытывался атаман. - По-нашенскому калякаешь, по-воровскому?

- Поди, нет... Не слыхивал про такой язык. Но я научусь, коль надо...

- Коль надо! Слышали?! - захохотали все над ним.

- Жизнь научит, заговоришь и по-нашенски!

- Перво-наперво надо воровскую присягу принять, - встал с земли Шип, и когда он выпрямился, то оказался ростом всего до плеча Ивану, зато шириной плеч... чуть не в полтора раза превосходил его. Атаман вынул из-за голенища свой нож, зацепил им немного земли на самый кончик лезвия и принялся что-то нашептывать над ним.

Поднялись с земли и остальные, окружили их и с интересом наблюдали за Ванькой, который чувствовал себя совершенно растерянным и начал уже было жалеть, что согласился пойти сюда вслед за Камчаткой. Наконец, атаман поднес нож к самому лицу Ивана.

- Лизни землю, - приказал он. Иван повиновался, ощутив во рту горьковато-кислый вкус сырой земли, захотелось сплюнуть, но он сдержался и ждал, что будет дальше. - Повторяй за мной, - начал водить у него перед лицом атаман, острием ножа, - воровскому делу буду служить...

- . ..буду служить, - откликнулся Ванька.

- . ..четверть добытого в общий кошт сдавать...

- ... в кошт сдавать...

- ...друзей-товарищей под пыткой не выдавать...

- ...не выдавать...

- . ..атамана слушать и ни в чем ему не перечить, на ближнего своего руку не подымать, коль чего узнаю, то всем иным ворам немедля сообщать, последним куском с названным братом делиться и от смерти его спасать, своего живота не жалеючи, - атаман остановился, чуть передохнул, обвел взглядом замерших кругом него воров, ждал, когда Ванька повторит за ним слова клятвы. Потом дал знак, и двое дюжих мужиков кинулись к Ивану, сорвали с него одежду и крепко ухватили за обе руки. - А теперь будем тебе воровской крест на руке ставить, чтоб отличка была промеж нами от остальных людей, - пояснил Шип испуганному Ваньке и быстро чиркнул ножом крест на крест по его предплечью и присыпал рану свежей землей.

- Может, кто пожелал бы с ним братом названным стать? - спросил Золотуха. - Может, ты, Камчатка, желаешь?

- А чего, можно, - согласился тот и снял рубаху, подошел поближе, парень он вроде как надежный, не подведет...

Иван увидел, что у Петра Камчатки на левой руке тоже виднелся зарубцевавшийся крест, значит, и он прошел через воровское крещение и клятву. От этого Ваньке стало как-то легче, спокойнее. Атаман чуть наколол руку выше локтя у Камчатки и, когда брызнула кровь, соединил их руки, потер одна о другую.

- Целуйтесь, - приказал он, - теперь вы есть самые настоящие братья кровные, а значит, и названные. Держитесь один другого, почитайте.

По случаю принятия клятвы и крещения с Ваньки потребовали еще денег и вновь отправили щуплого Федьку за вином. Когда допили и это, то наступил уже день, по мосту громыхали ободья тележных колес, слышались удары копыт. Кто-то из воров собрался было запеть какую-то веселую песню, но Шип остановил его, крепко врезав кулаком в живот.

- Выдать нас хочешь? - грозно спросил он. - Айдате расходиться все по своим делам, а ночью сызнова соберемся. А ты куда пойдешь? - спросил он Ивана, когда вся ватага выбралась наверх.

- Вроде как, мне и идти некуда, - замялся Иван. - Мне бы поспать...

- Вон там, видишь? - указал атаман в темноту, где начинались своды моста. - Загородка бревенчатая. Отодвинешь доску, а за ней клетушка небольшая. В ней и ложись. А потом погуляй до вечера, да ночью и свидимся, потолкуем, к чему тебя приставить, - и он, подхватив часть добычи из дома Филатьева, неторопливо отправился наверх.

Ванька подобрал жалкие остатки из украденного им нынешней ночью и полез спать в каморку. Когда он встал, было далеко за полдень. Хотелось пить и есть. Сунул руку в карман, чтоб проверить, на месте ли деньги, к удивлению своему, их там не обнаружил. Вскочил, выглянул наружу, но там никого не было. "Может, вытащили, пока я клятву давал... - пытался он припомнить. - А может, когда спал... - Из вещей остался лишь старый, ношеный полукафтан, что он позаимствовал у батюшки Пантелеймона. Остальной одежды нигде не было. Вот так дела! С ними, однако, ухо надо держать востро, а то уши обрежут и не заметишь. Мастаки!" Он в растерянности подобрал злосчастный полукафтан и полез наверх.

Ноги сами привели его в самую оживленную и людную часть Москвы, в Китай-город, где был большой рынок. Полукафтанье он нес в руках и прикидывал, за сколько бы его можно продать, чтоб хватило на еду. На рынке он походил меж рядами, предлагая купить одежду то одному, то другому, но слышал лишь насмешки:

- Поди, у тряпичников стащил, а мне предлагаешь!

- Сам старье носить не желаешь, думаешь, дураки найдутся?

- Шагай, парень, у меня дома этого добра столько, что сам не знаю, куда девать, - отвечали ему торговцы.

Он уже подумывал уйти с рынка и вернуться обратно под Каменный мост, чтоб дождаться там своих новых товарищей, как вдруг сзади кто-то схватил его и круто повернул к себе. Еще не успев подумать чего плохого, Ванька поднял глаза и... увидел смотревшего на него в упор истопника Кузьму, что был, как и он, дворовым у купца Филатьева.

- Вот ты где, - зловеще проговорил тот и завернул руку Ваньке за спину, - а хозяин думает-гадает, кто это ночью у него сундук взломал. Велел тебя покликать, а тебя и нет. Эх, ты, дурень ты, Ванька, был, да им, видать, и останешься. Айда-ка домой...

- Отпусти, Кузьма, отблагодарю, - попробовал вырваться от него Иван, но это ни к чему не привело. Он со злости пнул истопника, но не попал, а Кузьма так завернул ему руку, что невыносимая боль лишила его всякого сопротивления.

- Не нужны мне твои благодарности, - захохотал Кузьма, - а вот хозяин меня точно отблагодарит и наградит, когда тебя к нему доставлю.

Сбежались люди, с любопытством наблюдая за происходящим, Кузьма поспешил объяснить, какого вора он поймал, и несколько человек вызвались помочь ему и проводить до хозяйского дома.