Юрий Софиев - Вечный юноша Страница 16

Прости, что невольно вспомнил о прежних давних днях, с которыми ты связан в моей памяти, тебе, конечно, это мало интересно, т. к. твоя сложная и бурная жизнь давно ушла на очередную орбиту.

Я должен был уехать в 1947 году, но так как я работал в административном отделе «Союза советских граждан» и Богомолов и консул советовали не спешить (пожалуй, совет оказался добрым), то в конечном счете вернулся я на родину в ноябре 1955 г. Алма-Ату я выбрал сам в Париже, (…) в Москве, у Ильи Голенищева-Кутузова. Встреча была совершенно неожиданная. Некто его запрятал на 5 лет в тюрьму, за просоветскую деятельность. Затем он приехал в Москву и работает ст. научн. сотруд. (Институт Мировой Литературы).

Я по приезде в Алма-Ату сейчас же устроился в Институте Зоологии Академии Наук, в качестве художника — научного иллюстратора. Коллектив принял меня исключительно доброжелательно и тепло. Работой своей очень увлечен — многому научился. Езжу в экспедиции — меня на этот счет — хлебом не корми. С 1960 г. взяли меня в сотрудники альманаха «Охотничьи просторы» и «Туристские тропы». Н.П.Смирнов завязал со мной милую переписку, толкнул мой стишок в «Охотничьи просторы» (к сожалению, вместо «О Ерошке рассказал Толстой…» напечатали «О Европе»!!!). «Туристские тропы» приняли очерк о «Иссык-Куле». Но времени для литературной работы у меня мало. Рисую, брат, все — от глистов и простейших до «допотопных», и к собственному удивлению не без успеха. Коллектив помпезно отпраздновал мой 60-ти летний «юбилей» с двумя академиками и сотней ученых друзей.

Вообще жадность моя к жизни и жизнелюбие не имеют границ, теперь бы жить да жить, но, увы, сердце, хотя и вовсе не просит покоя, стало настолько поганым, что связывает меня по рукам и ногам.

Ну, вот, Алексей, очень нежно тебя обнимаю с несбыточной надеждой, что ты понудишь к письму свои руки.

Искренне тебя любящий Юрий».

Тетрадь V, 1961–1962 год

1.

А в стихах никто мне не указ.А в стихах я: «есмь аз»

Пусть толпятся вещие химеры,Пусть душа томится и поет,Без оглядки и без меры,Пусть одной свободою живет.

Май 1961 г.

* * *

Опять горят любимые созвучьяИ в воздухе деревенская весна.И соловьи,И горькое возмездьеЗа преданное счастье,Ночь без сна.С какою жадностьюИ как самозабвенноВстречал я жизньИ поднимал на щит.И вот от близкой гибели,От тленаУже ничто теперь не защитит.

Ты слушаешь, как в сумраке весеннемЧужая юность любит и поёт.Так отчего же ты в таком смятенье,Всё разлюбивший,Всё предавшийМот?

(река) Или, май, 1961.

***

Ну и что же, что годы —Если сердцем юнымТы трепещешь, как листья.Под весенним дождем?

Если синим апрелем— Вечером лунным —Два счастливых лунатикаБродят вдвоем.

Соловьями поет весна об утрате.Не кляни.Не кайсяИ не жалей!Девушка простаяНа позднем закатеОзарила тебяЛюбовью своей.

***

Боже мой!И для меня настанетЭтот страшныйОмертвелый час?Станет плоским мир.Как на экране,

И:

tout passe,

tout casse,

tout lasse.

Не верю!

* * *

Она была похожа… впрочем.Она была похожа только на себя.В зарослях лоха —Пушистого очень —Пел соловей,Свою трель дробя.

Я ломал цветущие ветви,Царапая руки в кровь.…………………………….А сердце пело и пело вновь.

Мир был чудесен,Женщина была красива,Соловьиные песни.Над водою склонялась ива,Расцветала сиреневая мгла.И только одно обстоятельствоБыло просто трагично…Дослушайте, «ваше сиятельство».Трагично или комично —Жизнь-то прошла!

