Петр Попов - Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира "Гамлет" Страница 15

А Полоний, читая, вынужден почти все пропускать, так, видимо, нескромно содержание. Одна «дивная белая грудь» чего стоит! – Королева изумлена: «Ей это Гамлет пишет?» Вот уж не ожидала Гертруда, что ее сын что-то понимает в таких вещах. Более того, оказывается, он демонстрирует настоящий опыт и изрядный цинизм в любовных делах! Вот новость! – А Полоний скорее перешел на стихи, на самое невинное, что есть в письме; честно признается он во всем, что знает. Короля очень заинтересовало прочитанное. Он даже отложил норвежские документы. Как все прекрасно сегодня складывается! Клавдий уже весело и доброжелательно смотрит на Полония:

– Как приняла она его любовь?

– Вот тут необходимо успеть, необходимо оправдаться, доказать преданность и верность, понимание своего положения и своей вины: «Какого мнения Вы обо мне?» – Король совсем разблагодушествовался: «Вы чести образец и преданности». (Можно ведь и повременить с отставкой.) – «Рад бы оказаться» – И всю правду, как есть, подчеркивая, что «Лорд Гамлет – принц», что «Тому не быть»... Полоний очень наде- ется – раз уж все так благополучно обошлось! – убить двух зайцев: помочь королю распутать всю историю с Гамлетом и оградить дочь от посягательств принца. Уж теперь-то король распорядится, чтобы Гамлет оставил девочку в покое.

А Клавдий получил возможность еще и поиронизировать над королевой: «Вы тех же мыслей?» (Ну как, насчет злого умысла?) – «Да, правдоподобно». – Выдавила Гертруда.

И вот, завидя приближающегося «безумца», который вроде бы опять стал «тихим», – с книжкой бредет по галерее, – Полоний спешит взять инициативу в свои руки. Теперь важно ничего не пропустить. Раз уж версия любовного помешательства принята королем, раз уж король согласился понаблюдать за отношениями Гамлета и Офелии, – можно и позволить себе некоторую вольность, а потому – скорее упросить уйти Клавдия и Гертруду и самому взяться за Гамлета.

Только теперь мы получаем возможность наглядно оценить перемену, происшедшую с принцем. Вот он бредет с книгой. Занимает ли его содержание чтения? – Если верить клятве: «сотру… все слова из книг» – вероятно, не занимает, оно, действительно, не более, чем «слова, слова....» Оно – повод слоняться по замку и безнадежно ожидать, что кто-нибудь, наконец, обратит на тебя внимание.

И вдруг!

– Как поживает господин мой Гамлет?

Наконец-то! Два месяца ждал он этих слов. Сработало! Визит к Офелии не прошел даром. Теперь начнется! Теперь все, к чему готовился эти долгие недели, должно осуществиться…

– Вы меня знаете, милорд?

– Отлично. Вы рыбный торговец.

Тaк и слышится голос короля Генри V:

– Старик, с тобой я незнаком. Покайся!

 Седины вовсе не к лицу шутам.

Что же это за сцена? Чем заняты Гамлет и Полоний, обменивающиеся двусмыслицами и, казалось бы, ничего друг от друга не добивающиеся. Поведение Гамлета здесь не может быть импульсивным и непредсказуемым, наоборот, оно – следствие хорошо продуманного, выношенного замысла. Он давно готовился к открытой борьбе. Поэтому в том, как принц обращается сейчас с Полонием, просматривается его тактика, состоящая, очевидно, в том, чтобы вывести своих противников из равнове- сия, разозлить, раздразнить их и, тем самым, вынудить к поступкам. По сути он уже сейчас актерствует, играет в одиночку свой спектакль. «Мышеловка» – лишь венец, логическое завершение атаки лицедейством на лицемерие, искусством на политику.

Чтобы выбить противников из седла – их нужно разоблачить. Однако не так-то просто вывести из себя опытнейшего политика, человека, прекрасно вышколенного двором. Полоний отвечает принцу достойно, не моргнув глазом. Ему тем более легко, что он заручился поддержкой короля. Устойчиво бытующее предположение, что Полоний, как сводник, пытается чуть ли не женить Гамлета на Офелии, более чем странно. Для этого нужно Полонию совершенно не представлять те элементарные механизмы государства, которые прекрасно известны даже Лаэрту, быть круглым идиотом и ни капли не любить дочь. То, как принц позволяет себе обходиться с будущим «тестем», не может оставить никаких сомнений относительно его намерений и дальнейшего поведения. Он откровенно издевается над отцом любимой девушки, дразнит его, попросту говоря, хамит. Конечно, такое представление о поведении «скорбного принца» возмутит поклонников его печально-респектабельного образа. Но как иначе можно квалифицировать его поведение:

– Клевета. Каналья сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, лица в морщинах, из глаз густо сочится смола и сливовый клей и что у них совершенно отсутствует ум и очень слабые ляжки...

