Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд Страница 12

Второй отвечает так, будто вопрос содержал ударение на слове «взял».

Это смещение ударений становится возможным только вследствие самого словосочетания «взять ванну». Если бы первого еврея спросили: «Ты уже искупался?», то, конечно, никакого смещения не возникло бы. Неостроумный ответ гласил бы тогда: «Искупался? О чем ты? Я не знаю, что это такое». Техника же шутки опирается на перенос ударения со слова «ванна» на слово «взять»[63].

Вернемся к шутке по поводу «семги с майонезом», которую можно счесть наиболее показательным образчиком смещения. Новое в этом примере заслуживает нашего внимания с разных точек зрения. Прежде всего нужно как-нибудь назвать предъявленную здесь технику. Я предлагаю обозначить ее как смещение, поскольку она заключается в отклонении хода мыслей, в переносе психологического ударения с начальной темы на другую. Далее нужно заняться исследованием отношений между техникой смещения и способом выражения шутки. Наш пример «семги с майонезом» показывает, что шутка со смещением во многом независима от словесного выражения. Она сводится не к словам, а к ходу мыслей. Никакое смещение слов не позволит нам избавиться от шутки, пока мы не изменим смысл ответа. Редукция возможна, только если мы изменим ход мыслей и заставим гурмана прямо ответить на упрек, которого он сознательно не замечает в нашей шутке. Тогда редуцированное изложение будет гласить: «Я не могу отказать себе в том, что мне нравится. А откуда я беру деньги для этого – мне безразлично. Вот мое объяснение тому, почему я ем семгу с майонезом после того, как вы дали мне денег взаймы». Но это уже не шутка, а цинизм.

Очень поучительно сравнить эту остроту с другой, близкой ей по смыслу.

«Некий человек из маленького городка, пристрастившийся к спиртному, добывал себе средства к существованию тем, что давал уроки. Его порок сделался мало-помалу известным, и он потерял большинство учеников. Друг решил взяться за его исправление. «Посмотри, ты стал бы лучшим учителем в городе, если бы отказался от пьянства. Хватит губить себя!» – «Что ты мелешь?! – вознегодовал выпивоха. – Я даю уроки, чтобы иметь возможность пить. По-твоему, надо отказаться пить, с тем чтобы иметь возможность давать уроки?»

Эта шутка тоже наделяется обликом логичности, который бросился нам в глаза в случае «семги с майонезом». Но это уже не шутка со смещением, а прямой ответ на вопрос. Цинизм, который прячется в первом примере, здесь признается откровенно: «Пьянство для меня – важнее всего». Техника этой шутки на самом деле достаточно убога и не может объяснить свое воздействие. Она заключается просто в перестановке того же материала, точнее, в изменении отношений между средством и целью, то есть между пьянством и уроками. Едва редукция перестает подчеркивать эту особенность формы выражения, мы получаем приблизительно такой ответ: «Что за бессмысленное требование? Для меня важно пьянство, а не уроки. Они лишь средство для того, чтобы я имел возможность пить дальше». Значит, шутка действительно зависит от способа выражения.

В шутке насчет купания эта зависимость от слов («Ты взял ванну?») несомненна, а при ином наборе слов попросту пропадает. Здесь техника сложнее, она объединяет двусмысленность (разряд «е») и смещение. Вопрос допускает двоякое толкование, шутка же производится ответом не на поставленный вопрос, а на подразумеваемое значение. Соответственно этому мы можем выявить редукцию, которая делает возможным наличие двусмысленности и все-таки упраздняет шутку; это достигается посредством устранения смещения:

«Ты взял ванну?» – «Что я должен был взять? Ванну? Что это такое?» Тут налицо уже не шутка, а злонамеренное или лицемерное преувеличение.

Сходную роль играет двусмысленность в остроте Гейне на замечание о «золотом тельце». Возникает повод уклониться при ответе от предлагаемого хода мыслей (в шутке о «семге с майонезом» вопрос не оказывает такой помощи). В редукции обращение Сулье и ответ Гейне звучали бы, возможно, так: «Вид общества, лебезящего перед человеком только потому, что он богат, живо напоминает мне о поклонении золотому тельцу». Ответ Гейне: «То, что его так почитают за богатство, еще небольшая беда. Но учтите, что ему прощают его глупость за богатство». Тем самым сохраняется двусмысленность, зато уничтожается шутка со смещением.

Теперь надо опровергнуть возражение, которое станет утверждать, что все эти мудреные уточнения грозят разрушить нечто цельное. Разве не всякая двусмысленность подает повод к смещению, к отклонению хода мыслей от одного смысла к другому? Или мы должны согласиться с тем, что «двусмысленность» и «смещение» нужно считать двумя различными типами техники остроумия? Конечно, между двусмысленностью и смещением присутствует некая связь, но она не имеет ничего общего с нашим распознаванием технических приемов остроумия. При двусмысленности шутка не содержит в себе ничего, кроме перетолкования одних и тех же слова, и это обстоятельство позволяет слушателю отыскать переход от одной мысли к другой, причем такой переход можно с некоторой натяжкой уподобить смещению. При шутке же со смещением она сама подразумевает ход мыслей, при котором достигается смещение. Последнее является частью работы по созданию шутки, оно не относится к деятельности, необходимой для понимания шутки. Если это различие не осознается, то редукция предлагает верное средство для наглядного представления. Но не станем оспаривать ценность этого возражения целиком. Благодаря ему мы обращаем внимание на тот факт, что нельзя отождествлять психические процессы при создании шутки (работа остроумия) с психическими процессами при ее восприятии (работа понимания). Только первые из них являются предметом настоящего исследования[64].

Имеются ли еще примеры техники смещения? Их не так-то просто найти. Показательным примером, которому все же недостает облика логичности, столь явном в нашем образце этой категории острот, можно считать следующую шутку.

Торговец лошадьми советует покупателю верховую лошадь: «Если возьмете эту лошадку и сядете на нее в четыре часа утра, то в половине седьмого будете в Прессбурге». – «А что мне делать в Прессбурге в половине седьмого утра?».

Смещение здесь очевидно. Торговец упоминает о раннем прибытии в маленький город, желая доказать резвость лошади. Покупатель же не обращает внимания на это свойство (в котором он не сомневается), зато вдается в обсуждение чисел, приведенных торговцем. Редукцию этой остроты произвести нетрудно.

Более сложным представляется другой, крайне смутный по своей технике пример, в котором все же можно опознать двусмысленность со смещением. Эта шутка повествует об уловке «шадхена» (посредника при заключении брака у евреев) и потому относится к группе, которой мы в дальнейшем будем уделять внимание.

Шадхен заверил жениха, что отца девушки нет в живых. После обручения выясняется, что отец жив, но отбывает тюремное наказание. Жених упрекает шадхена в обмане. «А я что сказал? –