Андрей Кашкаров - Педагогические условия локализации кризисных ситуаций с детьми Страница 7

Что говорит о чувстве приведенный пример из жизни?

Прежде всего, в нем раскрывается суть этого явления. Тревога, которую мы-родители испытываем, суть реакция на неопределенные угрозы или даже кажущуюся опасность. Волнение – это реакция на неожиданность, неизвестность: вы не знаете, почему разговор с дочерью принял неловкий поворот, хотите восстановить «статус кво», вернуть хорошее впечатление, не уверены в успехе – чувствуете смущение, беспокойство – это и есть тревога, которую отлично замечает ваша девочка. Тревога побуждает сглаживать свои возможные ошибки, отсюда ваш более почтительный тон.

С другой стороны, может проявляться тревожность дочери из-за того, что нужно нарушить обещание, данное матери, эта ситуация отражает моральную сторону ее натуры: восприимчивость к сложной нравственной жизни.

Мы в этой непростой ситуации внезапно возникающего, а потому необъяснимого «сию минуту» недопонимания с сыном или дочкой, достигшими пубертатного возраста, никогда не обижаемся, и используем такое противоядие: поскольку сделать себя обиженным без собственного участия невозможно (не верите – попытайтесь обидеться просто так, ни на что конкретное) мы никак не реагируем на выпады наших детей.

В приведенной здесь ситуации нет обижающихся, злящихся. Нет и обижаемых. Все эти возможные чувства продуцируются нами и в нас самих. Даже от наших подростков они почти не зависят, ибо те не вкладывают в свои «внезапные перемены настроения» смысла нас «достать» или вывести из себя.

Это очень важно: подросток вовсе не пытается своим поведением оскорбить вас намерено. Поэтому не надо и обижаться, надо понять, и желательно найти причину явления, хотя она, как правило, лежит на поверхности – ребенок, в силу возраста, уже начал жить собственными интересами, которые не совпадают с вашими родительскими установками.

В этой связи может быть интересно то, что писал Ф. Искандер: «одно из забавных свойств человеческой природы заключается в том, что каждый человек стремится доигрывать собственный образ, навязанный ему окружающими людьми. Иной пищит, а доигрывает» [47]. Осознают это родители или нет (хотя чаще не осознаем) – и положительные, и отрицательные чувства продиктованы внутренними побуждениями, импульсами, настроем. Давайте промоделируем ситуацию и рассмотрим другой вариант развития событий.

И очень хорошо, что на страницах книги позволительно обмениваться опытом и «теоретизировать» разные варианты, не подвергаясь их воздействую эмпирически.

Если злиться, нервничать, обвинять детей в непонимании или – еще хуже в недостаточной почтительности к родителям, дети и далее будут «заставлять нервничать» и «наводить на скандалы». Те из родителей, кто следует этому простому пути борется не с тем источником негатива. В детско-родительские отношения всегда включены две и более сторон влияния.

Знаю не понаслышке, что родительская доля не из легких: вы стараетесь одновременно не испортить отношений с детьми и их же «исправить». Да, переделать себя самих очень сложно, но, в отличие от переделок других людей, возможно.

В этой связи позволю себе дать небольшой совет: остерегайтесь установок долженствования в разговоре с подростком. Почему?

Личность формируется схемами, когнитивными структурами, базальными убеждениями (так возникает позиция). Эти схемы формируются в детстве на основе личного опыта и идентификации со значимыми другими, то есть с родителями [3, 39]. Такие фигуры речи, как «должен», «должно» и им подобные обозначают ситуацию, в которой отсутствует альтернатива и справедливы лишь в исключительных случаях, к примеру, «человек, если он хочет выжить, должен дышать воздухом», поскольку физическая альтернатива отсутствует.

В остальных случаях должен-не должен суть явления нравственного порядка, и в разговоре с подростком вызывающие неприятие. А неприятие – это отторжение.

В нашей семье мы всячески избегаем таких установок и таких ситуаций, и тем самым без таблеток обходим стрессы как острые, так и хронические.

Бороться же с другой опасностью в подростковом возрасте – ложью – бесполезно, ибо она часть жизни развитого человека. Между благородным обманом и честным хамством, грубостью выбирают первое.

