Борис Соколов - Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки Страница 9

В последний раз Катя виделась с Михаилом Ивановым в декабре 1940 года, накануне новогоднего праздника. По воспоминаниям генерала, "встреча была продолжительной, говорили о разном. Я сообщил, что на определенное время вынужден покинуть Москву. В ее глазах засветился немой вопрос: "Туда?" Я молча кивнул. Пожелав Кате счастья в Новом году и успехов в работе на ее заводе "Точизмеритель", я попрощался. В тот раз вниз, до вахтера, Екатерина Александровна меня не провожала, а, постояв на ступеньках верхнего этажа, подняла руку и осенила меня прощальным жестом, как крестным знамением, так издавна провожали в далекий путь на Руси…"

Но они увиделись еще раз. Через несколько дней, уже в январе, Иванов уезжал в Японию. На Ярославском вокзале, перед посадкой в транссибирский экспресс, он увидел на соседней платформе женщину в шубке и белом полушалке. Это была Катя. Заметив его, она махнула рукой.

Жену Зорге арестовали по постановлению Свердловского железнодорожного транспортного отдела НКВД 4 сентября 1942 года. В тот момент в НКВД думали, что Зорге уже казнен. Катю обвинили в шпионских связях с Вилли Шталем, арестованным и расстрелянным в 1938 году.

Арест Кати был связан с том, что после начала войны по всей стране начался поиск советских немцев и всех, кто был на подозрении. Шли аресты. В мае в Свердловске арестовали родственницу Максимовой Елену Гаупт, 1912 года рождения. Она работала в одном из управлений железной дороги. Из нее стали выбивать показания на знакомых немцев. В итоге она вспомнила, что была как-то в Москве у своей дальней родственницы Максимовой на Софийской набережной. Гаупт сообщила, что Катя работает на каком-то московском заводе, и она видела, как к ней приходили иностранцы немцы, которые как-то связаны с ее мужем, тоже иностранцем, часто выезжающим в командировки. А еще, что она видела у Кати несколько заграничных нарядов, привезенных мужем. На основании этих показаний был сделан запрос в Москву. Катю привезли в Свердловск на очную ставку с Еленой Гаупт. Елена все подтвердила. Через несколько дней, измученная пытками, она покончила с собой — 2 ноября 1942 года повесилась в камере следственного изолятора.

Вот что успела показать Гаупт Елена Владимировна: "Я хотела скрыть участие в моей шпионской организации и деятельности моей родственницы Екатерины Максимовой. В мае 1937 г. я приехала в г. Москву и остановилась у Е. Максимовой на ул. Софийская набережная, № 34, кв. 74. Она жила там, занимая одну большую комнату, записанную на фамилию "Фрогт", как я увидела из счета, поданного ей комендантом дома. Квартира ей стоила свыше 100 рублей. Я спросила ее, как ей хватает на жизнь своего заработка, она отвечала, что у нее есть другие источники дохода, и стала мне показывать кое-что из своих вещей, часы и еще несколько золотых вещей, а также нарядные платья. Я спросила, откуда она их взяла, она отвечала, что ей подарил все это Циша Фрогт. Я спросила, где он работает и много ли получает. Она ответила уклончиво, что по работе он часто бывает за границей в длительных командировках и лишь изредка приезжает в Москву. Она сказала, что мне поможет заработать денег, и предложила, под видом сбора статистических данных, дать некоторые сведения по своей работе. Затем она выдала мне 500 рублей и велела написать расписку, как счет получения аванса". Надо полагать, что Цишу Фрогта выдумала не сама Елена, а следователи.

В постановлении о продлении срока следствия от 8 сентября 1942 года говорилось:

"Установлено, что Максимова Е.А. с 1937 года поддерживала связи с германским подданным Зорге Рихард, временно проживавшим на территории СССР, заподозренным в шпионской деятельности…

Начальник следственного отделения транспортного отдела НКВД железной дороги им. Л.М. Кагановича, лейтенант госбезопасности Кузнецов".

Катя вроде бы призналась: "Да, с 1933 года я была агентом немецкой разведки. Была завербована на эту работу Шталем".

То ли ее били, то ли всего лишь угрожали побоями.

В ноябре 1942 года тот же лейтенант госбезопасности Кузнецов написал:

"Установлено, что в 1934 году Максимова связалась по поручению агента германской разведки, прибывшего из-за границы, со Шталем и собирала материалы о политических настроениях трудящихся СССР провокационного характера".

