Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - Дмитрий Яковлевич Травин Страница 48

class="p1">Я хотел бы закончить добрыми словами в адрес неусердных бедняков. Они хотя бы никому не причиняют вреда. Проводя свободное от работы время с друзьями и семьей, радуясь жизни и заботясь о тех, кого они любят, они, возможно, меняют мир к лучшему больше, чем мы замечаем. Быть может, нам следовало бы думать о них как о провозвестниках нового экономического порядка, которому не будет присуща нынешняя страсть к самоуничтожению [Там же: 390].

Вот он идеал достойной жизни! Его даже мне хочется поддержать, поскольку заботиться о близких гораздо лучше, чем производить миллионы автомобилей для того, чтобы потребители могли регулярно менять себе машину, влезая в долги и впрягаясь в бредовую работу ради денег. Проблема теории Гребера лишь в том, что она, как всякая утопия, предлагает человечеству достойный образ жизни «из головы», не сопрягая это с тем, к чему реально стремятся грешные и слабовольные люди. Стремятся же они, увы, к максимизации потребления, а не к заботе о близких. Этого пессимистического вывода, конечно, читатель Гребера никогда не признает, поскольку кому из нас хочется думать о себе так плохо? Марксистская утопия тоже ведь строилась на желании человека видеть себя идеальным членом будущего идеального общества. Но когда выяснилось, что социализм дает каждому необходимый минимум (хлеб, крупу, штаны, рубашку и комнату в коммуналке), но не обеспечивает «лишнего» (модной одежды, личного автомобиля, уютного дома, качественной бытовой техники), дети и внуки пламенных коммунистов отказались от честной бедности ради возврата к обществу массового потребления.

Нынешняя многомиллионная армия должников образовалась не потому, что людям не хватало необходимого, а как раз в погоне «за излишним»: за кредитами на просторное жилье, престижный автомобиль, хорошее образование. Вся эта армия радостно поддержит борьбу с финансовыми эксплуататорами, пока утопает в долгах, но затем снова начнет максимизировать потребление. История человечества дала нам лишь один по-настоящему массовый пример неусердных бедняков – средневековое монашество. Но оно ведь неотделимо от пламенной веры в то, что за лишения в граде земном ты получаешь блаженство в граде небесном. На вопрос, можно ли создать мир неусердных бедняков в обществе, утратившем, или по крайней мере серьезно трансформировавшем, веру в Бога, Гребер ответа не дает.

Возомнившая о себе обезьяна

«Вегетарианская» история человечества Юваля Ноя Харари

Если бы у Робинзона Крузо на острове оказалась вместо Библии книга израильского историка Юваля Ноя Харари «Sapiens: краткая история человечества» (М.: Синдбад, 2020), он бы точно не выжил. Причем не потому, что зачитывался бы этой историей с утра до ночи, а потому, что представления Харари о жизни в первобытном мире прямо противоположны всему, что делал заботящийся о завтрашнем дне Робинзон, и вообще всему, что советует делать здравый смысл.

Реанимация теории «золотого века»

Среди современных авторов, пишущих о развитии общества, мне приходилось встречать самых разных – правых и левых, либералов и этатистов, а также тех, кто считает, что мы живем в лучшем из миров, и тех, кто собирается такой мир построить. Однако впервые попался сторонник популярной несколько столетий назад теории «золотого века». То есть теории, согласно которой люди лучше всего жили в далеком прошлом, а после по какой-то причине (за грехи?) они стали трудиться в поте лица и утратили гармонию с природой, дававшую им радость и спокойствие. Когда люди искренне верили в Бога, они считали представителями «золотого века» Адама и Еву. Когда веру утратили, стали завидовать беззаботным дикарям Африки и Америки, не знающим грязи и скученности больших европейских городов. Юваль Ной Харари выдвинул собственную теорию «золотого века» – с опорой на «науку». Он вдруг решил доказать, что охота и собирательство во всех отношениях были лучше цивилизаций, основанных на сельском хозяйстве и на промышленности.

«Тогдашняя экономика, – отмечает этот автор, имея в виду охоту и собирательство, – позволяла большинству людей жить гораздо более интересной и насыщенной жизнью, нежели живут теперь члены аграрного или индустриального общества. <…> Они бродили по ближайшим лесам и полям, собирали грибы, выкапывали съедобные коренья, ловили лягушек, удирали от тигров. К середине дня они возвращались в лагерь и готовили обед. У них оставалось сколько угодно досуга на сплетни, неспешные рассказы, игру с детьми, отдых и сон. Разумеется, порой кто-то попадался на зуб тигру или погибал от змеиного укуса – зато не рисковал попасть в автомобильную аварию или пострадать от загрязнения окружающей среды. <…> В большинстве регионов Земли почти в любую эпоху собирательство гарантировало наилучшую для человеческого организма диету. <…> Инфекционные заболевания представляли для охотников и собирателей меньшую угрозу» [Харари 2020: 67].

