Павел Буркин - Обречённые. Том 1 Страница 45

Впрочем, теперь тьма была не абсолютной. Её пятнали багровые отблески пожаров, мельтешащие смутные тени. Тишину нарушали стоны, детский плач, злобная матерщина, звуки драки…А ещё шарканье множества ног — и все в одном направлении. Что происходит-то, мать вашу?!

Хряква ориентировалась в ночном мраке не хуже, чем днём. Её единственный огромный глаз был слеп, точнее, не слеп даже, а страшно близорук, чтобы что-то им рассмотреть, надо было поднести предмет почти вплотную к глазу. Но проблем он не создавал: каким-то образом, не видя предметы, она их превосходно чувствовала — причём гораздо дальше, чем что-либо можно было разглядеть даже ясным днём. По забарьерным меркам, не меньше, чем на сто, а то и двести метров. Это чувство совершенно не зависело от времени суток. Потому Хряква помчалась напрямик, прямо через развалины, не опасаясь переломать в камнях ноги. Взобралась на уцелевшую, пережившую даже бомбёжку, стену. Оттуда был неплохой обзор, считая, вся южная сторона посёлка и главные улицы. И по этим улицам…

— Что ещё за х…ня? — сама она у себя спросила.

Сплошным потоком, совсем как к раздаче и к краникам, народ тёк к заводу. Это в самый глухой час ночи, когда все нормальные люди спят. На заводе, что-то ярко горело, пламя пробивало смог мутным заревом, и, значит, горело всерьёз. Ещё огонь бушевал у раздачи и на месте барака с краниками, но как раз туда никто и не смотрел. Толпа целеустремлённо топала к проходной завода, как будто рабочий день уже настал. Над бесконечной живой змеёй суетливо нарезал круги Петрович, покрикивая:

— Скорее, скорее! Иначе все изжаритесь, как Крапивища со Слонярой Жирдяем! Бабы послабже, мамаши, старики, мелкие — в подвалы и дальше, проводники покажут! Мужики и бабы покрепче — наверх. Ополченцы — бегом к своим взводным, и по окопам! Не зевать, не зевать!!!

Хрякве не улыбалось ни лезть в провонявшие химией заводские подвалы, ни сидеть в грязных окопах, дожидаясь неведомо кого, да ещё получить в руки громыхающую железную трубку. Если уж драться — когтями лучше выйдет, да и зубки у неё те ещё. Но драться она не будет. Кто бы ни точил зуб на Мэтхена, Ярцеффа и их подпевал — ей до этого никакого дела. Лишь бы детёнышей не тронули…

А Петрович, скотина, уже заметил её. Совершил стремительный пируэт над толпой и полетел, хлопая кожистыми крыльями в дымном воздухе, к ней.

— А тебе что, особое приглашение нужно? — проорал он. — Ну-ка слазь оттуда и мелюзгу свою к нам веди!

— Ты мне не приказывай! — окрысилась Хряква, выпуская когти. Ухватить бы гада за ногу — да стена скользкая, недолго и вниз сверзиться. При её весе такие фокусы могут кончиться плачевно. Петрович надоедливо нарезал круги над стеной — но бросаться гаечными ключами по привычке не стал — наверное, понимал, что в этаком каменном хаосе потом их не найдёт. — Умный, мля, выискался! Пошёл на хер!

— Сама туда вали, — отозвался Петрович. — Пораскинь мозгами, если они у тебя есть. Ты видела тот посёлок? Видела. Знаешь, что могут «охотнички»? Знаешь! Останешься тут — погубишь и себя, и детей. А на заводе жива будешь!

— А, — беспечно махнула рукой Хряква. — Мы в подвале сидим, ничего они нам не сделают, не заметят даже. Мы тише воды, ниже травы будем. А вот вас там, небось, за час с дерьмом смешают! Или ты вспышек этих не видел? Большую толпу заметить легче, дурень!

Петрович хотел сказать что-то ещё — но плюнул, захлопал крыльями и полетел назад. Тут только Хряква обнаружила у него на плече вытертую перевязь, а на этой перевязи…

На ней болтался какой-то странный металлический предмет, в коем, однако, она опознала ту самую стреляющую железяку.

Осторожно развернувшись, Хряква слезла вниз. Удивительно, но огромное, тяжеленное тело двигалось практически бесшумно. Миг — и встав на четыре конечности, как-то по-медвежьи, но быстро и ловко, Хряква помчалась обратно…

Душераздирающий тонкий визг настиг её, когда до дома было уже метров двести. Казалось, вой разрывает её голову изнутри, будто там поселилась огромная злобная крыса. Вторя неслышному, но убийственному для ушей визгу, Хряква жутко заревела, полосуя когтями грязь. А визг всё нарастал, теперь казалось, что какой-то истязатель медленно, но верно выдавливает ей глаз пальцами. Как и многих других, её выворачивало наизнанку, рвало и снова рвало — но теперь уже кровью. Хотелось вскочить и бежать от стен, собирающих кошмарный визг и отражающих его прямо в уши. Кстати, что-то уши перестали слышать, будто отрезало, помутилось в налитом кровью единственном глазе, а то самое чувство, которое давало ей возможность передвигаться в любой темнотище, как раз и воспринимало таинственный «визг» ещё более остро. То, что она отчётливо видела источник этого кошмара, нисколько не помогало, только увеличивая страдания. Ничем не может помочь умение ощущать тепло огня, если голова оказалась в кузнечном горне. Потом сознание всё-таки не выдержало, погасло, и мощное тело бессильно распростёрлось в грязи. «Что с детьми?!» — было последней мыслью.

