Анатоль Ливен - Анатомия американского национализма Страница 16

Самое главное, что бросается в глаза в материалах «Уолл-стрит джорнэл» (издания, которое представляет собой, по всей видимости, вполне довольный собой и влиятельный класс капиталистов), – это готовность их авторов как к радикальным высказываниям, так и просто к проявлению ненависти. В передовых статьях «Уолл-стрит джорнэл» президент Билл Клинтон преподносился как духовно чуждый элемент, опасный радикал и национальный предатель. Такая оценка напоминала то, как «Уолл-стрит джорнэл» и бо́льшая часть капиталистов назвала в 1930 году «коммунистом» Франклина Делано Рузвельта, человека, который, вероятно, сделал больше, чем кто-либо другой, чтобы сохранить класс американских капиталистов и распространить их влияние в мире. Объяснение этому нецивилизованному поведению следует искать в том числе в обеспокоенности духовных и расовых кругов консервативного толка, которая будет рассмотрена в следующей главе. Наряду с этим не менее важно, что накануне 1914 года принцип, который неукоснительно соблюдали американские капиталисты, заключался в их безоговорочном праве ставить свои условия государству и обеспечивать себе прибыль.

Особый характер американского капитализма находит свое отражение в современном характере Республиканской партии. Как и многие партии во всем мире, носящие такое же название, Республиканская партия уже давно утратила те ценности, которую ей когда-то оставили исторические деятели. В 2004 году нелегко было представить по-настоящему наглядный образ демократов, учитывая масштабную и странную мешанину классовых, этнических, моральных и идеологических точек зрения, которую они излагали. «Прогрессивные либералы» – возможно, это явилось бы самой реальной характеристикой, при этом не самой достоверной. Наряду с этим, если подбирать имя для республиканцев, которых требовалось бы точно расположить в широком историческом и международном контексте, не было бы никаких сомнений в том, что их можно было бы назвать: «Республиканцы, которых следует переименовать в Американскую националистическую партию».

Такая ситуация определяется не только внешней политикой Республиканской партии, но и политической культурой, которая лежит в ее, партии, основе. Скорее всего, вся современная мешанина деятельности республиканцев повторяет классическую деятельность консервативных националистических движений в Европе и других странах последнего времени. В Европе эти партии выступали за «агрессивный национализм» и зачастую поддерживали империалистическую политику. Во внутренней политике они делали акцент на защите частной собственности в целом и интересов высших классов в частности, при этом особое внимание уделялось унаследованному (потомственному) богатству. Безусловно, они также изображали из себя защитников традиционных национальных, религиозных и семейных ценностей, противостоящих падению нравов в области космополитической, либеральной, социалистической и внешней политики. Существует опасность, что если, как и их предшественники в Европе накануне 1914 года, республиканцы и впредь будут придерживаться радикальной политики в пользу богатых, которой они стали придерживаться при администрации Буша в период с 2000 по 2004 год, то они все дальше и дальше будут уходить в направлении радикального национализма как единственного оставшегося способа апеллирования к американскому народу.

В основе национализма не только американских правых, но и американской культуры в целом находится убеждение, что Америка была «избранной» и что поэтому, по словам бывшего госсекретаря США Мадлен Олбрайт, она являлась «незаменимой нацией». Она могла быть избрана свыше, или «судьбой», или «историей», или просто быть отмечена для величия и лидерства, предположительно, самой большой, самой успешной, самой старой и наиболее развитой формой демократии. По словам президента Вудро Вильсона, в Первой мировой войне «Америка реализовала безмерную привилегию исполнить предначертанную судьбу и спасти мир»110. Олбрайт, как и Уилсон до нее, является демократом, и сходство стиля ее высказываний об Америке времен Джорджа Буша иллюстрирует широко распространенный характер веры в двухпартийную систему, существующий в американском обществе.

Одной из причин сохранения этой веры в США является то, что в середине двадцатого столетия она была вполне реальна. Когда популярный евангелист Билли Санди заявил в начале войны с Германией в 1917 году, что «Америка находится в положении, когда судьба мира в значительной степени зависит от нашего поведения. Если падем мы, то падет и цивилизация», – его высказывание было националистической гиперболой. В 1940-х годах и в начале 1950-х годов это уже не было преувеличением111.

