Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни Страница 32

II. В период семейной и родовой жизни народов право наказывать детей и отчасти даже жен за преступления и проступки, совершаемые в семейном кругу, принадлежат начальнику семьи. При отсутствии общей, нейтральной власти уголовное право отца семьи бывает безгранично: оно простирается даже до отнятия жизни в виде наказания. Конечно, это право отца над детьми, умеряемое естественным чувством привязанности, никогда не доходило в своем применении до тех крайностей, в которых обнаружилась абсолютная власть господина над слугою. Тем не менее, как всякое бесконтрольное и безграничное право, оно не могло не переходить меры, и таким образом господство этого права должно быть отнесено к числу причин, отчего смертные казни в то время были очень часты. Не подлежит сомнению, что все народы переживали эпоху безграничной власти отца семьи над своими детьми. По крайней мере, относительно большинства народов существуют положительные исторические свидетельства. В какой мере право жизни и смерти, принадлежавшее отцу семьи, увеличивало итог смертных казней, можно судить по двум его проявлениям в жизни человечества: по истреблению новорожденных детей, которое было в обычае у всех народов, и по общеупотребительному некогда обычаю принесения в жертву детей. Конечно, умерщвление новорожденных не есть прямое проявление уголовной юстиции в современном смысле слова; но, во всяком случае, оно свидетельствует, как беззащитна и как малоценна была жизнь детей в глазах начальника семьи и какие ничтожные вины со стороны детей могли подавать ему повод для того, чтобы покарать их смертию, если он умерщвлял их и без всякой с их стороны вины.[44] Но принесение в жертву детей гораздо в большей степени служит проявлением уголовной власти начальника семьи; принесение вообще человеческих жертв главным образом практиковалось с целью умилостивления божества, разгневанного за разные вины. Главными поставщиками для этого были преступники, рабы, пленные и, наконец, дети. Разбитые один раз карфагеняне принесли в жертву 500 детей для искупления сделанного ими обмана. От периода верховной власти главы семьи, после уже образования общегосударственной власти, оставались обломки, которые дают ясное понятие о том, как пользовался глава семьи своим правом наказывать детей. С одной стороны, долго, еще в период государственных наказаний, незначительные вины и даже действия, хотя вполне в нравственном отношении достойные порицания, но тем не менее не подлежащие тяжкой уголовной ответственности, наказывались смертною казнью; так, эта казнь постигала, по законам еврейским и персидским, за оскорбление родителей и неповиновение им; по законам египетским — за неблагодарность; по законам римским — за оскорбление; по русским законам уже в довольно позднее время, в XVII столетии, определено было за оскорбление родителей наказание кнутом, которое, очевидно, только заменило прежнее наказание, смертную казнь. Таким образом, хотя абсолютная власть начальника семьи подвергается ограничению со стороны общегосударственной власти, но следы ее величества видны в изложенных законах, которые весьма схожи с законами о lеse-majestе. С другой стороны, долго после уничтожения верховной родительской власти тяжкие преступления родителей против детей или не наказываются, или же за них полагается наказание несоразмерно слабое. Так, по египетским законам отец-убийца в наказание должен был только три дня и три ночи держать в объятиях труп убитого дитяти; по китайским законам детоубийство остается без наказания или влечет за собою недолговременное содержание под стражею; по русским XVII столетия — заключение на год в тюрьму. Образование общегосударственной власти и усиление ее сопровождалось ограничением верховных прав отца семьи, пока наконец этим путем не была отнята у него вовсе уголовная власть над семьею. Таким образом, постепенное уничтожение этой власти должно признать также за одну из причин, способствовавших уменьшению числа смертных казней.