…Холодно. Ей ещё никогда не было так холодно, как сейчас, и никогда так не болела голова. Ещё она невыносимо кружилась, стоило закрыть глаз. Но открывать его было мучительно, казалось, под веко насыпали не песка даже, а мелко-мелко истолчённого стекла, и с любым движением глазного яблока стекло это впивалось во внутреннюю сторону века, в роговицу глаза, уходило под глазное яблоко, причиняя настоящую муку. И всё-таки, стоило вспомнить о детях, как она решилась открыть глаз. Попытка задействовать отчего-то замолчавшее «невидимое» зрение стоила такой адской боли, что она чуть вновь не провалилась в беспамятство. Лишь огромным усилием Хряква удержалась в сознании — и даже начала хоть как-то сканировать окружающую местность. Теперь требовалось совсем немного: понять, где она находится что происходит.

Слух не возвращался никак, и она поняла, что оглохла навсегда, а в раковинах мохнатых ушей запеклась кровавая короста. Обидно, конечно, но не смертельно. Петрович-то, кажись, был прав. И если она сама чуть не откинула копыта на ровном месте, каково пришлось детишкам там, в каменном мешке подвала? Надо бежать, спасать их немедленно — и идти к заводу. Как угодно, любой ценой и как можно скорее.

Вот и хижина, от последнего взрыва крыша таки обвалилась, рухнули и последние две стены, подпиравшие друг друга. Плиту подвала завалило обломками, но это не смертельно. Хряква легко откидывала глыбы величиной с упитанного барашка, пролетев метров пять, они с грохотом падали где-то в развалинах, производя немалый шум. Её это нисколько не заботило: только бы успеть, только бы они не появились раньше!

Луч мощного прожектора ударил в единственный подслеповатый глаз, ослепляя, сбивая с толку, пугая… Он выхватил из мрака сгрудившихся у ног матери разномастных детишек. Увидеть за лучом света что-либо было невозможно, но к Хрякве уже вернулось её тайное чувство, волны невидимого излучения потянулись вперёд, навстречу пришельцам…

Они выхватили приземистую колёсную машину, выставившую из бронированного лба короткую и толстую железную трубку с утолщением на конце. Трубка была как у Ярцеффа, Мэтхена и остальных мужиков, но толще и крупнее. Машина ехала не торопясь, покачиваясь на ухабах и покачивая стволом пулемёта. Справа и слева от неё, вытянувшись редкой цепью, шли по три человека. Ещё двое двигались спереди, поводя перед собой почти такими же железными трубками, как у Ярцеффа и его приятелей. Наконец, за машиной она почуяла ещё троих. Понять, кто сидит внутри броневика, было сложнее: её излучение экранировало от металла брони, лишь малая часть проникала внутрь. Чтобы «рассмотреть» внутренности машины, этого не хватало.

Если Хряква и ожидала, что начнутся переговоры, пришельцы её разочаровали. Застрекотали автоматы, взвизгнули над головой первые пули, одна ударила в плечо. Рывок, шлепок попадания — и горячее второй раз потекло по шерсти. Сознание Хряквы затапливала багровая пелена ярости, но себя она ещё контролировала. «Бежать!» — сообразила она. С таким противником не сладить. Разве что немного придержать, пока разбегутся дети. Ну, а потом ищи их свищи! «Они у меня умницы, сообразят, что надо прятаться» — подумала она.

— Бегите! — крикнула она. А сама — недобро оскалилась, выставив на всеобщее обозрение здоровенные клыки — и неторопливо потрусила навстречу пришельцам.

Пулемёт на броневике оглушительно жахнул, выплёвывая смерть, казалось, в самое лицо. Но лишь парочка пуль зацепила ноги Хряквы, вырвав клочья шерсти и оставив глубокие царапины. Отчаянные крики, переходящие в стоны и предсмертный хрип, раздались за спиной. Пользуясь перерывом в очередях, она оглянулась.

Похоже, всё. Детишки скучились за спиной, но все, конечно, не поместились, да и не могли их прикрыть широко расставленные ноги. По крайней мере, всех. Тяжёлые пули раскидывали их, как кегли, отрывали крохотные ручки и ножки, прошивали навылет сразу нескольких, превращая единственных по-настоящему дорогих Хрякве существ в окровавленные, изодранные груды мяса. Детские головки от попаданий взрывались, как никогда Хряквой не виденные, брошенные на камни арбузы…