Порой при чтении текста Харари создается впечатление, что это вообще такой своеобразный троллинг: автор создает роман от имени путешественника во времени, сидящего за соседним кустом, а издатель успешно втюхивает нам свой продукт за солидные деньги, как образец нового слова в исторической науке. «Охотники и собиратели научились превосходно управляться не только с внешним миром – животными, растениями, подручными материалами, – но и с собственным телом и его органами чувств. Они различали самые тихие шорохи – не ползет ли в траве змея? Сквозь густую листву деревьев их зоркий взгляд различал плоды, птичьи и пчелиные гнезда. Сами люди передвигались бесшумно и экономно, они умели сидеть, ходить и бегать так, чтобы тратить минимум сил с максимальной отдачей. Живя в постоянном движении, они становились крепкими, словно марафонцы, и приобретали такую гибкость, о какой современный человек не может и мечтать. Даже после многолетних занятий йогой или кунг-фу» [Там же: 66].

К своим современникам Харари относится с откровенным презрением, полагая, что именно с появлением сельского хозяйства и промышленности образовались ниши, где могли приткнуться «дурачки». Появилась возможность выжить, трудясь, например, водоносом или на конвейере, и передать другим свои «глупые» гены. Странно, что автор не добавил сюда офисных сотрудников, перекладывающих бумажки… Впрочем, нет. Он ведь прекрасно понимает, что люди из офисов – это его основные читатели и покупатели, тогда как с водоносами можно не церемониться.

Предельно упрощенный мир

Я, конечно, за кустом в обществе охотников и собирателей не сидел, поэтому не стану рассуждать, жили ли они полнокровной жизнью, как при коммунизме, или в вечном страхе, как пугливые зверюшки, ожидающие в любой момент смерти от зубов тигра. Но некоторые «детали» в красочную картину, нарисованную Харари, внести могу. Беда его концепции в том, что она предельно упрощена. Всю сложность мира автор пытается свести в небольшую книгу, за которую способен заплатить средний покупатель. И в этой картине не остается места, например, для проблемы питьевой воды. А ведь в давние времена люди гораздо чаще заболевали от своей плохой воды, чем от пришедших со стороны эпидемий. Заболевали и умирали, не зная даже, что им желательно сменить место проживания.

А еще была проблема запасов. Случаются ведь неурожайные годы. Не только в агарном обществе, но и в мире собирателей, когда полезные растения сгнивают от непрерывных дождей, либо приходят вдруг ненадолго холода. Пусть даже подобные бедствия случаются не раз в пять лет и не раз в десять, а раз в тридцать. Для столь идеализируемого Харари примитивного мира это ведь означает гибель всего сообщества. Стопроцентную. И вновь возродиться на этой территории жизнь сможет лишь тогда, когда туда забредут племена со стороны.

Цивилизации смогли организовать производство продукции, которую можно хранить. Охотники и собиратели жили в соответствии с природой и умирали, как только она на них «гневалась». Переход к цивилизации в изложении Харари выглядит, если не как грехопадение, то как глупость… Как коварный обман со стороны пшеницы, «убедившей» дурачков себя выращивать: «Пшеница добилась своего, обманув беднягу сапиенса» [Там же: 103]. Но вот ведь странность: «дурачки» все как один в разных частях света поддавались обману со стороны пшеницы, риса, овец и коров, обеспечивающих минимальную стабильность жизни, но нигде не уцелели «умные» охотники и собиратели, которые, как птички небесные не думали о завтрашнем дне.

Впрочем, Харари, конечно, понимает, что запасы пищи при цивилизации возросли. Но полагает, будто это вело лишь к размножению человечества за счет мук, претерпеваемых бедными домашними животными. Харари столь гневно обличает людей, мучающих зверюшек, что вновь возникает мысль: а может, это всего лишь троллинг?

Куры-несушки, дойные коровы и тягловый скот, как правило, получают отсрочку и могут прожить много лет, но какой ценой? Рабство, жесточайший режим эксплуатации, образ жизни, совершенно чуждый потребностям и желаниям живого существа. Уж наверное, быки предпочли бы свободно бродить в прерии вместе с другими быками и коровами, чем таскать груженые телеги