Виктор Полищук - Лекции по культурологии Страница 31

Таким образом, Н.Я. Данилевский выделял культурноисторические типы, каждый из которых эволюционирует от этнографического состояния к государственному и от него к цивилизации. История – это смена культурно-исторических типов, среди которых он особо выделял, отмечая его перспективность, «славянский тип», наиболее полно выраженный в русском народе.

Особое место в рамках данного понимания культуры и в осмыслении судьбы России занимает писатель и публицист К.Н. Леонтьев (1831–1891). Его взгляды сложились под влиянием Данилевского, но для них характерно своеобразное понимание культуры. Леонтьев признавал эстетичность и «цветение» культуры лишь до той поры, пока в ней были борьба и социальное неравенство, а установление социальной справедливости и равенства он считал началом её упадка. Он предчувствовал гибель русской культуры, грядущий триумф толпы, «стада» и считал, что сохранение дворянско-аристократического неравенства могло бы спасти Россию от «грядущего хама».

В русле такого же понимания культуры развивались взгляды немецкого философа, представителя «философии жизни» О. Шпенглера. Он стал известным после публикации книги «Закат Европы». В его концепции каждая культура (он насчитывал их восемь и ожидал рождения русско-сибирской) живёт около одного тысячелетия. Умирая, культура перерождается в цивилизацию, что равнозначно переходу от творчества и «деяний» к бесплодию и механической «работе».

Известный английский историк и социолог А. Тойнби под влиянием идей Шпенглера переосмыслил всё историческое развитие человечества в соответствии с теорией круговорота локальных цивилизаций. История – это совокупность историй относительно замкнутых цивилизаций, каждая из которых проходит стадии возникновения, роста, надлома и разложения. Движущей силой цивилизации является, по Тойнби, носитель «жизненного порыва», «творческое меньшинство», отвечающее на исторические «призывы». Если в какой-то момент творческое меньшинство окажется неспособным ответить на «призыв», оно превращается в господствующее меньшинство, что ведёт в итоге к гибели данной цивилизации.

Под влиянием «философии жизни» возникло экзистенциалистское понимание культуры. Суть его – в анализе переживания человеком своего бытия или непосредственного существования в культуре. Это существование и есть его экзистенция. Человек переживает состояние в культуре как «заброшенность», вынужденно принадлежа к определённому народу, социальной группе, имея биологические или психологические качества помимо своей воли. Но пределы «заброшенности» устанавливаются человеком и могут быть преодолены, хотя среда, общение, воспитание в целом таковы, что приучают его к мысли о естественности, подлинности «заброшенности», о том, что это есть единственно возможный способ существования. Осознавая и переживая своё пленение культурой, человек освобождает себя к тому, чтобы быть самим собой, к художественному, философскому и религиозному творчеству, к общению людей в «истине».

К. Ясперс называл подобное общение коммуникацией. Она необходима между людьми, народами, культурами как гарантия их человеческого существования. И она возможна, поскольку обеспечена «осевым временем» истории (VIII – III вв. до н.э.), когда деятельностью первых греческих философов и основателей важнейших философско-религиозных традиций в Азии были заложены основы общечеловеческой культуры и личной ответственности каждого из живущих за её сохранение.

X. Ортега-и-Гассет (1883–1955), автор уже упоминавшейся нами книги «Восстание масс», противопоставлял духовную «элиту», создающую культурные ценности, «массам», довольствующимся усвоением, как правило бессознательным, стандартных понятий и представлений. Характерной особенностью XX в. он считал идейно-культурное разобщение элиты и масс, в результате чего возрастает общая социальная дезориентация и возникает массовое общество с его разрушительными тенденциями. Он определил такое положение в культуре XX в., используя выражение В. Ратенау, как «вертикальное варварство».