29 \V.

* * *

Дикий душистый горошек,Сиреневый клевер,И простая ромашкаУ меня на столе.Я всегда любил цветы,Полевые, садовые, всякие.И какою детскою радостью,И каким простодушным восторгомНаполняли они меня.

На подоконнике кошкаНастороженно смотрит в ночь,В ночной таинственный сад,Что в весенней мгле.Я всегда любил зверейИ они мне платили тем же:— Преданность, ласка, доверие —И какою детскою радостью,И какой теплотой радушной,И нежностьюНаполняли меня.

***

А на юге взошёл «Антарес».Он меняет цвета:Зелёный, рубиновый, синий.Я всегда любил звёзды.

На всю жизнь я запомнилЧудесную радость:Амбразура стеныТамплиеров древнего замка,И над чёрным хребтом ПиренейСинею ночьюДля меня впервые взошлаЮжная «Фомальгаут» (?).

Я всегда любил звёзды.И какою детскою радостью,И каким простодушным восторгомНаполняли они меня.

***

Я всегда любил жить.И все, что любил,Согревало и наполняло меняЖивым человеческим Темплом.

Я всегда любил людей.Цветы, звезды, звери, люди…А Юрий Гагарин?А корабль на Венеру?А пытки в Алжире?И французская падаль «para»?А горячее солнце свободы над Африкой?А мир, мир, мирИ проклятье войне и оружию?Всякой войне и всегда!А свобода и человечность?

Нет, это тоже всю жизнь наполняло меняНадеждой и гневом (восторгом и яростью),Верой и верностью.

27/V 61 г. ночь.

И все-таки,

Вопреки всему,

Никогда я не был фанатиком

И не был борцом.

Сколько в этом вопросе полуправды и противоречий…

* * *

Из письма Виктору (Мамченко в Париж — Н.Ч.).

Нелепа и дика мысль, в наши дни ставшая до тошнотворности банальной, но, увы, не утратившая своей актуальности: — кучка безумцев с бешенными сердцами, но с дьявольским холодным разумом, по своей прихоти, в некий день, может сжечь в атомном пламени все, что природа создавала миллиарды лет, а человек — непомерным трудом.

С давних лет, среди обычной будничной суеты, вдруг, меня охватывал порыв бессильной ярости, когда я «внезапно вспоминал», что в нашем человеческом обществе существуют и благоденствуют весьма высокочтимые джентльмены в штатских мундирах, которые спокойно, со всей серьезностью, научно разрабатывают способы массового уничтожения людей. А на досуге слушают Баха, Бетховена, Моцарта; любят живопись или стихи.

Эта неразумная наивная ярость против всякой войны дороже мне разумной и серьезной аргументации вертлявого порядка

Вопреки всему.

Казалось бы — опыта многоИ жизненный путь немал.Казалось — к концу дорогиНе плохо людей узнал.

А веришь почти что так же,Как в двадцать иль в тридцать лет.Только еще гажеПолуправда, и да, и нет.

***

«Мира восторг беспредельный»Сквозь беды и годы пронес.В общем — от колыбелиИ до седых, волос.

Снились в скитаньях номаду —Песни любви трубадуров,Шелест листвы и прохладаВ зеленом саду Эпикура.

***

На простой некрашеной полкеСтоят они рядом:«Historia calamitatum mearum»И добавим — бессмертной любви — Абеляра,«Исповедь» РуссоИ«Житие Аввакума».

Почему же лучшимДарована бездна бедствий,А падалиБлагополучие?

***

Глубокая ночная тишина.Вдали огни мерцающие —Город.Жизнь выпита почти до дна,Так неожиданно и скоро!

А жажды я совсем не утолил.И все стою, с бадьею у колодца.Так молодо, так сильно сердце бьётся.И, кажется: ещё совсем не жил.

Июнь, 20