Людмила Камедина - Духовные смыслы русской словесной культуры Страница 12

Подтексты могут быть и «чужими». Например, для древнерусского текста такими подтекстами являются болгарский и византийский; для пушкинских текстов – английский, немецкий, французский, испанский. Духовный смысл «чужих» подтекстов либо совпадает с духовным смыслом художественного текста, либо не совпадает, создавая иронический подтекст. Например, в «Повестях Белкина» Пушкин иронией уничтожает смыслы «чужих» подтекстов, сохраняя духовный смысл авторских контекстов и духовный смысл русской жизни своего произведения. Например, «Барышня-крестьянка» – это не что иное, как пародия на европейский сюжет романтической истории Ромео и Джульетты, только разрешённой русским весёлым окончанием.

Подтексты могут переноситься из текста в текст и бесконечно реализовывать свои духовные смыслы. Например, через «нестилизованные подражания» духовные смыслы «Слова о полку Игореве» переносились в «Задонщину» и другие воинские произведения; в XIX в. Л.Н. Толстой перенёс их в свою эпопею «Война и мир», а в XX в. В.В. Быков – в свои воинские повести о Великой Отечественной войне. Подтексты соединяют культурные миры художественных текстов разных эпох. Они подчеркивают единство духовно целостной русской культуры и её смысловой репрезентации в русской словесности.

Подтексты имеют свою повторяемость в духовных смыслах, которые напоминают о вечных основах русской культуры. Духовные смыслы всегда на границах текстов. Граница разделяет и соединяет одновременно. Например, на первый взгляд кажется, что повесть В.П. Астафьева «Царь-рыба» состоит из разрозненных рассказов, несвязных многочисленных контекстов, в которых имеются свои внутренние подтексты. Однако цитата из библейского Екклесиаста, данная в конце произведения, высвечивает всю повесть и её контексты неожиданным духовным смыслом, который был запрятан автором в подтекст библейской цитаты и не выявлялся до конца. После выявления духовного смысла подтекста (с помощью библейской цитаты) всё произведение Астафьева осмысливается уже по-другому, оно требует выхода за пределы повествования в реальность жизни.

В тео-аксиологическом подходе важно учитывать такую область теологической науки, как пневматология, – учение о различении духов добра и зла, известное ещё византийским богословам по евангельскому источнику и разработанное как «наука о духе» в структурно-функциональной модели сербского богослова и философа Иустина (Поповича). Он предлагает отличать духа Истины Христовой, который несёт радость и созидание, от «милостей» духа зла, который только на первый взгляд кажется гуманным, потому что обращён к слабостям человеческим, на самом же деле несёт негативные страсти и разрушения [Иустин, 2007]. Дух зла разрушает и личность, и основы жизни. Однако зло – не субстанциальная сила, оно есть только в тот момент, когда его совершают, поэтому реальность сама по себе ни зла, ни добра, люди наполняют её злом и бездуховностью.

Освоение духовного смысла художественного текста и духовных смыслов контекстов в чувственной литературе может быть абсолютно бездуховным. К сожалению, бездуховность – это умонастроение современной эпохи. Новое поколение не видит духовного смысла в произведениях русской литературы, соответственно, не различает духов добра и зла в жизни. Учёные объясняют это не столько субъективным фактором, сколько объективным – духовная энергия в мире иссякает, слова теряют свои значения, искусство отсекается от Духа Творца [Бибихин, 2010; Uzelac, 2003].

Исследования М.М. Дунаева, И.А. Есаулова, В.Н. Захарова, Т.А. Касаткиной, В.Н. Касаткиной, В.Ю. Троицкого, В.С. Непомнящего, В.А. Котель-никова, И.Ю. Юрьевой, В.В. Кожинова, Л.В. Аевшун, В.А. Воропаева, В.Н. Мельника, Е.Г. Новиковой, Ю.И. Сохрякова, Т.А. Кошемчук и многих других помогают составлению теоретических основ тео-аксиологического подхода. Авторы новой религиозной концепции русской литературы показывают духовную сущность русского человека, основу русского миропонимания и русского способа бытия в мире. Русская литература по духу своему православная, поэтому, когда духовный смысл уходил из неё или подменялся на идеологический, социологизированный или эстетизированный смысл, она невольно искала его вновь. Интерпретатор, конгениальный автору, справлялся со своей задачей – донести духовный смысл до нового поколения и побудить к ответственному поступку. В идеациональной культуре не было утраты духовных ценностей. Ценности, утверждённые на века, сохранялись. Чтобы понять это, нужно сделать современный способ мышления адекватным той религиозности, которая не была бы завершена какой-нибудь навязанной идеологемой или измерялась бы единственным образцом.

