Александр Донцов - Феномен зависти. Homo invidens? Страница 9

Неизменной характеристикой зависти во французских текстах XIII–XV вв. называлась скрытность, но ключевые синонимы варьировали. В XIII в. до или после l’envie чаще всего упоминалось злословие (medisance), в XIV в. – вожделение, страстное стремление (convoitise), в XV в. – ненависть, злоба (haine). В этом, по мнению М. Венсен-Касси, отразилось различие в восприятии эффектов зависти, к XV в. приобретшей массовый и остервенелый норов. В зависти видели корень всех и всяких противостояний и распрей, даже эпидемию коклюша 1414 г. называли «болезнью завистников». Коль скоро речь зашла об эмоциях, приведу любопытные наблюдения о судьбе этого слова во французском языке профессора Лувенского университета (Бельгия), экс-президента Международного общества исследования эмоций (International Society for Research of Emotion) Бернара Римэ, которыми он поделился в относительно недавно опубликованной книге[32]. Указав на широчайшую представленность термина «эмоция» (emotion) в современном французском, профессор с удивлением констатирует, еще в XVI в. это слово вообще отсутствовало в языке[33]. В то время бытовал близкий по звучанию термин esmouvoir, означавший «приводить в движение», а также существительное esmay – «сожаление, скука, волнение» и глагол esmayer – «нарушать спокойствие, волновать, удивлять, ужасать». Лишь во французской лексике XVII в. впервые появляется слово «эмоция»[34]. Однако значение этого слова в то время было весьма далеко от нынешнего: оно указывало прежде всего на «народные волнения, тревоги, возмущения, бунт, мятеж», т. е. на те «движения масс», которые мы сегодня именуем «общественными настроениями». И даже в XIX в., судя по лексическим словарям[35], первым и главным значением слова emotion было «волнение населения» и «возбуждение народных масс». Только к середине XVII в. относится первая попытка употребить «эмоцию» для указания на индивидуальные аффективные переживания. Она была сделана, по данным «Исторического словаря французского языка»[36], великим мыслителем Р. Декартом в рассуждениях о страстях души.

Эволюция значения слова «эмоция» в английском языке, куда оно проникло из французского, – аналогична. Оксфордский словарь датирует его письменную инаугурацию 1579 г. в значении «политические и социальные волнения», 1603 г. – «миграция, перемещение с одного места на другое», 1660 г. – «возмущения и пертурбации разума (духа)» и т. п. Русский язык слово «эмоция» также заимствовал из французского, но известность оно приобрело здесь значительно позже, в конце XIX в., но уже в современном смысле – «душевное переживание, чувство человека». Причины, по которым слово «эмоция» так поздно стало обобщающим термином для обозначения человеческих волнений и страстей, субъектом и носителем которых является отдельный индивид, а не людская масса, заслуживают специального обсуждения, которое нынче выходит за пределы наших с вами, читатель, интересов. Но в наших интересах задуматься: а до того, как осовременилось слово «эмоция», люди разве не испытывали страстей и аффектов? Не радовались, не грустили, не гневались, не боялись, не любили? Именно эти чувства назвали представители 11 национальностей Европы, Канады, Индонезии, Японии, Турции, которых исследователи попросили в течение 5 минут перечислить все пришедшие на ум эмоции[37]. Зависть не вошла в список лидирующих в сознании наших современников эмоций. Но означает ли это, что они ее никогда не испытывали? Слово «зависть» появилось в древнерусском и французском языках в XII в., стало быть, до этой поры русичи и французы были начисто лишены этого едкого чувства? Идиллическая картина непрестанной радости чужому успеху и искреннего смирения перед более удачливым соперником плохо вяжется с теми суровыми временами. Разве знаменитая десятая заповедь «не возжелай дома ближнего твоего, ни жены его, ни раба его, ни вола его, ничего, что у ближнего твоего» (Исх. 20:17), озвученная Моисеем более чем за тысячу лет до нашей эры, адресована только детям Израилевым? Но как же тогда прикоснуться к этой безъязыкой зависти доисторических времен? Задача не из простых, но, надеюсь, мы с ней справимся, читатель. Пока же предлагаю вновь вернуться к семантике зависти – envie во французском языке: остались еще две любопытные детали, которые не хочется упустить.