III. Миттермайер в своем трактате о смертной казни высказал следующее общее положение. Взгляд каждого народа на смертную казнь находится в тесной связи со степенью политического его развития. Народ, достигший высокой степени развития, народ, сознающий достоинство свободы и уважающий нравственную природу человека, по чувству чести и независимости стремится к справедливым действиям и сомневается в состоятельности смертной казни. Напротив, у народа, подавленного и лишенного политической свободы, тирания считает смертную казнь необходимым средством для отвращения граждан от преступлений. Этот общий вывод достопочтенный немецкий криминалист подтверждает историею Рима. После того, говорит он, как в Риме образовалась республика, и честь и свободная гражданственность стали пользоваться высоким уважением, там возник взгляд, что смертная казнь идет только для грубых и несвободных людей, но что к свободным гражданам она не должна быть применяема. Этому-то взгляду обязаны своим происхождением leges Реrciae, которыми уничтожена смертная казнь (за исключением чрезвычайных случаев) и введены другие, более мягкие наказания. Затем, по мере того как честные республиканские взгляды угасали и древняя римская добродетель падала, по мере того как уважение к человеческому достоинству исчезало, была восстановляема смертная казнь. Общее положение Миттермайера совершенно верно, но подтверждение его историею Рима не выдерживает критики, хотя нужно сказать, что не один Миттермайер впал в эту ошибку, а почти все, писавшие о смертной казни, начиная с Беккариа. Восемнадцатый век наивно восхищался свободою Рима и не заметил того, что эта свобода была основана на ужасном рабстве. Беккариа, сын своего века, первый привел пример Рима в доказательство того, что государства существуют и процветают и без смертной казни. С легкой руки Беккариа, его мысль и его пример стали повторять почти все позднейшие писатели. Между тем почти полная отмена смертной казни в Риме на самом деле была только привилегиею, которую успела для себя установить горсть людей среди самого обширного государства. В то время, как некоторая часть граждан римских пользовалась изъятием от смертной казни, существовали другие многочисленные классы общества, которые за малые и большие вины платились жизнью. Поэтому нелепо приводить пример Рима в доказательство того, что государства, достигнув известной степени развития, обходятся и процветают и без смертной казни. Это значит совершенно извращать смысл исторической жизни народов. Дело в том, что подобная отмена смертной казни в пользу некоторых сословий встречается не у одних римлян; напротив, это есть учреждение общечеловеческое в том смысле, что оно в большем или меньшем объеме существует у всех народов, стоящих на известной ступени развития. И как общечеловеческое явление, оно имеет чрезвычайно важное значение в истории смертной казни, только в совершенно обратном смысле против того, какой привыкли ему до сих пор приписывать. Подобная отмена выражает не стремление к справедливой свободе, не уважение к человеческому достоинству и не время уничтожения смертной казни, а нечто совершенно противоположное: это есть время свободы или, лучше, своеволия немногочисленного класса граждан и безысходного рабства остальной массы народа, уважения к иерархическим отличиям и полного презрения человеческого достоинства; наконец, это — эпоха, самая обильная смертными казнями.

В Индии, где каста браминов пользовалась преобладающим положением в государстве, существовало поразительное неравенство наказаний в пользу этой касты. Брамин за оскорбление человека из касты воинов платит 50 панас штрафу, из класса торгового — 25, за судру — 12 панас. Если же судра оскорбит Dwidjas (особый разряд браминов) поносною бранью, то ему отрезывается язык или вонзается в рот раскаленный железный стилет длиною в 10 дюймов. За прелюбодеяние, по законам Ману, определяется смертная казнь: неверная супруга бросается на съедение собакам в местах наиболее посещаемых, а ее сообщник сожигается на железной раскаленной кровати, под которую постоянно кладутся дрова. Но это наказание не для браминов — главным образом оно предназначено для судры за плотские сношения с женщиною первых трех классов, а для кшатрия и вайзия — только в одном исключительном случае, именно: за прелюбодеяние с женою брамина, охраняемой своим супругом, и притом только когда она одарена почтенными качествами. Брамин же наказывается тысячью панас штрафа, если он даже насилием достигнет плотского сношения с женою брамина, находящеюся под надзором; во всех же тех случаях, в которых для прочих классов назначена смертная казнь, он подвергается бесславному стрижению. Убийца брамина, пьющий спиртные напитки, человек, который украдет золото, принадлежащее брамину, тот, кто осквернит ложе своего духовного господина или своего отца, считаются виновными в тяжких преступлениях. Но только не брамины. Люди других классов, совершившие без предумышления вышеисчисленные преступления, должны потерять все свое имущество, подвергнуться клеймению и быть сосланными или, если они совершили их с предумышлением, даже быть преданы смерти. За совершение этих же самых преступлений брамин, до тех пор достойный одобрения по своим добрым качествам, должен быть подвергнут только средней величины штрафу; если он действовал с предумышлением — быть изгнан из государства, с дозволением ему взять все свое имение и свою семью. При невозможности уплатить штраф лица трех следующих классов платят своим трудом, т. е. поступают в рабство; брамин в подобном случае уплачивает штраф мало-помалу. Правда, и лица других классов посредством жертвоприношений, предписанных законом, или экспиации (expiation), могут избавиться от клеймения и ссылки, уплативши вместе с тем только огромный штраф. Этим способом они избавляются от анафемы и отлучения от общества. Ибо с тем, кто клеймен указанным выше способом и подвергся отлучению, никто не должен ни есть, ни приносить жертв, ни учиться, ни вступать в брак; такой человек бродит по земле в жалком состоянии, удаленный от всяких обязанностей общественных; он должен быть оставлен своими родственниками с отцовской и материнской стороны; он не заслуживает ни сострадания, ни уважения. Но все-таки само это искупление, избавляющее от подобной анафемы, позора ссылки и даже смертной казни, существует только для богатых и притом учреждено для пользы тех же браминов, которые почти что пользуются ненаказанием.