Конечно, это только слова, но зачем их произносить, если только не с намерением оскорбить. Однако у этого хамства – другого слова не подберу – есть существенный второй смысл, если постараться понять природу поведения Гамлета «изнутри». – Легко отречься на словах от своего прошлого. Куда труднее эту клятву выполнить. Гамлет вступил в новые, совершенно непривычные для себя отношения с людьми, в отношения полной вседозволенности, доктрину которой он принял, но поступать по логике которой даже ему, человеку далеко не прекраснодушному, на первых порах весьма нелегко. И он пытается переступить через себя, он учится относиться к людям так, как они – по его теперешнему убеждению – того заслуживают.

С Полонием это оказалось необычайно трудно. Как взбешен Гамлет его безукоризненно вежливым, но тайно ироничным «милорд», «милорд...» – О, эти несносные старые дурни!

А что, собственно, глупого или недостойного сделал или сказал Полоний? – Ничего! Он не вышел из себя, не поддался на провокации Гамлета – и, стало быть, победил. Принц взбешен своей первой неудачей: только-только дождался реакции на свое «безумие», наконец-то спровоцировал противника, надеялся всех переполошить, напугать, но злая энергия увязла в респектабельной выдержке пожилого советника.

А что Полоний?

Ему, конечно, важно узнать, сколь опасен для него принц, понять, что грозит дочери при запланированной встрече, – и убеждается, что справиться с таким противником будет не слишком сложно. Но до чего же ненавистен ему этот претендент на любовь дочери. Мне случилось несколько раз сыграть Полония. Пока я пытался как-то примирить свою любовь к Офелии с оскорблениями, которые был вынужден прощать Гамлету, как возможному будущему зятю, – я чувствовал себя глупо и фальшиво. Но вдруг – произошло! Открылся какой-то клапан, хлынуло чувство, все стало ясно и точно. Как я любил Офелию! И именно поэтому возненавидел Гамлета. Конечно же, никакой свадьбы не будет никогда. Вообще-то для отца отдать единственную и обожаемую дочь чужому мужчине почти всегда мучительно, но отдать ее такому?! – Нет не пожелал бы я своей дочери подобного мужа! И я понял: все что я делаю, я делаю, чтобы раздавить принца, чтобы не допустить его к дочери, чтобы разрушить эту «любовь». А больше всего я хочу, чтобы дочь увидела Гамлета в истинном свете, увидела, как он непривлекателен, груб, разнуздан. Хочу, чтобы она поняла это и разлюбила бы его. Поэтому и встреча их мне нужна не только для того, чтобы король удостоверился в причине безумия Гамлета, и, удостоверившись, наложил бы свой запрет на это чувство, но и для того, чтобы дочь прозрела.

Все было рассчитано правильно. Кроме одного: не знал Полоний, на что способна его дочь, не понимал ее жертвенной натуры.

Итак, советник и принц расстались, полные взаимной неприязни, а в это время с распростертыми объятиями влетели к Гамлету его приятели. Велик соблазн сыграть эту сцену, как радостную встречу друзей, обнаружить в ней «прошлого» Гамлета – болтуна и весельчака, а потом дать ему убедиться в том, что перед ним предатели, и выстроить процесс разоблачения шпионов. Но логика событий, логика действия подсказывает иное, более аскетичное, и, в данном случае, единственно верное решение: это не новая сцена, это продолжение сцены с Полонием. Что Полоний, что Гильденстерн с Розенкранцем – все они «послы» Клавдия. После двух месяцев одиночества Гамлет не может не понимать: началось! Забегали! А потому никаких иллюзий насчет смысла и цели появления своих бывших однокашников Гамлет испытывать не может. Тот же царственный холод и моментальное создание отчуждающей дистанции между собой и другими.

– Бa, милые друзья!

И тут же будто забыл их имена и силится вспомнить:

– Ты, Гильденстерн?

Ты, Розенкранц? Ну, как дела, ребята?

«Ребята» ожидали всего, только не такого холодного душа. Осторожный Розенкранц пытается нащупать верный тон:

– Как у любого из сынов земли.

А более откровенный и непосредственный Гильденстерн не в силах скрыть обиду:

 – По счастью, наше счастье не чрезмерно:

 Мы не верхи на колпаке Фортуны.

– Принц, конечно, понял этот намек про «верхи». Ну что ж, начнем: