Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса Страница 4

– И мне очень жаль, что из-за работы Генри вынужден жить за границей. Он сказал, что ищет

место здесь, чтобы проводить больше времени с Клэрити.

Услышав имя Клэрити, я посмотрел на маленькие ножки, единственную часть её тела, которая была мне видна из-под стола. Каждый раз, когда малышке приходилось запихивать

в себя противный ужин, они дёргались.

– Еще я знаю, что ты хочешь вернуться к карьере певицы, – продолжила Ханна.

– Ну да. Рождение ребенка не очень-то пришлось кстати. До сих пор не могу избавиться

от лишнего веса.

– Вот я и подумала… А не остаться ли Клэрити здесь?

Наступила долгая тишина. Когда Глория заговорила, её голос был очень тихим.

– Что вы имеете в виду?

– На следующей неделе приедет Рэчел, а когда начнется учебный год, к четырем будет

освобождаться Синди. Все вместе мы сможем уделять Клэрити массу внимания, а у тебя

появится возможность посвятить себя пению. И, как я уже говорила, приезжай и живи, когда

захочешь, места достаточно.

– Так вот что всё это значит.

– Прости, не поняла?

– А я удивляюсь, чего это вы, такая хорошая, приглашаете пожить, предлагаете оставаться

здесь, сколько хочу… Теперь ясно. Чтобы Клэрити жила с вами. А потом что?

– То есть?

– Потом Генри отсудит пособие на ребенка, и я останусь ни с чем.

– Да мне и в голову такое не приходило…

– Знаю, знаю, все в вашей семье считают, что я специально заманивала Генри, пыталась

женить его на себе. Только зачем мне кого-то заманивать, когда вокруг полно других

достойных мужчин!

– Нет, Глория, никто никогда так не говорил.

Пошатнувшись, Глория встала.

– Ясно. Все вы как бы такие милые…

Я чувствовал злость Глории и старался держаться подальше от ее ног. Вдруг кресло Клэрити

заходило ходуном, а её маленькие ножки уплыли вверх.

– Я собираюсь. Мы уезжаем.

– Глория!

Я услышал, как завыла Клэрити, когда Глория пошла вверх по лестнице. Клэрити почти

никогда не плакала. В последний раз это случилось, насколько я помню, когда она заползла

в сад и сорвала зеленый плод с растения, которое издавало такое едкое зловоние, что мои

глаза слезились еще больше, чем от запаха ног Глории. И хотя было очевидно, что такую

гадость есть категорически нельзя, Клэрити засунула эту штуку в рот и куснула. У неё был

очень удивленный вид, и она заплакала прямо как сейчас.

Когда Глория и Клэрити уехали, Ханна тоже заплакала. Я пытался утешить её, положив

голову ей на колени, и я уверен, что это помогло, хотя ей все равно было очень грустно.

Я не совсем понял, что произошло, кроме того, что Глория и Клэрити уехали, но что-то

подсказывало мне, что я их снова увижу. Люди всегда возвращаются на Ферму.

Я спал вместе с Ханной, в ее кровати; так у нас повелось вскоре после смерти Итана. Какое-

то время она даже обнимала меня по ночам и иногда плакала. Я знал, почему она плакала, она скучала по Итану. Мы все скучали по Итану.

На следующее утро, когда я выпрыгнул из кровати Ханны, что-то как бы сломалось у меня

в левом бедре, и я невольно заскулил от боли.

– Малыш, что? Что случилось? Что с твоей ногой?

Я почувствовал страх Ханны и начал лизать её ладошку, как бы извиняясь, что расстроил её.

Но я не мог встать на заднюю левую лапу – слишком сильно болело.

– Сейчас же едем к Ветеринару, Малыш. Все будет хорошо, – сказала Ханна.

Мы медленно и аккуратно подошли к машине. Я прыгал на трех лапах и старался выглядеть

так, будто болело не сильно, чтобы не расстраивать Ханну ещё больше. Я был собакой

переднего сиденья, но Ханна посадила меня назад, и хорошо – на трех ногах вползти туда

гораздо легче, чем запрыгивать на переднее сиденье.

Она завела машину, и мы отъехали, а у меня во рту вновь появился отвратительный привкус, жуткий, как всегда.

Глава третья

Мы зашли в прохладную комнату, где меня положили на железный стол, и я забарабанил

по нему хвостом, дрожа от удовольствия. Я любил эту женщину, которую звали Доктор Дэб, ее руки трогали меня так нежно. От её пальцев, в основном, пахло мылом, но на рукавах

халата я всегда чуял запахи котов и собак. Я позволил ей ощупать мою воспаленную ногу –

больно совсем не было. А когда Доктор Дэб захотела, чтобы я поднялся, я сделал это, и мы

с Ханной ушли в маленькую комнатку, где я терпеливо лежал рядом с ней в ожидании. Вошла

Доктор Дэб, села на табуретку и подвинулась к Ханне.