Философ-экзистенциалист М. Хайдеггер (1889–1976) рассматривал культуру XX в. как безличный мир, где всё анонимно, где никто ничего не решает и не несёт ни за что ответственности, где все – «другие», и человек, переставая быть самим собой, тоже является «другим» по отношению к себе. В безличном мире человек утрачивает не только себя, но и способность «слышать», а не просто созерцать, истинное или само бытие. Человек разучился постигать «душу» вещей, которая ещё живёт в языке, но забыта. Язык М. Хайдеггер считал «домом бытия». Преодоление «забытости» возможно как возвращение к изначальным, но нереализованным возможностям европейской культуры, к «досократовской» Греции, где была жива «истина бытия».

Несмотря на кажущуюся абсурдность и повторяемость человеческих глупостей и страданий в истории, а может быть, именно по причине абсурдности и повторяемости зла, тема смысла и тайной мудрости истории была всегда едва ли не главной проблемой философских исканий. В XX в. эта тема обострилась в связи с эсхатологическими настроениями в культуре.

Н.А. Бердяев (1874–1948), русский религиозный философ, представитель экзистенциалистского направления, считал, что мир культуры – это «объективация» духа, где поглощается личное, индивидуальное, где всё имеет безличный характер, где подавляется свобода и господствует необходимость. «Культура, – писал он, – по глубочайшей своей сущности и по религиозному своему смыслу есть великая неудача».51

Отсюда следует, что смысл истории – в избавлении от объективации, означающей, в сущности, конец истории и выход человека в радикально иной мир. Однако этот метаисторический мир находится не в будущем, а вечно сосуществует с миром истории, соприкасается с ним в актах свободного творчества, в которых и проявляется смысл истории. Но результаты творчества неизбежно объективируются, что связано с особенностями «здешнего» бытия, которое в действительности является призрачным бытием, неистинным. Зло рождается отпадением человека от абсолютного бытия, когда призрачные результаты творчества принимают за действительное творчество. Зло – это «не особая стихия, а превращение всякой стихии в небытие, подмена подлинных реальностей фиктивными, оболгание «всех стихий бытия».52

Именно с окончанием истории Бердяев связывал её смысл, бесконечность истории была бы её бессмыслицей. История, как он утверждал, есть путь к Богу, к благодатному концу, к царству Божьему.53

Русско-американский социолог П.А. Сорокин рассматривал историю как процесс смены «социокультур», т.е. сверхорганических систем ценностей. Он, как мы помним, выделял три основных типа культуры: чувственный, где преобладает непосредственное восприятие действительности, идеациональный, где преобладает рационализм, и идеалистический, с преобладанием интуитивного познания. Выход из кризиса современной культуры Сорокин видел в торжестве идеалистического типа.

В 30–40-е гг. прошлого столетия в немецкой философии и социологии культуры сложилось особое направление, использовавшее критический подход К. Маркса к буржуазной культуре, – франкфуртская школа, главными представителями которой были М. Хоркхаймер (1895–1973), Т. Адорио (1903–1969), Э. Фромм (1900–1980), Г. Маркузе (1898–1979), Ю. Хабермас (р. 1929).

В своих исследованиях философы школы использовали традиционное понятие рациональности как определяющей черты европейской культуры. Важное место в их исследованиях занимает также проблема отчуждения. В современной культуре они выделяли тенденцию к тотальному управлению обществом и исчезновению свободной инициативы. Господствующий класс современного капиталистического общества с помощью науки и техники формирует через механизм потребностей тип массового «одномерного человека», у которого отсутствует критическое отношение к обществу. Тем самым сдерживаются и предотвращаются социальные изменения в обществе; современная культура – это навязывание человеку ложных потребностей и подавление истинных.

Например, Э. Фромм выделял в человеке как существенные потребность в общении, наиболее полно реализуемую в любви, потребность в творчестве, потребность в ощущении своих корней, незыблемости бытия, потребность в уподоблении, идентификации, потребность в познании.

Но в современной культуре эти потребности часто подменяются другими, человек предпочитает не думать о творчестве, о познании, о любви, он как бы сознательно убегает от самого себя и от свободы, превращаясь в некрофила, т.е. стремится превратить всё живое в механическое и омертвелое.54