17 ноября 1942 года Катю перевели в Москву. Там она отказалась от своих свердловских показаний. К тому времени и оговорившая ее Елена Гаупт уже была на том свете: "Все это время я давала ложные показания, — заявила Катя на допросе. — Никакой шпионской работы я не выполняла. У меня не было другого выхода. Показания против Гаупт я дала только тогда, когда мне предъявили протоколы ее допросов, где она ссылается на меня как на вербовщицу… Про Шталя мне сказали, что он арестован за шпионаж, и мой муж также известен органам НКВД как шпион. Меня вынудили показать, что Шталь рассказал мне про мужа, будто Рихард вел шпионскую работу против СССР… Но мне об этом ничего не известно…" Больше Катю на допросы не вызывали.

Ее держали на Лубянке почти 9 месяцев. Наконец, Особым совещанием НКВД СССР 13 марта 1943 года за "шпионские связи" она была приговорена к ссылке на пять лет в Красноярский край.

Когда Катя из Москвы приехала в Красноярск, на вокзале она случайно встретила своего дальнего родственника Суханова — работника Онежского завода, с семьей эвакуированного туда вместе с другими рабочими производства. Он позже вспоминал, что голодная и исхудавшая Катя выпила во время разговора 13 стаканов чаю!

15 мая Катя прибыла в селение Большая Мурта, определенное ей в качестве места ссылки. Оттуда она написала три письма. Одно на завод, в котором спрашивала о возможности получения хотя бы какой-то суммы денег из причитающийся зарплаты. Второе письмо было маме, где она писала, что страшно исхудала, все время голодная, но она уже не в тюрьме и поэтому надеется, что все теперь наладится. И третье письмо было сестре Марии в Петрозаводск. Катя писала, что весна даст ей силы и она выкарабкается, главное — немного отъесться. Писала, что снова будет много работать и еще в гости их к себе пригласит.

23 мая 1943 года Катя писала сестре. "Милая сестричка! Вот и опять наслаждаюсь небом, воздухом и полной свободой. Случилось это на днях — моё возрождение. Правда, меня клонит к земле от слабости, как былинку. Буду жить и работать в районе 120 км от Красноярска. От Ики я буду получать, как и раньше, у него всё в порядке". Родственникам в Красноярске Катя рассказала, что в аппарате Берии, куда она добилась приёма перед своей высылкой, ей сообщили, будто бы с мужем всё в порядке. Хотя о его аресте давно уже знали в Москве.

Мать она тоже стремилась успокоить: "Милая мамочка! Господи, какая я сейчас бедная, голая, грязная! Мама, пишите мне чаще, ради Бога, если не хотите, чтобы я сошла с ума. Ведь я столько времени ни от кого ничего не слышала. Приезжайте ко мне на свидание, буду очень рада. Верю, что опять буду на коне, добьюсь хорошей жизни. Сейчас бы как-нибудь не сдохнуть и продержаться. Подкормиться немножко — вот главное…"

Но вскоре мать Кати получила скорбное письмо: "Здравствуйте! Привет из Сибири. Сообщаю вам, что ваша Катя 3 июля 1943 года, находясь на излечении в Муртинской больнице, умерла. Сильно не беспокойтесь, видимо, её судьба такова, и сейчас страна теряет тысячи героинь и героев. Если хотите узнать подробнее, то пишите, с приветом, Елена Васильевна Макеева". Потом Александра Степановна получила ещё одно письмо. "Ваша дочь поступила к нам в больницу 29 мая с химическим ожогом. Лечение проводилось открытым способом, т. е. был сделан каркас, который прикрывался простынёй… Иногда у неё со слезами срывался вопрос: за что? Иногда она говорила, что хочет только увидеть свою мать… Деньги, оставшиеся после нее, 450 рублей, израсходовали на могилу, похороны и крест. Остались вещи: серая юбка шерстяная, тёплая безрукавка, галоши старые. Вещи хранятся на складе больницы у кастелянши. Сама я раньше была в таком же положении, как и она, сейчас свободна, работаю медсестрой, хотя это не основная моя профессия. Т. Жукова".

В учетной карточке ссыльной было указано, что она умерла 29 июня 1943 года. На последней же странице личного дела было указано: "Прибыла в ссылку 15.05.1943 г., 22.05.1943 г. поступила в больницу. Умерла 03.07.1947 (инсульт). Реабилитирована 23.11.1964 г. военным трибуналом Московского военного округа".

В справке из ФСБ о деле Е.А. Максимовой также утверждалось, что она поступила в больницу с диагнозом "кровоизлияние в головной мозг", т. е. инсультом. Однако более вероятным кажется все-таки версия с химическим ожогом. Вряд ли бы в письмах к матери из больницы стали выдумывать какой-то экзотический химический ожог вместо банального инсульта.

Скорее можно предположить, что диагноз "инсульт" должен был замаскировать настоящую, не вполне естественную причину смерти. Химический ожог мог быть следствием либо несчастного случая, либо самоубийства.