– У меня плохие новости, – сказала Доктор Дэб.

– О, – произнесла Ханна. Я ощутил, как ею тут же овладела печаль, и сочувственно взглянул

на неё. Впервые я видел её печальной рядом с Доктором Дэб.

– Мы могли бы ампутировать его лапу, но большим собакам обычно тяжело без нее жить.

И нет гарантии, что рак не распространился дальше; скорее всего, мы просто усложним собаке

жизнь на тот короткий срок, который ей остался. Если бы решение было за мной, то я

ограничилась бы болеутоляющими. Малышу уже одиннадцать, да?

– Его взяли из приюта, поэтому мы точно не знаем. Примерно, столько, – ответила Ханна. –

Одиннадцать – это значит, что он уже старый?

– Говорят, лабрадоры живут в среднем по двенадцать с половиной лет, хотя по моему

опыту гораздо дольше. Я не о том, что его жизнь близка к завершению, а о том, что у собак

старшего возраста опухоли растут медленнее. Это ещё один фактор, который нужно принять

во внимание, если мы рассматриваем вариант ампутации.

– Малыш всегда был очень активным псом. Я просто не могу представить его без лапы, –

ответила Ханна. Я завилял хвостом, услышав свое имя.

– Ты хороший пес, Малыш, – побормотала Доктор Дэб. Я закрыл глаза и привалился к ней,

пока она чесала мне за ушами. – Давайте дадим ему что-нибудь прямо сейчас. Лабрадоры

редко показывают свою боль. У них поразительно высокий болевой порог.

Дома мне дали специальное угощение из мяса и сыра, потом я почувствовал сонливость

и пошел на свое любимое местечко в гостиной, где сразу же провалился в глубокий сон.

Тем летом я поджимал заднюю лапу и опирался на остальные три, так мне было легче.

Я обожал заходить в пруд: ощущение прохладной воды было просто замечательным, и мне

не приходилось держать вес своего тела на лапах. Приехала Рэчел и её дети, к нам в гости

частенько заходили дети Синди, и все их внимание доставалось мне, словно я вновь стал

щенком. Особенно мне нравилось лежать на земле, пока две маленькие дочки Синди вплетали

ленточки в мою шерсть; прикосновение их ручек успокаивало. Потом я эти ленточки съедал.

Ханна давала мне много вкусных угощений, и я часто спал. Я понимал, что старею, потому

что мои мышцы иногда деревенели, а зрение немного затуманилось, но я был счастлив.

Я обожал запах опавших скрученных листьев и сухое благоухание цветов Ханны, которые

к осени стали очень ломкими.

– Малыш опять гоняет кроликов, – однажды сквозь сон донеслись слова Ханны. Услышав

свое имя, я проснулся, не сразу поняв, где нахожусь. Я видел очень яркий сон про Клэрити, как она упала с пристани, а Итан стоял там по колено в воде.

– Хороший пес, – сказал он мне, и я почувствовал его радость от того, что я присматривал

за Клэрити. Когда в следующий раз она приедет на Ферму, я снова буду за ней присматривать.

Итан хотел бы этого.

Запах Итана постепенно покидал Ферму, однако в некоторых местах я по-прежнему

чувствовал его присутствие. Иногда я заходил в его спальню, и мне казалось, что он еще здесь, спит или сидит в кресле-качалке и смотрит на меня. А иногда я вспоминал Клэрити, как она

называла меня «Маыш». И хотя я понимал, что Глория, как мать, вероятно, хорошо заботится

о своем ребенке, я всегда чувствовал тревогу, думая о ней. Надеюсь, малышка скоро вернется

на Ферму, и я удостоверюсь, что с ней все в порядке.

Наступили холода, я все реже и реже выходил из дома. Для своих личных дел я выбирал

ближайшее дерево и старался управиться побыстрее: приходилось присаживаться,

так как нормально поднимать ногу я уже не мог. Даже если шел дождь, Ханна всегда выходила

и стояла рядом со мной.

Снег этой зимой я встретил с восторгом. Он держал вес моего тела совсем как вода, только

был холоднее, и это мне нравилось даже больше. Я заходил в снег, закрывал глаза, и мне было

так хорошо и комфортно, что я вполне мог заснуть.

Ужасный привкус во рту преследовал меня постоянно, хотя иногда он становился сильнее,

а иногда я просто про него забывал. Нога болела; случались дни, когда я вскакивал ото сна, пронзенный вспышкой резкой боли.