Интерпретация текста при тео-аксиологическом подходе направлена на выявление целостности духовного смысла. Этого, как правило, не хватает гносеоцентрическому и эстетическому подходам, которые достаточно подробно разработали смысловые структуры идеологического, социального, нравственного или эстетического характера, семиосферу текста. Однако без учёта религиозных оснований христоцентричной русской культуры смысловая полнота текста будет отсутствовать. В качестве примера можно привести поиск главной идеи в древнерусском произведении «Слово о полку Игореве» (XII в.) с помощью гносеоцентрического подхода и светских критериев, которые до сих пор доминируют в школьных и вузовских учебниках. В определении идейного содержания произведения древнерусской литературы авторы учебников настойчиво цитируют слова К. Маркса: «… суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ» [История русской литературы… 1980, с. 123]. Фраза расходится со следующими контекстами: К. Маркс не знал древнерусского языка, на котором написан текст «Слова», соответственно, и не разбирался во всех этикетных и эстетических тонкостях древнерусского текста. К сожалению, идеологическая установка советского времени не изжита до сих пор, учителя литературы по-прежнему цитируют Маркса. Идея Маркса о междоусобицах на Руси и призыва к единению не проникает в духовно-смысловую глубину древнерусского текста. Это скольжение по поверхности фактологического материала. Истинный же, духовный смысл поэмы запрятан в религиозную и самодержавную составляющие народного шедевра культуры Древней Руси. Духовный смысл, запрятанный в поговорку, которой заканчивается текст, пронизывает и объединяет смыслы нравственные, религиозные, политические, патриотические, эстетические. Религиозная эстетика не только украшает текст, но и придает дополнительные смыслы эпической поэме. Задача интерпретаторов – показать актуализацию освоения духовного смысла при тео-аксиологическом подходе к тексту, где с наибольшей полнотой проявляется православная мысль. Это не просто «национальное своеобразие», как часто представляют интерпретаторы, а скорее, особый православный тип духовности, который сформировал многие черты русского национального своеобразия, определил доминанты русской культуры. «К сожалению, – констатирует исследователь И.А. Есаулов, – нужно признать, что история русской литературы как научной дисциплины, которая бы хоть в какой-то степени совпадала в своих основных аксиологических координатах с аксиологией объекта своего описания, пока ещё не существует» [Есаулов, 1994, с. 382].

Итак, потенциал и возможности тео-аксиологического подхода к выявлению духовного смысла в русской культуре обосновываются: христоцентричными основаниями русской культуры, унаследованными от византийской христианской традиции в X в.; методологией святоотеческого учения, которое «строится на основе истин, восходящих к авторитетным источникам Св. Предания и Св. Писания», проверкой мыслей и идей истиной Христовой [Дунаев, т. 1, 2001, с. 10]; принципами христианского гуманизма, соотнесёнными с каноном как идеальной моделью русского бытия и мышления, с образом святого, которому следует подражать в строительстве своей жизни; отношением к слову как к сакральной сущности, содержащей духовный смысл и энергию к мысли и действию; учётом всех (в том числе, и религиозных) контекстов и подтекстов культурного мира писателя; смысловой репрезентацией непротиворечивого диалога культур в текстах художественной словесности, заповеданного идеациональным типом творчества; сущностными характеристиками самого духовного смысла (святостью, неизменяемостью, сердечностью, благостностью), который материализуется в художественной ткани текста образами, символами, знаками, ритмами, интонациями; включением пневматологии в теорию исследования в качестве области изучения и различения духов добра и зла в культурном процессе, как науки, без которой невозможно отличить и в творчестве, и в жизни Истину Христа от «милостей» духа зла; функциями самого тео-аксиологического подхода, которые заключаются в том, чтобы через сопричастность к Духу Творца в трансцензусе личности преобразиться (в религиозном смысле – обожиться) для спасения души – в религиозном варианте и для спасения творчеством и общественным служением – в секулярном варианте.