Виктор Топоров - Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник) Страница 15

Не срабатывают – и, конечно же, не сработают – и репрессивные меры. Риск репрессий, как и риск личного устранения, заложен в ставки сегодняшнего бизнеса. Репрессивный режим может быть только выборочным, а раз выборочным, то, значит, политиканским. Как это было при Ельцине: не копай хотя бы под президента, и тебя никто не тронет. А если нечаянно тронут, всегда откупишься.

Поразительна – и вместе с тем характерна – красноярская история. Одна и та же высокая столичная комиссия (она же следственная бригада во главе с замминистра внутренних дел) инспектировала КрАЗ дважды. В первый раз приняла дары и не нашла никаких нарушений. Во второй (получив соответствующую политическую накачку) – дары отвергла и вскрыла целый букет нарушений: от нецелевого использования кредитов до организации заказных убийств.

Не менее характерно и дело, допустим, «Аэрофлота». Его то закрывают, то возобновляют, то вновь спускают на тормозах в зависимости от того, на каком поводке – на длинном или коротком – выгодно держать в данный момент основного фигуранта этого дела.

Такова и только что начавшаяся «шахматная комбинация» с Владимиром Гусинским.

Но дело не только в этом: наверняка существует и обратная связь. Если подвешенный на крючок олигарх позволяет себе предельно наглое (в самооценке, понятно, смелое) поведение, значит, у него у самого на крючке те, кто его подвесил. Интересно и важно вовсе не то, что тот или иной олигарх располагает тем или иным компроматом на первых лиц государства, и уж подавно не характер этого компромата (кто воровал, кто взрывал дома, кто растлевал малолетних и тому подобное), – важна обратная связь сама по себе. Принимающие то или иное решение люди страшатся разоблачений и принимают свои решения под давлением страха. Решения при этом могут оказаться вполне разумными, но «злокачественна» сама их природа.

Наряду с компроматом колоссальную роль сегодня играют и обязательства, гласные и негласные. При этом роль негласных куда важнее и пагубнее. Особенно когда это касается президента страны. Своим Указом № 1, напомню, даровавшим пожизненную неприкосновенность в одном флаконе с целым набором неслыханных привилегий ушедшему в досрочную отставку президенту Ельцину и членам его семьи (что и вовсе неслыханно). Разумеется, Указ № 1 можно в любой момент отменить указом за любым последующим номером, не говоря уж о принятии закона, который указ перечеркивает. Да мы и сами знаем, что и указам, и законам – грош цена; как раз в дни, когда пишутся эти строки, Дума приняла в первом чтении федеральные законы, имеющие обратную силу, что с юридической точки зрения просто чудовищно. Важнее, однако, негласные обязательства Путина перед Ельциным и «семьей», о которых широко заговорили в связи со скандалом вокруг назначения генерального прокурора, – оказывается, экс-президент сохранил право вето на все высшие кадровые решения!

Если это так, то Путин, ни словом не обмолвившись о наличии подобных обязательств в ходе предвыборной кампании и присягнув затем на Конституции служить интересам страны, принес ложную клятву. Потому что интересы страны и интересы «семьи» могут совпасть, но могут и не совпасть. А приоритетными стали интересы «семьи». Пишу это не для того, чтобы призвать к импичменту, и даже не для того, чтобы осудить морально «клятвопреступника» Путина, – нам важнее уяснить психологическую ситуацию, в которой он оказался. Потому что психологическое состояние самодержца аукается в судьбах страны: Наполеон (с которым доморощенные льстецы сравнивают Путина чаще, чем с Пиночетом или Петром Великим) проиграл главную битву своей жизни из-за насморка.

Путин – анти-Ельцин, с благословения самого Ельцина выпорхнувший из-под крыла у первого Президента России. Эта выведенная мною полгода назад формула стала сейчас расхожей. Но в одном весьма существенном отношении Путин достойный и талантливый ученик Ельцина. А оба они вместе – ученики того глуповского губернатора, который сжег город и выстроил рядом другой, точно такой же.

Ельцин не смог прийти к власти в КПСС – и возглавил борьбу против ее всевластия. Ельцин не смог прийти к власти в СССР – и упразднил СССР. Ельцин не смог взять под полный контроль Съезд народных депутатов РФ – и разогнал его. Ельцин разошелся с вице-президентом Руцким – и упразднил саму должность. Ельцину не нравился политический вес, который со всей неизбежностью набирали премьер-министры, и он – особенно в конце «царствования» – менял их, как перчатки.

