Потаённые страницы истории западной философии - Виктор Валентинович Костецкий Страница 32

Аристотель прекрасно разбирался в проблематике той науки, которая стала позднее называться «семиотикой». Он тоже пытался по молодости вслед за Платоном представить языковой знак в качестве условного, но в итоге перестал рассматривать слово как знак в ипостасях условности и безусловности. Слово – не знак, а подстановка. Аналогично числу. В вышеприведенном примере с рядом дробей 63:7, 36:4, 117:13 подстановкой является число 9, равно как все аналогичные дроби являются подстановкой друг друга. Точно так же можно составить ряд не из дробей, а из рассказов о некоем человеке, в таком случае весь ряд можно «обозначить» либо указанием на этого человека, либо потребуется придумать имя. Имя выступает подстановкой ряда рассказов, равно как и подстановкой человека (вместо указания на него). Платон считал, что имя (слово) обозначает предмет (как условный знак или, в крайнем случае, как натуральный при-знак); точно так же считали софисты и натурфилософы. Для Аристотеля имя (слово) «обозначает» не предмет, а рассказы о нем; точно также сам предмет «обозначает» рассказы о нем. По отношению к ряду рассказов и имя, и предмет выступают в роли числа, а по отношению друг к другу они взаимно оказываются в роли подстановок. По этой причине в рассказе можно не называть предмет, а просто указывать на него каждый раз, когда следовало бы употребить имя.

Для Аристотеля «учение о знаках» имело не праздный интерес, и далеко не лингвистический. Аристотель, будучи сыном придворного врача, имел к медицине постоянный интерес и питал уважение к Гиппократу. Поэтому «учение о знаках» для Аристотеля имело смысл прежде всего в плане «физиогномики», утверждаемой Гиппократом. Идея Гиппократа состояла в том, чтобы по изменениям в психике определять изменения в теле, и наоборот. Но дело в том, что эта связь не прямая, не причинно-следственная подобно дыму и огню. В качестве одного из посредствующих звеньев Гиппократ разработал «учение о характерах», взяв за основу разные жидкости организма. Характер в поведении людей многое объясняет. Характер отражается на лице, сказывается на осанке и жестах, многое предопределяет. Именно в этом значении мысль о «характере» стала привлекать внимание Аристотеля, причем, как в педагогическом значении, так и собственно в философском. В аристотелевском трактате «О душе» появляется странная конструкция под придуманным термином «энтелехия». Тогда же появляется определение души как энтелехии тела. Понятия энтелехия и характер порой идентичны. Они в равной степени привязаны к телу, но имеют значение поведенческое, «энергийное», «психическое».

Философия Платона много проще аристотелевской, однако, простоту платоновского учения при всей его оригинальности надо демонстрировать «от Аристотеля», не только методом «от Демокрита». Изложение Платона в сравнении с Демокритом наглядно и доступно на примере вопроса о том, что такое «красота»: по Демокриту, в пропорциях тела, по Платону, в соответствии тела идее. Например, одна женщина пропорционального телосложения, другая женственна: в смехе, в жестах, в телодвижениях, в прическе, в костюме, в голосе, в походке. Подобных примеров масса в литературных произведениях и в произведениях живописи и скульптуры. По аналогии с этим примером, можно продемонстрировать длинный ряд других примеров из области техники, стихосложения, кулинарии, подводя посредством метода индукции к обобщающему выводу: идея определяет строение тела. Платоновская философия конкретизирует этот принцип в аспектах онтологии, гносеологии, этики, эстетики, не выходя за его пределы. С Аристотеля начинается совсем другой этап философствования, малодоступный для философской культуры последующих веков. Не случайно незадачливые «историки философии» пытаются вывести Аристотеля за пределы философии и замкнуть его в области науки: логики, физики, эмбриологии, политологии, искусствоведения – в которых Аристотель действительно проявил себя.

Слово и знак в философии Аристотеля

«Слово – тень дела»

Демокрит

«…язык…никогда и не удастся сущностно осмыслить ни из его знаковости, ни, пожалуй, даже из его семантики»

Мартин Хайдеггер

В античной культуре, ещё до рождения Аристотеля, сложилась традиция в понимании того, что такое язык: система знаков, возникшая в живом общении людей для пометки вещей. В этом утверждении объединяются два разных тезиса: язык – система знаков и язык – результат общения. В таком виде традиция остаётся неизменной до сих пор, включая профессиональные сообщества филологов, лингвистов, переводчиков. Аристотель, судя по всем его трактатам, нигде не опровергает эту традицию. Интрига состоит в том, что на деле он её не придерживается.

Более того, если бы придерживался, то такого мыслителя, как «Аристотель», просто не существовало бы. У Аристотеля другое понимание языка; это видно уже по трактату «Категории». Понятно, что другое, но неизвестно какое. М. Хайдеггер, вникая в перипетии интриги, высказался так: «Путь к языку как языку длиннейший из всех, какие можно помыслить» [Хайдеггер, 1993, с. 259]. Надо признать достижения немецкого мыслителя в расчистке завалов на пути к пониманию языка Аристотелем. Чего стоит, например, фраза «дорога говорит; она жила и очеловечилась»! Филологи-переводчики начинают ухмыляться: как может дорога говорить, если у неё нет языка? Конечно, Хайдеггер, увлекаясь самодеятельной этимологией греческих терминов, даёт повод к иронии своей «артистичной герменевтикой», «герменевтическими пьесами» [Т.В. Васильева]. Тем не менее, Хайдеггер точен в выражениях: термин «говорит» надо увязывать с «вещанием»; вещи вещают о себе – такой подход намечен Аристотелем. Присмотримся к биографическим предпосылкам интереса Аристотеля к языку.

Аристотель, младший сын придворного врача Македонии, рано остался без родителей, на попечении старшей сестры, которая уже была замужем. Её муж часто бывал в Афинах и посещал беседы Платона. Дома часто велись разговоры о Платоне, так что Аристотель о философии наслышан был с детства. Имя Демокрита тоже часто упоминалось, поскольку Демокрит дружил с «отцом медицины» Гиппократом, а проживал в Абдере, недалеко от Стагиры, где проживала семья Аристотеля. Отец его был, по-видимому, тоже выдающимся врачом, поскольку получил приглашение в столицу в качестве личного врача царской семьи.

Кем был Аристотель по национальности, вопрос остаётся открытым. А.Ф. Лосев настойчиво утверждал, что он был «чистейшим греком и по отцу и по матери» [Лосев, 2014, с.20], правда, «про-македонски настроенным». Аристотель никогда не скрывал своих македонских симпатий и выполнял поручения македонских правителей. Внешность Аристотеля не была типичной для грека в виду «маленьких глаз», вероятно, глубоко посаженных. Манера одеваться тоже была не греческой: другая прическа, перстни на пальцах, яркие цвета тканей. Дерзкий характер тоже не