Владимир Гаков - Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения) Страница 10

Потому что мечта эта — одна из древнейших и неизменных. И безусловно одна из самых красивых.

Потому что ни в какой другой области научной фантастики не было штурма столь яростного, массивного и победоносного.

Потому что не только иронию вызывают ветхие от времени пожелтевшие страницы, но и чувство уважения и восхищения дерзостью исписавших их первооткрывателей.

Потому, наконец, что о грезах юности помнишь всю жизнь.

Изобретение снаряда, при помощи которого можно подняться на Луну, не должно казаться нам более невероятным, чем казалось невероятным, на первых порах, изобретение кораблей, и нет поводов отказываться от надежды на успех.

В историю ранних космических фантазий погружаешься как в бездонный колодец. В нашем первом — и самом долгом — путешествии на машине времени мы не раз будем делать остановки в прошлом, встречаясь с авторами «грез о небе», перелистывая древние книги и удивляясь, сколь же старым и непреодолимым был искус полета. В древних мифологических сказаниях разных эпох и народов, везде — буквально везде — обнаружатся искры этой самой святой мечты человека. И что может быть естественнее, как не стартовать сразу же к самым истокам человеческой цивилизации, в древний Вавилон — родину первого дошедшего до нас литературного памятника, «Эпоса о Гильгамеше».

На часах нашей машины времени — второе тысячелетие до нашей эры. Когда археологи, производившие раскопки легендарной Ниневии, наткнулись на библиотеку царя Ашшурбанипала, то среди тысяч глиняных табличек, испещренных клинописью, нашли и ту, что поведала легенду об Этана, верхом на орле воспарившем в небо…

Мы не ошиблись — мечта воистину древняя как мир.

До XVII века авторы воображаемых космических путешествий никаких аппаратов, разумеется, с Земли не запускали, и космонавтам древности приходилось обходиться подручными средствами сообразно духу времени. Например, искусственными крыльями.

В «Мифологической библиотеке» (II век до нашей эры) древнегреческого автора Аполлодора бесстрастно сообщаются «факты» об Икаре и Дедале (более знакомые по взволнованным поэтическим описаниям Овидия): «…Дедал изготовил крылья для себя и для сына, наказав поднявшемуся в воздух Икару не подниматься слишком высоко, чтобы клей, которым были соединены перья, не расплавился под лучами солнца, и не опускаться слишком низко к морю, чтобы крылья не распались под влиянием сырости… Икар, однако, пренебрег советами отца и, увлеченный полетом, поднимался все выше. Клей расплавился, и Икар погиб, упав в море».

Официозный автор совсем не склонен был к проявлению эмоций, но даже в его подчеркнуто сухом повествовании прорвались интересные нотки. «Увлеченный полетом»… — как часто будем вспоминать мы эти слова! В те стародавние времена люди никуда и ни на чем не летали — и долго еще не полетят, — но полет, пусть воображаемый, уже представлялся как нечто совершенно захватывающее, способное приструнить даже врожденный инстинкт самосохранения!

Еще прыжок на два столетия. Оказывается, у Икара нашлись последователи: столь же дерзновенно посягнул на святая святых древних, на Солнце, царевич Сампати из древнеиндийского героического эпоса «Рамаяна». Средство то же — искусственные крылья…

Первой длительной остановкой в прошлом, отправным пунктом нашего «путешествия в XX век» будут книги сатирика Лукиана. Историки фантастики часто до хрипоты спорят о приоритетных деталях, но как только разговор заходит о космической фантастике, пальма первенства единогласно отдается ему, Лукиану из города Самосата, что раскинулся на берегах реки Евфрат.

Фантазии о воображаемых путешествиях в неведомые страны появились не случайно. С победой римлян в войне против раздробленных, погрязших в междоусобной грызне греческих городов-государств пришло самое долгое мирное затишье в истории Европы. Расцвели науки, в каждом крупном городе был университет. Как писал известный историк научной фантастики (и сам писатель-фантаст) Джеймс Ганн, «появилась, наконец, возможность двигаться вперед, задумываться над тем, чтобы и дети могли двигаться вперед, предаваться размышлениям и грезам о других мирах».

В это время, — а точнее, около 120 года нашей эры — в семье бедняка родился будущий писатель Лукиан. О его жизни нам известно на удивление много. Достаточно побродил по свету, читал, пытался освоить юриспруденцию, преподавал и писал книги. Жил долго — лет семьдесят — и под конец жизни добился видного положения, получив почетное назначение в Египет от императора Коммодуса.