Для подростка характерно стремление отстаивать сове право на индивидуальность, уникальность, при этом, как ни странно, он хочет одновременно быть «ни на кого ни похожим» и «быть как все». Подросток нуждается в героях. Он всегда ищет пример для подражания. И этим кумиром чаще всего становятся те, кому не жалко ярких красок, сильных эмоций и громких дел (в том числе чудовищной лжи), разворачиваемых на глазах подростка.

Подросток еще не ушел вполне от детства, испытывает потребность в игровых видах деятельности, но, стесняясь своей «детскости», стесняется и игры. Таковы первопричины и потребность в романтике, в приключениях, в ярких и эмоциональных событиях. Нормальное развитие подростка без эмоционально-событийного ряда жизнедеятельности встречается крайне редко. Понимая это, основное родительское внимание мы направили на идентификацию обмана, но не развенчивание его [50].

Дети откровенно используют типичные жесты, свидетельствующие об обмане: прикрыть рукой рот, руки тянутся к голове, беспричинное теребление косичек или прикосновения к подбородку, иные подобные жесты общий смысл которых – «руки к голове». Если подросток не желает выслушивать нотации родителей, он затыкает уши пальцами или даже закрывает уши руками. Если он видит то, на что ему не хотелось бы смотреть, он закрывает глаза руками.

Установлено, что даже когда человек взрослеет, его жесты, с использованием рук у лица, становятся утонченными и менее заметными, но они все равно имеют место. Итак, если жест используется в речи, это свидетельство о том, что подросток говорит неправду. Однако, если он прикрывает рот рукой в тот момент, когда вы говорите, это означает, что он чувствует, как лукавите вы [50].

Разумеется, жест «рука-к-лицу» не всегда означает, что ложь, но может быть первым признаком обмана, и дальнейшее наблюдение за поведением ребенка и его жестами может подтвердить или опровергнуть родительские подозрения в совокупности с другими жестами. В этой ситуации мы приводим примеры того, какие последствия имеет высказанная ложь. Приводим примеры из жизни – это лучшая наука, впрочем, подкрепляемая и другим авторитетным опытом.

По убеждению академика Д. Лихачева ясно, что «стремящийся обмануть других, прежде всего, обманывается сам. Наивно думает, что ему поверили, а окружающие на самом деле были просто вежливы» [51]. С другой стороны, обман обману рознь; лукавство к которому прибегает мой сын или дочь – суть приспособительная реакция. Вот в этом месте мы задумываемся о ее причинах, и, прежде всего, ищем их в своих поступках по отношению к подростку или примерам, которые он видит. Полностью исключить ребячье лукавство не удавалось еще никому. Ибо оно не просто так существует в жизни, и «мягко ступает в ногу с творчеством». Без обмана как мечтаний, жизнь имела бы поистине непредсказуемые последствия, у ребенка сократились бы творчество и инициатива, желание познавать и интерес к миру.

Все сложности преодолимы, главное, на мой взгляд, почаще ставить себя на место подростка, и вспоминать истории, связанные с нашими родителями. Это позволит вам еще долгое время оставаться в дружеских отношениях со своими развивающимися детьми [37].

Часть 3

С одной стороны, успех в приобщении или создание у ребенка привычки к чтению определяется внешними условиями – благоприятными событиями и стечением обстоятельств, и даже, с позволения сказать, счастливым случаем. Субъективно чтение – это «вид переживания» состояния интенсивной радости, приятных эмоций, чувств упоения и блаженства. И то, и другое, и третье понятия часто связывают между собой, и даже ставят в зависимость друг от друга. Как ни странно, ни одно из перечисленных не несет в себе достаточных условий для создания у ребенка (и человека вообще) гарантированной привычки к чтению, пониманию и осознанию того, что чтение – жизненная необходимость [3, 16].

Удача или стечение обстоятельств сами по себе не являются ценностью, а становятся значимыми лишь по факту и после осознания. Состояние интенсивной радости так же имеет временные рамки, и само по себе не может быть главной целью жизни.

Здесь, как нельзя, кстати, уместен термин эвдемония, популярный со времен Аристотеля, Боэция, приписываемый им и понимаемый, как «состояние совершенства, достигнутое совершенством всех благ», но он в связи с чтением сегодня используется редко [3,18].

В противоположность эвдемонии, привычка к чтению в значении удовлетворенности жизнью имеет субъективный характер, но все же она важна и здесь.