Кроме вполне литературных значений «желание» и «ненависть к преуспевшему», в разговорной речи envie может означать заусеницу, т. е. задравшуюся кожицу у основания ногтя. Как отмечено в одном из солидных словарей, филологически объяснить происхождение такого наименования достаточно сложно. Показательно, смысловое сближение зависти с лоскутками кожи вокруг ногтей характерно и для русского, и для немецкого языка. Возможно, подобная связь образовалась благодаря ассоциации каждому известных уколов зависти с любому же знакомым ощущением острой боли при плохо удавшейся попытке оторвать эти саднящие махры кожи. Вторая семантическая деталь – использование envie для наименования специфических острых желаний беременных женщин. Эти желания, особенно если они не удовлетворены и потому надолго приковали мысли и воображение беременной, способны, согласно французским народным поверьям, оставить специфические родимые пятна на коже новорожденного. Причем родимое пятно называется тем же словом, что и «вызвавшее» его желание – envie. Как сообщает «Исторический словарь французского языка»[38], местоположение, размер и цвет подобных родимых пятен молва накрепко связывает со спецификой пристрастий и впечатлений беременной женщины. Говорят, к примеру, красные пятна на коже младенца – следствие испуга будущей матери при виде пожара или крови, коричневые спровоцированы неумеренной тягой к кофе, лиловые – неуемной, но не реализованной потребностью в вине и т. д. и т. п. Не берусь, читатель, всерьез оценивать роль фантазий и пристрастий беременных женщин в развитии плода, но этот суеверно-народный образ зависти – желания матери, оставляющие неустранимый след на потомках, произвел на меня впечатление. А на вас?

Если да, мы с вами в неплохой компании. По свидетельству Ж. Варио, проследившего истоки данного верования[39], его разделяли отец медицины Гиппократ, друг Марка Аврелия знаменитый врач Гален, Плиний Старший, Плутарх и другие знаменитости греческой и римской античности. И это не считая плеяды средневековых мыслителей, включая основателя новоевропейской философии Рене Декарта (1596–1650). В трактате «Страсти души» Декарт пишет, что у завистливых людей «обыкновенно бывает свинцовый цвет лица, т. е. бледный, смесь желтого с черным, точно при ушибе, почему зависть по латыни называется livor»[40]. По неистребимой привычке все проверять посмотрел в словарь. Livor действительно переводится как зависть и недоброжелательство. Но другое значение этого слова – синяк, синее пятно. Не буду пересказывать аргументы Декарта о разлитии желтой и черной желчи по венам омрачающего радость окружающих завистника. Философ и сам осмотрительно оговаривается, что «нельзя считать завистливыми всех тех, у кого такой цвет лица»[41], разве что страсть была очень сильной и продолжительной. Естественно-научная архаика трактовки вызванных завистью дефектов пигментации поразила ненамеренным соответствием библейской интерпретации пятна как символа нечистоты, порока, осквернения (Лев. 13)[42]. Как видим, сама семантика слова «зависть» внутренне связана с моральной оценкой обозначаемого феномена.

Знакомство с этимологией и семантикой английской зависти – envy неожиданностей не принесло: слово заимствовано англичанами у французов во второй половине XIII в., латинский первоисточник – тот же, используется для обозначения уже известного аффективного коктейля из обиды и неприязни, вызванных созерцанием чьего-то превосходства, антипатии к счастливчику, желания обладать теми же достоинствами или же лишить другого его преимуществ[43]. Специфической особенностью английского термина – по сравнению с его русским и отчасти французским эквивалентами – является, пожалуй, близость слову «ревность» (jealousy). Различие зависти и ревности более отчетливо в русском и французском языках. Так, существующее с XI в. древнерусское слово «ровьнъ» – происхождение неясно, по одной из версий его связывают с глаголом «реветь», – от которого произошла ревность, первоначально означало «усердие», «рвение», «соревнование» и «зависть»[44]. Прилежного и старательного работника можно и сегодня охарактеризовать как ревностно относящегося к своим обязанностям, но уже в первые десятилетия ХХ в. подобное значение глагола «ревновать» словарь под редакцией Д.Н. Ушакова определял как старинное[45]. И хотя тот же словарь вторым значением слова «ревность» называет «боязнь чужого успеха, опасение, что другой сделает лучше, мучительное желание безраздельно владеть чем-нибудь», соответствующее по смыслу значение глагола «ревновать» (здесь – завидовать) также дает с пометкой старинное[46]. Изданный в 2007 г. «Толковый словарь русского языка» под редакцией Н.Ю. Шведовой, толкуя «ревность» и «ревновать», о зависти не упоминает вовсе. Доминирующим в их трактовке остался мотив соперничества, вызванного «сомнениями в чьей-либо верности, любви»[47]. Здесь этимологи предлагают вспомнить латинское rivalis – «соперник в любви», – старшим значением которого является «пользующийся водой из того же ручья».