В историю фантастики Лукиан вошел двумя сочинениями: книгой «Икароменипп, или Заоблачный полет» (около 160 года) — вот где впервые был упомянут полет на Луну! — и знаменитой «Правдивой историей», вышедшей в свет между 165 и 175 годами. В последнем сочинении такой полет был впервые подробно описан. Правда, на Луну героев перенес самый обычный смерч, да и создана была «Правдивая история» с целями пародийными (автор подтрунивал над историческими сочинениями Гомера, Геродота, Ксенофонта, Фукидида и Ямбула, в большинстве своем до нас не дошедшими), но факт остается фактом: то была первая книга о полете на Луну.

Не легенда, не миф, а книга, способная, кроме всего прочего, развлечь и увлечь. Отправная веха в нашем путешествии…

Затем космические фантазии, как и вообще все без исключения мечты о заповедных землях, на время прекратились — застыла на века сама европейская культура[7]. Стояла темная ночь, не до литературы было. И мечта о далеких небесных мирах на время отодвинулась в тень: как известно, «совращенных с истинного пути» и «желавших познать тайны мироздания» церковь не прощала… Тем не менее в 1295 году одно событие раздвинуло духовный горизонт европейской культуры, явившись предвестником нового века, первого века Возрождения: в Венецию из дальних заморских плаваний возвратился молодой любознательный купец Марко Поло. И вновь, разгораясь, затлели легенды о таинственных землях «где-то там», а из пепла сожженных ожила крылатая, как птица Феникс, мечта о полете.

1516 год. На Луну запущен… ну что ж, назовем это «первым космическим аппаратом». Ведь Астольф, герой поэмы Лудовико Ариосто «Неистовый Роланд», совершил путешествие на нашу космическую соседку в повозке библейского Ильи-пророка. Итак, еще отметка на пути: первый межпланетный перелет на другое небесное тело, совершенный не волею стихий, не в мыслях или сновидениях, но с помощью какой-никакой, а машины, аппарата…

У Ариосто долго не было последователей, его описание межпланетного путешествия оставалось единственным целое столетие. Не наступило еще время для фантазеров — хотя и маячило смутно на горизонте. Но что-то сместилось в заведенном порядке вещей. Фантазеров церковь пока еще гноила и жгла с прежним упорством, однако бесследно уничтожить саму фантазию была уже не в силах.

Остановимся на минуту. Битва разума с мракобесием только разгоралась, и все отжившее не собиралось отступать без борьбы. Рациональное и мистическое, светлое и темное порой удивительным образом соединялось в одной личности, не удивляя современников, но безнадежно запутывая последующих биографов.

Тут особенно опасны упрощения. Многие со школьной скамьи привыкли считать, что духовный климат средневековья определялся ожесточенной борьбой «попов» против «еретиков-ученых». Как все просто… Однако и Роджер Бэкон и Бруно были монахами, а Кампанелла — так просто религиозным фанатиком! Еретик Мартин Лютер пришел в бешенство, прослышав про учение Коперника, и даже призывал к физической расправе над ним. Но и такой светлый ум эпохи, как Фрэнсис Бэкон, не принял гелиоцентрической системы мира — между тем как официальная римско-католическая церковь лет семьдесят терпела ее, проявляя странный либерализм в отношении столь явной ереси. Вот какое было время.

Поэтому неудивительно, что среди ранних подвижников «космонавтики» (архиересь!) можно встретить и естествоиспытателей, и философов, и светских кавалеров, и даже отцов церкви. Все грешили этим манящим и запретным — фантазиями о других мирах.

Рассказывая о первых лунопроходцах, невозможно пройти мимо скорбной одинокой фигуры Иоганна Кеплера (1571 — 1630). Жизнь его была смутной и трагичной. Родившись недоношенным, трижды умиравший, но каким-то чудом сумевший выкарабкаться, никогда не знавший, что такое быть сытым, Кеплер остался в памяти человечества, как величайший астроном своего времени, последователь Галилея — хотя современники больше знали о нем как о придворном астрологе императора Рудольфа II (астрономией приходилось заниматься во «внеслужебное» время). Скрупулезный исследователь и азартный игрок, смелый философ и фанатик-пуританин, писатель-фантазер — сколько всего вместила в себя эта личность!