Однако параллельно с этими разрушительными акциями Ельцин занимался и «созиданием». Уйдя от партократов, временно побратался с болтунами из Демплатформы. Уступив Горбачеву пост Президента СССР, стал Президентом РФ. Выбил из-под Горбачева президентское кресло, распустив СССР, но создал независимую РФ. Вместо «вольной» брежневской Конституции принял собственную парамонархическую. Перенес центр принятия решений из представительных органов власти в исполнительные, а из исполнительных (поскольку главой исполнительной власти не являлся) – в антиконституционные Совет безопасности и Администрацию президента (легитимизированные лишь задним числом, да и то – частично). Наконец, утратив юридическое, моральное да и чисто физическое право оставаться президентом, создал тот теневой центр принятия решений, который существует сегодня, когда у президента Путина власти не больше, чем было у президента Ирана при аятолле Хомейни, – с той лишь разницей, что Хомейни пользовался безоговорочной народной поддержкой…

Вот и Путин принялся действовать в том же направлении: он не борется или почти не борется с «ельцинским наследием» в существующих структурах власти – он создает или пытается создать новые. В этом и, боюсь, только в этом смысл «семигенералыщины», замкнутой лично на президента Путина. И, подобно Ельцину, Путин не хочет просчитывать возможные негативные последствия провозглашенного «укрепления президентской вертикали» – он крепит «второй руль», чтобы порулить самому, не обижая «дедушку». А почему он не хочет обидеть «дедушку»? Потому что связан негласными договоренностями (гласные договоренности вопроса о власти не касаются).

А что происходит, когда мотор у вертолета один, а пилотов два, молодой и старый, мы недавно узнали на трагическом примере Святослава Федорова, еще одного кандидата на пост президента страны.

«Семигенеральщина» была бы хороша в случае введения военного положения на территории всей страны, потому что в мирное время по такой системе правят только на оккупированных территориях. Самый мягкий пример – Британская Индия: вице-король, губернаторы (роль которых у нас будут играть помощники «наместника») и местные магараджи (избранные губернаторы и президенты республик). Логик, философ и писатель Александр Зиновьев, Путину симпатизирующий и на Путина осторожно надеющийся, написал на голубом глазу: Путин – это третий ГКЧП. Первый ГКЧП (к сожалению) провалился в августе 1991-го, второй ГКЧП (к сожалению) провалился в октябре 1993-го, третий ГКЧП (будем надеяться) наведет порядок. Вчерашние демократы, они же сегодняшние путинцы, видят в России пиночетовское Чили и «семигенеральщину» приветствуют тоже. Березовский кричит: «Волки!» – но ему уже, как в толстовской сказочке, никто не верит.

Очень смешно, что, в спешке разбрасывая 89 субъектов Федерации по семи округам, поначалу ухитрились «потерять» Москву (и еще ряд регионов). Потому что дело не в округах и не в «генералах» – дело в параллельно выстраиваемой системе власти. В России такое бывало – опричнина, институт комиссаров, демократические советы при ортодоксальных обкомах, не забыть бы и совнархозы в обнимку с отраслевыми министерствами.

Поженить ежа с ужом иногда удавалось, но ни разу такой брак не оказался прочным и не сумел принести потомство.

Мой добрый приятель, петербургский поэт и художник, на мой взгляд, талантливый, но, к сожалению, малоизвестный, оказался самым забавным образом причастен к большой политической истории (если она, конечно, заслуживает таких эпитетов). Мальчиком он жил в одном дворе и учился в одном классе с Володей Путиным; тридцатилетним дядечкой был вызван на допрос к личному другу Путина следователю КГБ, а ныне «наместнику» по Северо-Западу Черкесову. Самое же любопытное в том, что, запомнив, отметив, а теперь и сопоставив два эти знакомства, мой друг не может сказать ничего примечательного ни про будущего президента, ни про бывшего старлея. И Путин в одноклассниках, и наместник в следователях запомнились ему совершенно никакими, то есть не запомнились вовсе.

Хорошо это или плохо? Хорошо, конечно, что следователь не зверствовал (иначе запомнился бы), да и вообще Валю тогда не посадили и даже не выгнали с работы, а работал он, специалист по имажинизму, понятно, сторожем. Хорошо, что и мальчик Вова не вел себя в детстве подобно другому мальчику Вове – из серии анекдотов, иначе он бы запомнился тоже. Хорошо, главное, что одноклассника президента и свидетеля по диссидентскому делу, расследованному наместником, волнует сейчас второй сборник стихов (только что вышедший), поступление дочери в вуз и некоторое ослабление православного рвения жены (на его вкус, чрезмерного, поэтому и само ослабление, пусть и относительное, его радует).