Это восприятие Америки не только в качестве нереализованной мечты, но и как страны с национальной миссией является сердцевиной американской национальной особенности и является основанием веры нации в собственную «исключительность»112. Это подтверждено в Большой печати (государственной эмблеме) США как единой нации, на которой значится: Novus Ordo Seclorum («Новый порядок эпохи»).

Сегодня эта вера действительно делает американцев исключительными в странах цивилизованного мира. Тем не менее в прошлом такая исключительность вовсе не была очевидным фактом: «С незапамятных времен каждый народ представлял себя совершенным, наделенным миссией, чтобы стоять над другими народами или чтобы привести мир к истине». Очень многие народы на протяжении всей своей истории (возможно даже, большинство народов) ощущали, что они «избраны свыше», или судьбой, для великих и особых «задач» и зачастую прибегали именно к такому языку для создания этого чувства миссии113. На самом деле, некоторые из наиболее красноречивых сторонников вселенской миссии Америки были британскими подданными и повторяли то же самое, что их отцы и деды излагали о Британской империи114.

Как писал Герман Мелвилл (1819–1891), «мы, американцы, особый, избранный народ, Израиль нашего времени. Мы несем миру ковчег свобод. Бог предназначил наш народ для великих дел, и человечество ждет их от нас. Великие дела живут в наших душах. Остальные народы вскоре окажутся позади нас. Мы – первопроходцы человечества, авангард, направленный, чтобы пройти через пустыню и проторить свой путь в Новом Свете»115.

Как пишет известный историк религии Конрад Черри, «развитие темы избранного народа в Германии и США в период между 1880 и 1920 годами иллюстрирует изменчивый характер мифа о религиозном национализме. Он оказался способен вобрать в себя особенности некоторых библейских и небиблейских образов, не утратив своей силы воздействия как мифа». В настоящее время отличие состоит в том, что в Германии этот миф был полностью уничтожен (по крайней мере в его националистической форме) трагическими событиями 1933–1945 годов. В значительной степени это утверждение верно также и в отношении остальной части Западной Европы. В Соединенных Штатах этот миф все еще жив116.

Протестантская форма этого мифа существовала в XVI и XVII веках в Голландии, Швеции и Великобритании еще до того, как этот миф мигрировал в Соединенные Штаты. Согласно высказыванию Джона Мильтона, сделанному им в середине XVII века, «пусть Англия не забывает, что она первой стала учить другие народы, как надо жить». Оказавшись в Америке, данный миф способствовал явному отождествлению этой страны с библейским Израилем. Такой протестантский и библейский художественный образ стал преобладать в британской имперской риторике, в том числе в творчестве далеко не самого религиозного (скорее, масонского) писателя Редьярда Киплинга. Он странным образом перемешал темы христианизации, освобождения и развития с расовым превосходством и торжеством победившей силы.

Всем великим державам современной истории всегда было свойственно присущее США восприятие себя как «универсальных наций». Это означало, что они ощущали себя лучшими среди всего человечества, перенявшими у человечества необходимые универсальные ценности. Данное чувство позволяло этим нациям утверждать, что их национализм или патриотизм имел позитивный характер, в то время как у других наций – отрицательный, поскольку другие нации остановились в нравственном росте и заботились только о своих собственных интересах.

Немцы до 1914 года верили в то, что «Германия может исцелить мир» своим особым сочетанием правопорядка, технического прогресса и духа систематизированных, имеющих глубокие исторические корни «культуры» и «общества» (Gemeinschaft – «сообщества», нем.). Немецкие мыслители выступали против использования данных определений применительно к якобы декадентской, поверхностной «культуре» и распыленному, безродному «обществу» (Gesellschaft – «социум», нем.), существовавшему в Англии, Франции, США или же в «варварской» России. По высказыванию Иоганна Готлиба Фихте, сделанному им столетием ранее, «только немец… может быть патриотом; только он способен ради своей нации вместить в себя все человечество; в отличие от него, патриотизм любой другой нации всегда эгоистичен, ограничен и враждебен по отношению к остальной части человечества»117.